Бесенок вернулся обратно и нетерпеливо дернул её за руку, поторапливая. Чародейка мысленно пожелала умершим легкого пути в Навь. Хоть и не преданы земле, а доброе слово все ж лишним не будет.

Кот неподвижно сидел перед полукруглым дверным проемом и гипнотизировал его взглядом. Он даже не повернул головы, когда Людмила подошла.

— Ты все время пыталась узнать у меня, — драматически произнес Баюн, не меняя позы, — почему я не ушел порталом.

— Безрезультатно, — уточнила ведьма.

— Да потому, что в этом чертовом замке ни один портал не работает.

— То есть, ты и рад бы покинуть нас в трудную минуту, да не мог.

— Я ж говорю — судьба… — совсем загрустил котофей.

— А теперь в чем загвоздка? — ведьма кивнула на проем, подернутый белесой дымкой.

— Не работает…

— А ты не пробовал так, как меня учил?

— Пробовал, — хихикнул Птах. Кот свирепо глянул на него, но бесенка было не так легко испугать суровым кошачьим взглядом. — Его вышвырнуло назад.

— Не веришь? Сама попробуй, — предложил заботливый Баюн, — попрактикуйся, так сказать.

— Другого пути, я так понимаю, нет. — Ведьма шагнула вперед: — "Это же не камень, туман. Выбросит — не беда, зато точно будем знать, что мы сделали все, что могли. И будем искать другие дороги…"

Пол внезапно ушел из-под ног. Чародейка зависла в пространстве, где не ощущалось ни верха, ни низа. Окруженной белесой любопытствующей дымкой Людмиле показалось, что она похожа на некий подопытный экземпляр, который внимательно рассматривают со всех сторон. Наконец парение в невесомости закончилось. После непродолжительно скольжения сквозь туманную хмарь ведьму опустило перед прозрачным саркофагом, заполненным розово-голубой жидкостью. Она наклонилась, всматриваясь в лицо той, что лежала внутри и едва не закричала от ужаса.

Перед Людмилой лежала женщина из её сна.

ГЛАВА 32

Ведьма немного постояла, успокаиваясь — от собственного крика звенело в ушах, потом оглянулась, осматриваясь. Ни окон, ни дверей — сплошной полированный камень на скругленных стенах. Людмила подняла голову, всматриваясь в низко нависающий потолок, в котором отражался слабо мерцающий саркофаг, парящий в метре от пола без всякой опоры, и она сама.

"Как в бонбоньерке… — устало подумала чародейка, приглаживая растрепанные волосы, — изысканно упакованный подарок… Вот только кому? И от кого? А я ведь была так уверена, что все закончилось… Неужели Кащей?.. — Она наклонилась к прозрачному гробу. В том, что эта женщина мертва и давно, ведьма нисколько не сомневалась: — Ишь ты, а как живая. Кажется, коснись её — откроет глаза…". Людмила всматривалась в тонкие черты — красота-то какая, писаная: легкий румянец играет на щеках, темное облако длинных волос обрамляет лицо, изящные руки свободно лежат вдоль тела, облаченного в свободную рубаху с ажурной каймой по подолу.

Вдруг в поле зрения ведьмы мелькнула весьма знакомая вещица. Она подалась вперед, разглядывая её: — "Это ж мое зеркальце…". Кистью руки мертвая прелестница наполовину прикрывала тонкую овальную пластину, но Людмила была уверена, что та выточена из камня. Чародейка почти прильнула к саркофагу — она боялась поверить своим глазам. Не удержав равновесия, оперлась двумя руками о крышку прозрачного гроба и…

… оказалась в этой же комнате. Вот только никакого саркофага не было и в помине. Вместо него она увидела распростертую на полу полуодетую, босую женщину. Она лежала ничком, головой на сгибе руки, ноги подогнуты к животу. Длинные спутанные волосы скрывали лицо.

От пронзительного металлического скрежета свело челюсти. Людмила оглянулась на звук — в стене зиял темный провал. Мгновение спустя в нем появился Кащей, только изрядно помолодевший. Он подошел к лежащей, рывком поднял её и небрежно отшвырнул к стене. Пленница застонала, потом все же поднялась. Её ноги бессильно подломились, и она сползла по стене, да так и осталась полусидеть, опираясь рукой о зеркальный камень.

Людмила встрепенулась. Она не могла определиться, что для нее сейчас важнее — ускользнуть самой или помочь женщине. «Бежать», — решила ведьма, но осталась на месте. Собственное «тело» ей не повиновалось. Оставалось только смотреть. И слушать…

— Что тебе ещё надо? — женщина вперила в мучителя яростный взгляд. Темные глаза горели неутоленной ненавистью.

— Разве ты не знаешь, Триглава?

— Я ничего не скрыла от вас…

— Да, все получили, что хотели: Перун стал великим воином, теперь его «людям», — издевательски протянул Кашей, — ничего не угрожает, кроме них самих. Велес…

Женщина едва заметно усмехнулась.

— Ладно, о нем не будем… — сделал отмашку диориец. — Стрибог, — тут Кащей хихикнул, — наконец-то научился летать… Самостоятельно… — Он немного помолчал: — Все, но не я!

— Разве ты обижен? Ты был самым способным учеником, — удивилась Триглава. Во время разговора её настроение резко изменилось. Голос уже не дрожал от гнева, застывшие черты лица разгладились, и Людмила опять поразилась тому, как же красива эта женщина: — "А ведь она похожа на ту, в которую превратилась чешуйчатая тварь. Жаль только, не удалось толком разглядеть, но улыбка… Улыбка та же"

— Я? Обижен? — Кащея перекосило от злости. — Да я просто взбешен. Я начал стареть!

— А, по-моему, ты неплохо выглядишь, — Триглава внимательно рассматривала его, — почти не изменился.

— Пока ещё действуют диорийские метаболиты, но скоро… Время идет, а мы не вечны. Сварог уже совсем старик.

— Я ведь тебе всё показала.

— Всё? Вот это? — В глазах Кащея полыхнуло бледно-зеленое пламя. Людмиле показалось, что костлявые пальцы акудника зажили самостоятельной жизнью. Жесты менялись с непостижимой скоростью.

Триглаву протащило по полу и распластало под самым потолком. Из открытого рта женщины не вырвалось ни единого звука, но лицо её исказилось от адской мУки. Кожа покрылась мельчайшими капельками багряной испарины.

Кровь быстро пропитала некогда красивое, а сейчас изодранное в клочья, платье, и тоненькими струйками стекала по ногам женщины и дальше, по стене, скапливаясь на полу темной лужицей. Из-под плотно сжатых век также сочилась кровь вперемешку со слезами, оставляя на обагренных щеках светлые полоски.

Людмила хорошо помнила первую встречу со стариком и его внезапную атаку. И ту боль, подобную которой она никогда в жизни не испытывала. Все внутри чародейки скрутилось в тугой узел — жалость и страх, ненависть и бессилие. Её бы воля…

— Это? — повторил Кащей, внезапно опустив руки. Триглава, как сломанная кукла, рухнула вниз. — Болью и страхом выцеживать жалкие крохи, продлевающие мою жизнь,? Да легко… Только ты забыла уточнить, чего мне это будет стоить. Наши новоявленные боги свои моральные принципы ставят превыше всего. Сварог даже выбил их на камне, в назидание потомкам. Столько силы всадил, что тот теперь даже желания выполнять может. Не часто, правда… Мне бы его умение.

Пленница пришла в себя. Слабый стон сорвался с её запекшихся губ.

— Что? Поговорим? — Триглава еле заметно кивнула. — Это другое дело, — из открытых ладоней Кащея вырвались бело-голубые искры, разошлись веером и накрыли светящейся полусферой женщину. — Я без тебя тут кое-что сам сообразил. Ты ведь учила только брать… Иногда и отдавать надо.

— Не думала, что пригодится, — чаровница стояла перед своим мучителем. Ни следа от перенесенных ею страданий не осталось, лишь подсыхало темное пятно на полу, напоминая о том, что произошло раньше.

— Да, и меньше всего ты могла предположить, что это будет нужно тебе самой.

— Точно. Вот так частенько и бывает — приветишь страждущего, а потом глядь, а он уже в твоем доме всем заправляет, хозяином полноправным себя считает. И гостей приглашает на кровавый пир…

— Это ты о том сброде? Ну, куда ж без него — одному мне с вами двумя затруднительно справиться было, а на крупного зверя и загонщиков поболе надо.

— Как только смог собрать столько недовольных мною?