Изменить стиль страницы

Я предъявил документы.

— Заправляйтесь полностью и с собой берите, а то не ровен час…

К вечеру в наше расположение прибыл большой отряд конников из эскадрона НКВД. Узнаем от них неутешительные вести: получается, что мы окружены. Вернулся Кузнецов — и тоже: в Царево-Займище около двух десятков немецких танков, всюду их разведка на мотоциклах, а по центральной магистрали на больших скоростях движутся бронетранспортеры и машины с солдатами.

Как только стемнело, движение в лесу усилилось. Была получена команда формировать колонны и двигаться медленно, так как все пойдут в пешем строю, в том числе командование.

Полил дождь, глинистая почва раскисла от воды, и земля все хуже держала машины. С двумя орудиями мы выехали в голову колонны. Впереди нас были лишь разведчики из эскадрона НКВД и группа автоматчиков со станковым и ручным пулеметами. Перед деревней Величево по колонне открыли огонь несколько фашистских танков. Тогда вся центральная часть колонны повернула с дороги в поле, а ко мне подбежал посыльный от генерала Рокоссовского.

Запомнилась мне на всю жизнь та встреча с прославленным полководцем. Приняв от меня рапорт, он сказал тогда:

— Слушай задачу. Будем двигаться на восток. Выход из леса контролируют вражеские танки. Надо сбить этот заслон. Ясно?

— Собьем, товарищ генерал! — ответил я и готов был отдать все, саму жизнь во имя исполнения приказа генерала Рокоссовского.

Не добежав до опушки леса, я услышал шум танковых моторов. Разведчики подтвердили, что видели четыре вражеских танка. Тогда моя батарея быстро заняла позицию на опушке леса — метрах в пятидесяти правее дороги, и я сам сел к прицелу первого орудия.

— Прицел постоянный, по головному! — как только взревели моторы и танки устремились к лесу, скомандовал я. — Огонь!..

К нашей радости, первым же выстрелом мы поразили головной танк — у него была сорвана гусеница, и он, неуклюже развернувшись, сполз в кювет. Вторую машину подбили тоже быстро — она запылала ярким факелом. Справа от нее выскочили еще два танка, и снаряд противника разорвался возле нашей второй пушки. Осколки свистели над головами, но мы били по вражеским машинам почти беспрерывно. Танки гитлеровцев наконец повернули назад. Уйти, однако, немцам не удалось: свою гибель они нашли тут же, возле первых двух машин.

Я не заметил, как кто-то сзади подошел ко мне и тронул за плечо. Высокий ростом, генеральские звездочки на петлицах воротника шинели. Это был Рокоссовский.

— Спасибо, комбат, — сказал он негромко, — и бойцам твоим спасибо!

Я еще был во власти скоротечного боя, но ответил, как подобало по уставу:

— Служу Советскому Союзу!

Можайск — Гжатск

Разведка, посланная на север, вернулась с двумя жителями из деревни Тесово. Они рассказали, что вчера в деревню ворвались фашистские танки и пьяные немцы стреляют в жителей, никого не щадя…

Дальнейшее направление движения нашей колонны было по бездорожью, в лесной массив, к деревне Яковлево. К рассвету мы одолели километров тридцать пути, и, как только выступили на дорогу Яковлево — Шилово — Гжатск, командование разрешило всем сесть на машины и продвигаться к Гжатску. У деревни Поличня первые же машины были встречены огнем танков. Мост через речку Гжать был тоже захвачен фашистами. Тогда вся колонна повернула назад, к деревне Ашково, для переправы через эту небольшую, но в некоторых местах глубокую реку.

Переправлялись мы в ночь на 9 октября. Немецкие самолеты носились над нашими головами, и многие бойцы были ранены. Все эти дни за ранеными ухаживали две девушки, врачи какого-то медсанбата. Но двигаться могла только одна из них — Катя Малышева. У нее было легкое ранение, и она присматривала и за ранеными, и за своей подругой, у которой правая нога была в гипсе. Эти врачи эвакуировались в госпиталь, расположенный в Гжатске, но фашистский самолет подбил машину, и они присоединились к нашей группе.

Сорокакилометровый переход к деревне Поречье мы завершили только 11 октября утром. Отсюда самолеты У-2 стали вывозить командование штаба и раненых бойцов. А мы, недолго отдохнув, получили приказ выходить в район Можайска.

В ночь на 12 октября машины штабной колонны шли на Уваровку — крупный населенный пункт неподалеку от Минского шоссе. Для прикрытия моя батарея была выдвинута вперед, к деревне Бараново, с задачей: не допустить прорыва танков противника по центральной магистрали, задерживать их, пока не пройдут колонны наших машин и 18-я ополченская дивизия, двигавшаяся с нами еще с Гжати.

Под утро наши пушки уже стояли на огневых позициях, однако вся колонна пошла не на Бараново, а через мост в деревне Сухонниково, и километр до Минского шоссе двигалась по бездорожью. Мы снялись с позиции к полудню, сразу же за последними танками 20-й бригады, двигавшейся также на Можайск.

К вечеру сильно похолодало. Темные осенние тучи повисли над горизонтом, а отблески артиллерийской стрельбы подсказывали, что немцы продолжают теснить наши войска на дороге Минск — Москва. Дорога эта была видна с наших позиций, и я невольно подумал: исторические места… На этих полях наши предки, русские солдаты, разбили в 1812 году огромную армию. До Бородино по моей карте было не более пяти километров. Что ж, постоим и мы…

Генерал Камера, начальник артиллерии Западного фронта, предупредив о возможности появления фашистских танков, уехал. Вся ночь на 13 октября прошла напряженно, в ожидании немцев, и, признаться, несколько танков из 18-й и 19-й танковых бригад, идущих по дороге вместе с обозами и артиллерийскими орудиями, заставили нас немного поволноваться. В темноте ведь не вдруг разберешь, чьи это машины. Хорошо, что разведчики батареи, выдвинутые к лесной дороге, четко определили: идут наши.

Всю ночь войска отходили на новые рубежи. «Куда еще отступать?..» — тревожила мысль. Казалось, ведь уже и некуда. Здесь бы остановиться да задержать врага. «Но, — вспоминалась история, — после Бородинского-то сражения русские войска отступили и даже оставили Москву для того, чтобы потом разбить противника наголову…»

Об этом думал в те дни не только я. И лишь после войны узнал, какую тогда огромную работу по обороне столицы проделали москвичи. За короткий срок трудящиеся столицы и ее пригородов возвели 223 километра противотанковых рвов, более 440 железобетонных пушечных дотов, 2500 железобетонных пулеметных огневых точек, 112 командных пунктов, установили 95,8 километра металлических противотанковых препятствий и 255 километров колючей проволоки.

Москва превратилась в неприступный бастион.

* * *

…Под утро из деревни Большое Соколово вернулся мой разведчик и сообщил новости об однополчанах. А в полдень налетело много самолетов противника, но, поскольку наши позиции были хорошо замаскированы, мы не открыли огня по ним: берегли снаряды для танков.

Они появились 15 октября. Сначала немецкая артиллерия обстреляла нас, и одно орудие в батарее вышло из строя от прямого попадания. Потом стрельба внезапно прекратилась. Где-то слева от нас заговорили «катюши». «Пора…» — решил я и дал команду:

— Приготовиться открыть огонь!..

В бинокль было видно движение машин на опушке леса — всего в полукилометре от нас — и большое количество серых точек по всему фронту.

— По фашистам беглый… огонь! — выкрикнул я, и орудия моей батареи выбросили по десятку снарядов.

Два тяжелых танка, проскочивших заградительный огонь, приближались к нашим позициям. До батареи осталось уже не более трехсот метров. Связь с первым взводом прервалась, но там были начеку. Вижу: одно орудие выбросило пламя выстрела. По ходу сообщения бегу к ближайшему орудию — оно безостановочно бьет по пехоте, а танков расчет словно не видит. Тогда кричу во все горло, хотя голоса своего в грохоте боя не слышу:

— Правее, ноль пятьдесят!..

— Не вижу!

— Смотри, откуда вспышки! Танк стреляет… — кричу в ответ и возвращаюсь в укрытие. Оттуда гитлеровские машины видны совсем отчетливо.