Печенега, Печенега, как ты теперь далеко! Село возле Харькова, в котором родился, рос, учился, познавал первые радости. Там остались мои старые родители, родная хата с учебниками, горкой сложенными на чердаке, скворечником на старой вербе, из которого уже вылетели молодые скворцы. Люди тоже, как птицы, улетают в другие края. Вот и мне пришлось улететь сначала в Кочеток, где учился мудрости лесоразведения да чудесам переработки древесины, а потом в солнечную Молдавию, в Котовский лесхоз.

Не усидел я в том лесу — и по комсомольской путевке оказался в Забайкалье, на лесных просторах Сибири, потом снова Украина — до призыва в ряды Красной Армии. А год назад — в 1940-м — я уже окончил Севастопольское зенитно-артиллерийское училище и прибыл на границу — на должность командира батареи…

Теперь уже далекие мирные дни навсегда ушли в прошлое. Спят на лесной поляне мои бойцы и, может, тоже досматривают мирные сны, а я уже отдаю команды на готовность батареи к маршу.

Дальнейший наш путь лежал по дороге на северо-восток — к Бердичеву. За ночь нам предстояло преодолеть большое расстояние, и уже в темноте мы догнали одну из батарей полка. Это была батарея лейтенанта Роянова, от политрука которой я узнал, что Житомир, возможно, взят немцами.

На окраине Бердичева нас захватила необычная суматоха среди местных жителей. Немецкие самолеты только что сбросили свой смертоносный груз на центральную часть города, и много погибло людей. Немало было раненых красноармейцев, командиров. Тяжело ранило командира второго дивизиона нашего полка; его дивизион перед бомбежкой только что втянулся в улицы города. Пока мы помогали грузить раненых красноармейцев, чтобы вывезти их с собой, в районе железнодорожной станции началась новая бомбежка. Она вызвала еще большую неразбериху на дороге, забитой повозками и машинами эвакуирующегося города. А нам надо спешить.

Огромная воронка от фугасной бомбы, сброшенной немцами, разворотила всю проезжую часть и обочину дороги. Часть автомашин, застрявших здесь, мешает проезду. Все спешат, волнуются. Кругом слышны крики повозочных, переругивание водителей. В темноте совсем не видно их лиц, а голоса слышны очень далеко.

С помощью трактора, идущего в нашей колонне, удалось растащить разбитые автомашины и забрать при этом несколько бочек бензина. Край воронки засыпали — и путь свободен. Так что к полуночи в полном составе мы прибыли в Житомир. Здесь, на большом плакате, прикрепленном к стене дома, я впервые прочитал призыв: «Родина-мать зовет!» Седая женщина, нарисованная художником, держала в правой руке текст военной присяги, а левой показывала на частокол штыков позади себя. Внизу плаката те же слова были написаны на украинском языке. Волнующий плакат военных лет…

По набережной реки Тетерев проехав в северную часть города, мы оказались на довольно широком шоссе с асфальтовым покрытием. Каких-либо указателей в предрассветной темноте не было видно. Я спросил путь на Коростень, и проходящая женщина подтвердила, что едем правильно. Впереди нас несколько танков. Они вскоре поворачивают направо, а мы продолжаем движение прямо по дороге, уходящей куда-то на север. «Но почему не встречаем войск на дороге?» — начинаю тревожиться. Показалось несколько повозок, двигающихся обратно, в Житомир, — и никого больше на дороге нет, мы одни. Приказываю остановиться колонне. Советуюсь со своим политруком. А впереди слышны выстрелы пушек, редкие автоматные очереди. Совсем рядом разорвался снаряд. Но вот навстречу нам автомашина с группой бойцов. Из кабины прямо на ходу выскочил сержант с винтовкой, крикнул:

— Кто такие?

— Первая батарея…

Не дослушав меня, сержант торопливо проговорил:

— А мы из взвода управления дивизиона Качалина. Везем нашего командира взвода.

От бойцов, везущих своего командира, узнаю, что впереди колонна немецких танков и мотоциклистов. Командую:

— Батарея, к бою!

И вот вдоль дороги, на открытом поле, наши машины с пушками занимают огневые позиции. Немецкие снаряды рвутся где-то за нами. В темноте отчетливо различимы огненные вспышки разрывов.

Высылаю разведку. Через полчаса сержант Хрипко докладывает:

— Товарищ лейтенант, впереди нас много немецких танков и бронетранспортеров — целая колонна! Все стоят на дороге, а часть их повернула вправо, к поселку. Огни и взрывы на дороге — это горят несколько наших машин с боеприпасами.

Доклад разведчика немного успокоил меня. Оказывается, в темноте мы повернули на дорогу, идущую на Новоград-Волынский, а не на Коростень. Но долго размышлять в такой обстановке — значит потерять драгоценное время, и я командую:

— Приготовиться к открытию огня!

Получив сообщение о готовности расчетов, отдаю последние распоряжения командирам огневых взводов:

— Всем боевым расчетам по моему сигналу — выстрел из пистолета — открыть беглый огонь по немецким захватчикам! — И, уточнив данные для стрельбы, приказываю: — Каждое орудие делает по пять выстрелов и покидает огневую позицию. Движение обратно по дороге на максимально возможной скорости. Сбор всех огневых взводов за Житомиром. В Коростень прибыть к шести утра. Сейчас — без четверти два.

Воцарилась тишина. Немцы тоже прекратили стрельбу. Поднявшись на бугорок у дороги, вытаскиваю из кобуры пистолет и смотрю на часы. Стрелка будто застыла на месте — слышу только удары своего сердца. И вот грянул выстрел, другой, третий…

Рядом со мной стоит Мамай и громко кричит:

— Товарищ лейтенант! Видите впереди взрывы?..

Ничего не вижу и ничего не слышу от залповой стрельбы. Такое я уже испытывал на полигоне, но там была другая задача — поразить мишень, а сейчас-то — настоящего врага!

Через несколько минут фашисты, уцелевшие от артналета, открыли ответный огонь. Вреда нам они не причинили: наша колонна уже въезжала в предместье Житомира.

Мы — противотанкисты

Время нашей переподготовки очень ограниченное. Враг близко. В газетах уже называется житомирское направление, уже в руках врага Минск. Фашисты идут напролом, и надо быть готовыми встретить вражеские танки.

…Вторые сутки всем составом батареи строим линию обороны. С севера на юг выкопали и замаскировали траншею, отсечные позиции.

Жаркая июльская погода внезапно сменилась проливными дождями, но немецкие самолеты-разведчики по утрам регулярно висят над нашим лесом. Огня по ним не открываем, но готовность полная. Поочередно, по твердому графику, выезжаем на стрельбище, расположенное на западной окраине леса.

Стрельба прямой наводкой по движущемуся фанерному танку уже освоена всеми расчетами. Результаты стрельбы батареи радуют. Жаль только, что мало стреляем бронебойными снарядами, их, видно, сохраняют для настоящих танков.

Наш полк отныне полностью перешел на штаты отдельного противотанкового полка. Пушки остались прежние — 85-миллиметровые зенитки. Узнаю, что они уже давно испытаны как противотанковые средства, и в новом «Руководстве по стрельбе» указано, что «по своим тактико-техническим данным 85-мм пушка может с успехом использоваться для борьбы с танками, учитывая, что начальная скорость, а следовательно, и пробивная способность снаряда выше, чем у 76-мм пушки».

Правду говорят, что первое условие в бою — это вера в свои силы и отличное владение боевой техникой. На полигоне орудийные расчеты с каждой новой тренировкой действуют все увереннее, поражая все цели без единого промаха. Стрельбы продолжаются круглые сутки безостановочно. Теперь уже стреляем из «штатных полигонных средств» — свои орудия бережем для предстоящих боев. Все тренировки проводятся с одной целью — выработать твердые навыки истребления танков, стойкость, уверенность в бою. Наводчик и заряжающий должны действовать почти автоматически, уметь заменять друг друга в бою в ограниченное время.

И вот мы получаем продовольствие для НЗ. Привезли ящики с бронебойными снарядами. Все признаки того, что полк скоро поднимут по тревоге. Так оно и случилось в ночь на 10 июля 1941 года.