Господин Хоч неприметным движением достал из кармана удавку и разложил ее на полу рядом со своим стулом.

— Я обожаю вот эти посмертные маски моих боже­ственных дамочек легкого поведения. Вы, разумеется, возразите, что с Элинор Гвин, скажем, или с Полины

Боргезе, с Екатерины Великой никогда не снимали ма­сок, и будете безусловно правы. Однако находчивость собирателя всегда поможет ему возобладать над грубы­ми фактами. Я собрал все существующие портреты этих сластолюбиц и нанял специалиста по пластическим операциям, чтобы он сформовал двойников из трупов в морге. С их-то лиц и были сняты маски. Могу добавить, что если бы я только был знаком с вами раньше, то не возникло бы никакой необходимости воссоздавать Эм­му Гамильтон — вы кажетесь воплощением этой вели­колепной дамы полусвета.

Лазерный резак и 8-миллиметровый пистолетик присоединились к удавке.

— Эти эротические спички — предмет моей осо­бой гордости. Годы ушли на то, чтобы собрать такую коллекцию, потому что в собрание годятся только спич ­ки в девственном состоянии: ни одна спичка не исполь­зована, ни одной царапины на поверхности трения. Эти коробки родом из Индии — на каждой одна из мистиче­ских любовных поз Кама-Сутры. Вдохновляет, не так ли, госпожа Эшли?

Распылитель с надписью (CN)2 на ярлычке занял свое место на полу.

— Я показывал эту коллекцию гостю, и, прежде чем я смог вмешаться, он уже оторвал одну спичку и зажег ее. Когда он увидел ужас на моем лице, то спро­сил: «А что случилось?», а я ответил: «Нет, что вы, ровно ничего», — и упал в обморок. К счастью, мне удалось заменить этот коробок на новый, девственный. А вы девственны, госпожа Эшли? Думаю, что так. Девствен­ницы обладают особой дивной притягательностью, точ­но как и вы.

Скальпель, сверкнув, лег на пол.

— А вот это — моя коллекция собачьих ошейников. Некоторые очень интересны как приметы времени. По­смотрите, этот германский ошейник с шипами — для догов — напоминает шипастый шар на цепи, der Morgenslern[81], которым пользовались конные рыцари, чтобы крушить головы пехотинцев. Вот подлинный сен-

бернарский ошейник с маленьким бочонком коньяку. Я так и не решился попробовать коньяк. Сбруя двадцатого века для собаки-поводыря. Покрытые драгоценными камнями ошейники из Франции — для той-терьеров. Вот эта занятная штуковина — эскимосская сбруя для ездовых лаек. А вот какая красота! Серебряный строгий ошейник.

— Строгий ошейник? — переспросила Реджина.

— Ну да. Его использовали в те дни, когда еще не была изобретена вшитая ампула радиоуправления. Ошейник держал в повиновении пса на поводке. Давай­те, я вам покажу. Вот так, наденьте его на шею... Изуми­тельное может выйти ожерелье... меня так и подмывает подарить его вам... Ага, вот так. Смотрите, сюда присте­гивали поводок, и ошейник совершенно не мешает со­баке, если она послушно идет рядом с хозяином. А что, если собака решит поисследовать окрестности, побе­гать в сторонке, просто удрать? Тогда стоит потянуть за поводок — и полузадушенная собака делается кроткой и послушной... Вот так!

Огромная лапа Лафферти так скрутила цепочку, что та исчезла в складке кожи на шее Реджины. Ее глаза выкатились из орбит, и она начала биться. Нудник, не выпуская из руки убийственный серебряный ошейник, опрокинул ее на диван, распростершись сверху.

— Kommt Hure! Herunter! Sitz! Liege! Bleib![82]

Он прильнул губами к ее мучительно искрививше­муся рту.

— Да-да, по-французски — с любовницей, по- итальянски — с женой, по-английски — с лошадью, а с собакой говорят по-немецки. Sterb Hund![83] Вот так. Sterb Hure![84] Едва я повстречал тебя, как понял, что ты умрешь со страстью и одаришь меня страстью. Да. Я знал... А-ах!

Когда Реджину начали сотрясать спазмы агонии, Нудник вошел в нее, выжидательно глядя на господина Хоча. Последние содрогания исторгли у него вопль ор­газма, и он обессиленно рухнул.

Прошло довольно много времени, прежде чем он смог подняться с трупа и размотать глубоко врезавшу­юся цепь. Он жалобно глянул на свою публику.

— Никакого отклика, господин Хоч? Никакого впе­чатления? Шок? Ужас? Отвращение? Страх? Ничего? Нет, ничего. Плохо. Я надеялся на вас, господин Хоч, надеялся, что вы привнесете особую изюминку... А вы­шло не лучше, чем некрокурочки в морге.

— Меня зовут Шима, — отозвался господин Хоч. — Блэз Шима.

Он нагнулся, поднял лазер и проделал дыру в голове Нудника Лафферти.

Глава 19

Субадар Индъдни, казалось, увлеченно разгляды­вал причудливые экспонаты, собранные Нудником Лафферти, пока Трупная команда выносила укутанные тела, команда Молекулярщиков увеличила всевозмож­ные отпечатки и удалилась, телевизионщики удали­лись, представители прессы удалились, а затем удали­лись и Polizei и сотрудники отдела по расследованию убийств, унося с собой удавку, лазер, пистолетик, скальпель и грушу с (CN)2 — навеки заточив все это в пластик. Когда они наконец-то остались вдвоем, Индъ­дни отвернулся от витрин и обратился к потрясенному Шиме.

— Нужно выполнить все телодвижения.для Закон­ников, — сказал Индъдни. — Законники одержимы жаждой доказательств вещественных, чтобы можно их было складывать, вычитать и калькулировать на компь­ютерах. В душе они все счетоводы. Я твердо верю, что все они — не прошедшие по конкурсу кандидаты в ра­ботники Налогового Управления.

— Я убил его, — еле выговорил Шима.

— До суда никогда не дойдет, — спокойно продол­жал Индъдни, — если я не начну вдруг настаивать на срочном принятии мер. У них хвосты по слушаниям дел за последние семьдесят лет. Судей назначают, они слу­жат свой срок, уходят на пенсию, умирают, но никогда им не попадает дело, которое во время их работы было бы начато. Я сам видел в суде внуков обвинителей и обвиняемых, преступников и жертв, представавших пе-

ред внуками судей. Вам нужно взять себя в руки, доктор Шима. Сила — вот что от вас требуется. Устремитесь к призывающему вас пику, и я уверен, что вместе с гос­пожой Нунн вы одолеете его. Я завидую вам.

— Я убил его.

— Ну да. А позвольте осведомиться, кто его уби­вал — доктор Блэз Шима или господин Хоч?

— Я не признаю себя невменяемым.

— Очень достойно, но прошу ответить мне. В каком качестве, прошу вас, доктора Шимы или же господина Хоча, вы выжгли мозги нашему прославленному некро­филу? Вы помните?

— За обоих.

— Прекрасно! Отличная новость! Значит, ваши ячества наконец познакомились. Они знают друг о дру­ге и примирились друг с другом — без сомнения, ре­зультат чудовищного надругательства, совершенного над Уинифрид Эшли. Для вас, доктор, это зверство — чистая удача, потому что это зрелище спаяло ваши по­ловинки. Весьма сомнительно, что с вами когда-нибудь еще случится фуга.

— Я хладнокровно сжег его, — настойчиво бубнил Шима.

— А теперь жаждете роскоши покаяния? Вас выра­стили в местечке Джонстаун, верно, в среде католиков- французов? Увы! Сейчас — просвещенное двадцать первое столетие от Рождества Христова, доктор. Если Джонстаун не в состоянии мыслить в ногу со временем, то Христос, появись он в Гили, точно бы смог — дух этого мудреца всегда поспевал за всеми веяниями.

— Я хладнокровно убил.

— И перестаньте терзаться виной за господина Хо­ча — он сыграл основную роль в устранении Царицы Пчел и ее улья, где свили гнездо Голему. Прекратите ваши настойчивые выступления на тему le apuvre petit, прошу же.

Шима издал хриплый стон.

Индъдни заговорил — размеренно и отчетливо:

— Доктор, это убийство — самозащита.

Шима воззрился на него. Индъдни утвердительно кивнул.

— Такова моя версия — для Законников. Вы увиде­ли, как Лафферти задушил Уинифрид Эшли металличе­ским ошейником. Он надругался над ней с цепочкой в руках. Вы побоялись, что сами сделаетесь следующей жертвой этого безумца, и с основанием — вы были единственным свидетелем. Поэтому, защищая себя, вам пришлось его убить. Отдел по расследованию обна­ружил труп с цепью в руке. Quod erat demonstrandum.