Вскоре на дороге показались три тяжелых танка. Ведя огонь на ходу, они устремились к броду, а за ними слева и справа в высокой траве двигались автоматчики. Сержант Ефимов прицелился в головную машину, но промахнулся: снаряд разорвался в двух-трех метрах от нее. Второй снаряд угодил в моторное отделение, и тогда пламя окутало танк. Черный дым не помешал увидеть, как из верхних люков его немцы выпрыгивали на землю.

— Еще снаряд! — крикнул я, успел подумать, что Ефимов почему-то не слышит, не понимает меня, и очнулся уже на руках красноармейца Мамая: он нес меня куда-то в лес. Рядом гудел трактор с прицепленным орудием, вокруг рвались снаряды, мины — больше запомнить ничего не удалось…

Фашисты не прошли к переправе в ту ночь. Утром 4 сентября батарея сосредоточилась в лесу возле деревни Шатры, недалеко от места боя с танками. У нас осталось три орудия, один трактор, четыре автомашины и тридцать пять человек. Погибших похоронили на лесной опушке возле деревни Железово. И политработник Николай Кузнецов рассказал мне подробности боя. Оказывается, я был в беспамятстве, а он командовал батареей. Должно быть, в сводке Совинформбюро на другой день говорилось о «боях местного значения». Но ведь и в каждом таком бою ковалась наша грядущая победа.

Вечером мы получили приказ из штаба полка: к исходу 6 сентября прибыть на станцию Соблаго.

Невольно подумал: может быть, там всех нас собирают вместе? Где-то ведь стоят насмерть мои товарищи-противотанкисты…

Проселочными дорогами, мимо безымянных деревушек прошли мы до станции Соблаго и встретили там бойцов с машиной боеприпасов из батареи лейтенанта Козловского. Из их рассказов стало известно, что вторая батарея с вечера встала на боевые позиции возле деревни Орехово, а машина с боеприпасами осталась здесь из-за неисправности двигателя. Узнали, что и штаб нашего полка был с вечера тоже здесь, в Соблаго, а под утро выехал в направлении Пено.

После короткого отдыха принимаю решение двигаться тоже на Пено. Это совсем рядом.

К полудню без происшествий добрались до окраины деревни Гора. Неширокая здесь речка Кудь встретила своей прохладной чистой водой. На самом берегу ее уже разместились какие-то артиллеристы. Они не обращают на нас внимания: сушат одежду, варят уху в закопченном ведре.

— Откуда, артиллерия? — громко спрашивает политрук Кузнецов.

— Из-под Великих Лук движемся четвертые сутки, — нехотя отвечает боец с повязкой на голове.

— А командир ваш где?

— Он отдыхает.

Я прошу провести к нему, и тогда сержант настораживается:

— А с кем я разговариваю?

— Командир батареи старший Лейтенант Барышполец. Комиссар батареи Кузнецов, — отвечаю за себя, Николая Васильевича и спрашиваю: — А у вас кто командир?

— Чапаев.

— Шутите, сержант?

— Нет, вполне серьезно. Командир нашего дивизиона — майор Чапаев Александр Васильевич.

— Сын Василия Ивановича Чапаева? — не скрываем удивления с Кузнецовым.

— Да, конечно.

— Тогда пусть отдыхает, потом подойдем. Мы здесь в лесу, по соседству.

На следующее утро майор Чапаев сам появился в нашем расположении и стал подробно расспрашивать о том, откуда мы, куда движемся. Я поведал о всех событиях последних дней и узнал от Александра Васильевича, что сплошной линии фронта сейчас здесь нет, что немцы установили на господствующих высотах небольшие заслоны из двух-трех взводов с пулеметами, контролируют лишь отдельные участки местности и ведут разведку группами мотоциклистов.

Александр Васильевич дал мне прочитать газету трехдневной давности, по которой из сообщений Совинформбюро выяснилось, что наши войска под Ельней перешли в наступление.

Утром следующего дня поступил приказ командира полка — поставить батарею на огневую позицию перед деревней Мосты. Стрелковая дивизия, которую мы поддерживали, готовилась провести разведку боем в районе этой деревни.

Враг дерзкой ночной атаки не ожидал. В результате около роты противника было уничтожено. Под утро наш стрелковый полк отошел на берег реки Кудь, а немцы, перебросив танки из деревни Корево, повели наступление на Мосты, где нас уже не было.

Утро 15 сентября выдалось хмурое, туманное. Часов в шесть гитлеровцы открыли артиллерийский огонь по всему фронту. Затем появились самолеты, выискивая среди леса наши позиции. От Александра Васильевича Чапаева прибежал красноармеец. Запыхавшись, он просил меня подойти на КП полка, и я быстро собрался.

— Пора расставаться, — сказал Чапаев, протягивая мне руку. — Встретимся после нашей победы.

— А может быть, раньше? — с надеждой спросил я.

Майор Чапаев улыбнулся и уже на ходу сказал, что уходит на север: приказано формировать новый артиллерийский полк на базе дивизиона.

На прощание Александр Васильевич сделал нам своеобразный дорогой подарок: передал батарее два трактора-тягача, которые здорово нас потом выручали.

На дальних подступах к столице

А наш полк на станции Пено погрузился в эшелон, прибыл на станцию Сафоново, где моей батарее поставили задачу идти на юг, в район Дорогобужа, — снова под Смоленск и Ярцево. В записке майора Каминского было сказано: прибыть в распоряжение генерала Казакова, но маршрут движения не обозначался. Путь предстоит тяжелый, неблизкий — двести километров с техникой да по разбитым дорогам… Горючее нам удалось достать у наших соседей — «чапаевцев», для машин — это главное. И вот снова от деревни к деревне…

Железнодорожный узел Нелидово. Вечером, до нашего прихода, он подвергся бомбежке. Разрушены были станция, много жилых домов. Дыхание фронта здесь чувствовалось ощутимее.

На переправе ко мне подошел Кузнецов и выложил новости. Ему удалось достать газеты в проходящей редакционной машине и узнать, что немцы остановлены почти на всех фронтах. Эта весть быстро разлетелась среди батарейцев, и мы идем дальше. Наша дорога вдоль фронта, впереди истоки уже знакомой реки Вопь, знакомые леса, перелески. Только уже сентябрь, и лист на деревьях пожелтел.

Возле Вышегор нашу колонну остановил майор. Предъявив свои документы, он потребовал и мое удостоверение личности. Оказалось, что едет он от генерала Казакова, в чье распоряжение мы и должны были поступить. В тот же вечер, 20 сентября, я получил от генерала Казакова приказание: привести людей и технику в порядок, получить недостающие до штатной численности орудия, боекомплект, а затем перекрыть участок танкоопасного направления от деревни Суетово до высоты 220. Узнав, что я уже воевал в этих местах, генерал Казаков напомнил, что участок обороны на реке Вопь прочно удерживается нашими войсками и немцы побаиваются снова форсировать эту реку.

Наутро жизнь батареи вошла в свое русло. Орудия мы поставили на позиции довольно быстро, к встрече противника вполне подготовились, и вот, когда над лесом пролетел немецкий самолет, высматривая участок местности, я не выдержал и дал команду:

— По самолету — первому, один снаряд, огонь!..

Сначала мне показалось, что выстрел был неудачным — самолет продолжал свой полет, — но через несколько секунд за гитлеровской машиной потянулся дымный хвост; не дотянув до реки, она врезалась в землю и взорвалась. Однако радость наша вскоре омрачилась: меня вызвали к генералу Казакову. Разговор с ним не обещал ничего хорошего, так как командующий, оказывается, установил запрет на стрельбу в этом районе. И я действительно получил за сбитый самолет противника взыскание, хотя, признаться, в душе оставался доволен: ведь не стало еще одного фашиста!

Стрельбу по самолетам противника мы прекратили и до 1 октября только провожали взглядом летящие вражеские истребители да бомбардировщики. Но такой «мирной» жизни утром 2 октября пришел конец. С рассветом фашистская артиллерия открыла ураганный огонь по позициям наших войск, занявших оборонительные рубежи. Шум моторов гитлеровских тяжелых танков был слышен перед нами почти по всему фронту.