— Нужно, чтобы кто–то закрепил кольцо, — прокричал капитан сквозь шум ветра. — Добровольцы есть?

Он с надеждой озирался вокруг. Я не боялся высоты и знал, что если это кому–то под силу, то уж мне и подавно, ведь я все еще оставался физически крепким благодаря подготовке в военной школе. Поэтому и вызвался добровольцем. Кроме того, разве можно было упустить такую возможность порисоваться?!

Итак, я забрался на седло, а мужчины и мальчишки стали тянуть лебедку. Меня медленно поднимали вверх, но когда я поднялся почти на две трети, корабль бросило вперед, отчего кольцо впилось в мачту, так что уже невозможно было подняться выше. Я тянул изо всех сил, но оторвать кольцо от мачты не мог. Было заметно, как натягиваются и трещат веревки оттого, что снизу их все больше натягивают, и я стал опасаться, как бы они не лопнули.

— Стоп! Стоп! — кричал я снова и снова, но ветер так яростно трепал сильно провисший парус, что шум, оглушительный, как раскаты грома, не давал им услышать меня, хоть я находился на высоте каких–то восьми–девяти метров.

Все это время корабль страшно качало, и хвостовая мачта так сильно гнулась из стороны в сторону, что я едва не погружался в воду то с одной, то с другой стороны корабля. Мачта подбрасывала меня в воздухе, как мячик, и я знал — еще немного, и я упаду в воду и утону. Единственным спасением для меня было прыгнуть на сеть, протянутую от борта корабля к «вороньему гнезду». С верхушки мачты можно было бы прыгнуть прямо на сеть, но меня–то ведь подняли всего на две трети, и сеть находилась в нескольких метрах от меня. Руки дрожали от напряжения, силы в них почти не осталось, потому что я долго пытался вытащить кольцо. К тому же, поскольку мы раскачивались над водой, при прыжке я мог попасть не на сеть, а прямо в бушующее холодное море, и тогда мне конец.

— О, Боже! Спаси меня, пожалуйста! — крикнул я. — Не дай мне умереть!

Бросив быстрый взгляд вниз, я прыгнул. Слава Богу, момент оказался подходящим — мне удалось мертвой хваткой зацепиться за сеть руками. Потом я продел в нее ноги и, отдохнув минутку, стал спускаться вниз.

Капитан наконец понял, в чем проблема, и приспустил парус. Руки и ноги у меня дрожали, когда я смотрел на все это.

— Попробуешь еще раз? — спросил капитан.

— Ни за что! Я пошел в свою каюту…

Осторожно обходя обломки, я стал пробираться в свой уголок. Было слышно, как другие ребята стонали в своих каютах, когда их рвало. И пока я дошел до своей двери, от запаха солярки и рвотных масс меня самого стошнило. Мне было все равно, в каком беспорядке оказалась моя комната из–за шторма — я рухнул на койку и уцепился за поручни. «Как повезло, что уцелел! — подумал я. — Интересно, сколько молитв и обещаний в эту ночь вознеслось к Богу? И многие ли из тех, кто молился, на самом деле изменят свою жизнь, если мы выживем?»

Каким–то образом нам все же удалось уцелеть. Наступил штиль, и жизнь пошла своим чередом. Все вели себя так, словно ничего и не произошло, молитвы и обещания были забыты, и мне стало ясно, почему Бог не воспитывает нас при помощи страха: когда проходит опасность, люди обычно возвращаются к прежнему образу жизни.

Поскольку я прибыл в школу с опозданием, все поручения уже были распределены, и мое имя в списке нарядов не числилось. Но были другие дела — например, драить палубу, мыть посуду и иные занятия, которые мне жутко не нравились. В конце концов я взбунтовался: перестал ходить на уроки и выполнять любые задания. Я просто сидел в своей комнате и размышлял. Вскоре в мою дверь постучал капитан.

— Открыто, — отозвался я.

Он ворвался в комнату и разразился грозной тирадой.

— Что значит твое поведение, Батчелор? Ты не посещаешь занятия. Ты не выполняешь поручения. Ты не делаешь ничего из того, что должен делать. Ты что, не знаешь, что ты должен исполнять требования, как и все остальные?

— С какой стати? — вызывающе спросил я. — Мне здесь ужасно не нравится. Я сюда не просился и не собираюсь быть чьим–то рабом!

Его грозные слова меня совершенно не испугали. У меня была золотая медаль по борьбе, я привык сражаться и ни разу не проиграл.

Поняв, что не сможет меня запугать, он изменил тактику.

— Ладно, Батчелор, не будешь работать — не получишь еды! — гневно выпалил он и выскочил из комнаты. Сперва я не знал, что делать, а потом подговорил друзей тайком носить мне продукты, и мое неповиновение продолжилось.

Из–за меня дисциплина пошатнулась во всей в школе. «Почему я должен нести караул, а Батчелор — нет?» «Почему я должен драить палубу, а Батчелор — нет?» Капитан не знал, что отвечать. Озадаченный, он снова пришел ко мне.

— Что мне сделать, чтобы ты вел себя, как положено? Ты разрушаешь моральный дух всего учебного заведения. Неповиновение распространяется, как чума.

Он умоляюще посмотрел на меня.

— Не знаю, — пожал я плечами. — А что вы можете мне предложить?

— Если ты будешь ходить на занятия и нормально вести себя еще пару недель, я скажу твоему отцу, что ты отлично учишься, и отпущу домой на Рождество.

Я глубоко вздохнул, на минуту задумался и согласился:

— Идет.

Он знал, что если я сойду с корабля, то назад уже не вернусь. Мы оба это знали, но молчали. И, конечно, как только нас отпустили домой на Рождество, первым делом я заказал себе пиво и пачку сигарет. Остальные ученики с ужасом посмотрели на меня, а я сказал им: «Вы меня больше не увидите». Так оно и вышло.

Отец так радовался моим хорошим оценкам, что я просто не смог огорчить его, сказав правду. Вместе с другими я отдыхал и развлекался на каникулах, стараясь забыть о школе, а когда пришло время возвращаться, снова отправился в путь.

Глава 8

В пути

Огромный серебристо–красный трактор, громыхая, проехал мимо. «Ну, все, довольно!» — вздохнул я, теснее укутываясь в свой тоненький пиджачок. Взглянул на часы, потом резко повернулся, подставив спину ледяному ветру, и быстро пошел. Ветер задувал в шею, и я в сотый раз задрожал, но все же идти было теплее, чем стоять с поднятой рукой.

— Уже почти восемь часов в этом убогом месте… Эх, кажется, сейчас снова пойдет снег, — бормотал я, еле волоча закоченевшие ноги по обочине дороги на окраине небольшого городка в Оклахоме. В животе урчало, но я не обращал на это внимания, а повернулся к приближающемуся голубому «Кадиллаку» и вытянул руку, но водитель даже не взглянул в мою сторону. Снова засунув руки в карманы, я зашагал дальше.

Мрачные мысли стали закрадываться в мое сознание, в висках стучало, и самому уже не верилось, что еще вчера я в теплой бильярдной в Виргинии играл с друзьями, пил и делал глупые ставки. Чем больше я пил, тем хуже играл, и вскоре потерял все деньги, а теперь готов был рвать на себе волосы: «И почему я не оставил несколько долларов, чтобы поесть? Какой же я дурак!»

Можно ли мне обращаться к Богу? Я не очень умел молиться, но знал, что Бог читает наши мысли, поэтому в своем сердце произнес следующее:

«Боже, я знаю, я — дрянь. Прости за всю боль, причиненную людям, и, пожалуйста, пошли мне еды, немного денег и машину, которая бы меня подвезла. И раз уж Ты займешься этим, пожалуйста, пусть подвезет меня до самой Калифорнии кто–нибудь "нормальный"».

Впервые я отправился путешествовать автостопом, когда мне было всего пять лет. С тех пор у меня приключались довольно странные поездки. Однажды мужчина, куря марихуану, выехал на полосу встречного движения. В другой раз ехали пьяные муж и жена, и машина все время виляла. В конце концов я сказал им: «Выйду здесь, остановите», хотя не доехал до места назначения. Я просто хотел остаться в живых! Как–то меня подобрал мужчина, который всю дорогу пил со своей девушкой. Он хотел произвести на нас впечатление, демонстрируя, как он может ехать в темноте, выключив фары. Иногда гомосексуалисты подвозили меня, пытаясь завязать со мной отношения. А один раз, как оказалось позже, я ехал с преступником. Полицейская машина прижала нас к обочине, тому парню надели наручники и увезли его, оставив меня у пустой машины без ключей. Поэтому, обращаясь к Богу, я подумал, что лучше попросить, чтобы водитель был «нормальный». Едва я закончил свою краткую молитву, как подъехал белый микроавтобус.