Часто, оставаясь один в своем кабинете, Драмгул включал видеокамеру, установленную в гараже, и с ненавистью наблюдал, как четверо парней с воодушевлением собирают и постепенно ставят на колеса старенький белый «форд», который столько лет простоял в углу без всякой надежды на возрождение. С каким наслаждением бы он Драмгул, пустил пулю в лоб вот этому уверенному в себе, так независимо держащемуся брюнету Фрэнку Леоне, заключенному номер пятьсот десять. Драмгул добавил увеличение, но Леоне вышел из зоны наблюдения и теперь камера показывала лишь крыло автомобиля. Драмгул снова вернул общий план. Он видел, как парни засмеялись, а потом их рты стали широко раскрываться, Фрэнк беззвучно бил ладонями по какому-то перевернутому ведру, а мулат поднес ко рту какую-то жестяную трубку.

   — Они поют, — мрачно сказал вслух Драмгул. — Они веселятся, радуются жизни, делают свою привычную работу, находясь здесь, у меня в тюрьме, а я наблюдаю за ними, исходя желчью, и ничего не могу с этим поделать. Это просто Шекспир какой-то. Заключенные счастливы, а начальник тюрьмы несчастен. И я ничего не могу с этим поделать.

   Он нажал кнопку вызова охраны. Дверь открылась и вошел Палач.

   — Слушаю, сэр, — хлопнул он каблуками.

   — Скажи, — обратился к нему Драмгул. — А мы ничего не можем сделать с этой машиной?

Он кивнул на экран телевизора.

   — Может быть, ночью можно ее разломать, а всю вину свалить на Грейвса? — сказал, ухмыляясь, Палач.

   — Да нет, ночью же все заперты по камерам. Сразу будет ясно, что это дело рук охраны.

   — Можно что-нибудь и днем подстроить, чтобы все вышли, тогда и мы порезвимся.

   — Да, ты просто гений, — сказал Драмгул. — Можно дать сигнал номер четыре, чтобы все бежали на внеочередную проверку, а в это время...

   — Уж вы не беспокойтесь, — льстиво заулыбался Палач. — Мы постараемся.

   Драмгул снова посмотрел на экран. Парни начали красить автомобиль, опрыскивая его из распылителей.

   — Интересно, какого цвета? — автоматически спросил он, видеосистема транслировала только черно-белое изображение.

   — Известно какого, — сказал Палач. — Красного. Как никак цвет крови.

   Он довольно ухмыльнулся. Драмгул посмотрел на него и сказал:

   — Похоже под моим руководством ты начинаешь делать успехи и в литературе, по крайней мере, в устной.

Он снова перевел взгляд на экран.

   — Ишь как веселятся, — сказал Палач, глядя вместе с Драмгулом, как дурачатся, прыская иногда друг другу на комбинезоны из распылителей, Джон и Фрэнк. — Положить бы их рядком под колеса их лимузина и — туда-сюда, туда-сюда...

   — Как ты откровенен, — усмехнулся Драмгул.

   — Да я бы их всех, — сказал Палач, чувствуя, что сегодня начальник подпускает его к себе особенно близко, — с удовольствием покрасил их же собственной кровью. Раздел бы и ножом то тут, то там подколол, подрезал, где хорошо течет, а потом взял бы кисть малярную и покрасил. А яйца бы отдельно обработал — иглами.

   — М-да, — сказал Драмгул. — Не зря они зовут тебя Палачом.

   — А я, вы знаете, — беря доверительный тон и кротко улыбаясь начальнику, сказал Палач, — действительно кайф испытываю, когда кто-нибудь мучается. У меня душа поет, когда я кого-нибудь в кровь забиваю. Это только внешне у меня ярость как бы, а внутри нежность просто какая-то. Когда жертва связана и обнажена, а я бью ее железным прутом, то это для меня сладострастие. Я люблю людей, которых я забиваю до смерти.

   — Ты действительно страшный человек, — сказал Драмгул. — Может быть, даже страшнее, чем я. Но довольно откровенный.

Он поднялся и выключил видеосистему.

   — Так значит сигнал номер четыре? Когда? — перешел на официальный тон Палач.

   — Нет, — сказал Драмгул. — Этим мы ничего не добьемся. Во-первых, если Грейвса не будет на внеочередной проверке, то сразу станет ясно, что все это подстроено администрацией и тогда Майснер поведет со мной войну в открытую. Во-вторых, мы и их, эту четверку, убедим в их правоте. Тут надо придумать что-то другое. Чтобы Леоне случайно или неслучайно оказался виноватым сам. Чтобы у нас было полное право применить к нему имеющиеся в нашем распоряжении меры наказания и чтобы Майснер ни в чем не мог нас заподозрить.

   — Что же нам делать? — спросил Палач.

   — Ждать, — сказал Драмгул. — И читать классиков, может быть что-нибудь и вычитаем.

   Он сделал жест рукой, отпускающий Палача. Тот взял под козырек и вышел.

   — Как все же мерзко на душе, — проговорил вслух Драмгул. — Наверное, надо немного развлечься.

   Он открыл дверцу одного из отделений стеллажа и достал бутылку коньяка. Выпив рюмку, он поставил бутылку обратно. Потом он одел пальто поверх своего черного безукоризненного костюма, поправил галстук и причесал щеточкой усы перед зеркалом. Через час он уже был в одном из заведений, где мужчины обычно скрашивают свой досуг.

   — А-а, мистер Драмгул, — приветливо сказала хозяйка заведения. — Заходите, заходите. Давненько вы у нас не были.

   — Да все, знаете, работа заедает.

   — А у нас новенькая. Маленькая такая брюнеточка в вашем вкусе, итальяночка, кстати зовут Джульеттой.

   — Судимости есть? — спросил он, подавая пальто хозяйке.

   —Нет, что вы, она еще маленькая.

   — А что-нибудь водится за ней? Хозяйка пожала плечами.

   — Я не знаю.

   — Тогда я лучше займусь с Розалиной, — сказал, склоняясь перед низким зеркалом, Драмгул и поправил ежик серых коротко стриженых волос. — Она не занята?

   — Нет, она пьет кофе на втором этаже. Вот ключи, пройдите пожалуйста в сорок пятый номер, мистер Драмгул.

   Он сунул хозяйке стодолларовую банкноту и взял ключи.

   Сорок пятый номер был таким же, как и сорок шестой, как и сорок четвертый, как и, очевидно, всякий другой в этом сомнительном заведении. Широкая кровать с несколькими подушечками от большой до малой. Зеркальная стена и зеркальный потолок. Шкаф, холодильник, два кресла, торшер и стереомагнитофон, маленький столик между креслами и, конечно же, ванная комната с голубым унитазом, черной ванной и фиолетовой раковиной.

   — Как все на редкость однообразно в этой жизни, — проговорил Драмгул, присаживаясь на кровать.

   В ожидании Розалины он откинулся на подушки и закурил. Через несколько минут послышался знакомый дробот каблучков, дверная ручка повернулась вниз и дверь открылась.

   Розалина тоже была брюнеткой, но среднего роста, хотя из-за своей тонкой фигурки многим казалась миниатюрной. На ее лице сквозь деланную соблазнительно-приветливую улыбку Драмгул прочел плохоскрытое отвращение к своей особе. «Тем лучше, — подумал он. — Чем хуже тебе, тем мне лучше».

   — Подойди сюда, крошка, — сказал он., Розалина, кокетливо поигрывая попкой, подошла и присела на кровать, сразу положив ему руку на пах.

   — Ну не торопись лишить меня последних сил и выгнать тебя к ... матери. Давай немного позабавимся.

   — Как же мы в этот раз позабавимся с тобой, милый, — скорчила гримаску Розалина и опустила свою очаровательную головку на грудь Драмгулу.

   — Давай поиграем в тюрьму, — сказал он. — Ведь если я и в самом деле передам компрометирующие тебя и твою мамашу факты о торговле наркотиками в прокуратуру, то, может статься, ты попадешь в одно из таких заведений, а, может быть, даже в то, где правлю я сам, у нее есть женский изолятор на восемь камер для пересыльных. Так что тебе всегда надо быть готовой к неожиданностям.

   — Но разве я плохо себя веду? — испуганно сказала Розалина, приподнимая голову с его груди. — Ведь я же выполняю все ваши желания, мистер Драмгул. Все-все.

   Последние слова она выделила особой, только им двоим понятной интонацией.

   — Тогда тебе придется выполнить еще одно, — сказал он, глядя на нее своим мертвящим неподвижным взглядом.