– Ты ее сломала! – донесся другой детский голос, судя по всему мальчишеский.

– Ты просто не хочешь открывать. Не хочешь огорчать меня тем, что опять нанесешь грязи в дом, и в то же время скрытно отстаиваешь свою независимость. Это вполне нормально, – прощающе прожурчал мужской голос.

Ребенок рассерженно хмыкнул, захлопывая дверь.

– Заходи, Пенни, сейчас я заберу его из машины. – Голос, произнесший это, мог принадлежать только Робинсону-старшему.

Я заметался по сторонам. Путь к бегству был отрезан. Да и куда бежать? Зачем? В каком-то смысле я даже и не помышлял о бегстве. Ведь это «сейчас я заберу его из машины» могло относиться только к Пучку.

Меня так и подмывало броситься туда. Не знаю каким образом, но я оказался в передней, у главного входа. Открылась задняя дверь, и донесся женский голос, увещевавший ребенка снимать сапоги, когда он входит в дом.

Затем появился просвет в передней двери. Это ломился в дом доктор Робинсон. Он, в отличие от детей, мог нести грязь куда угодно.

Я с трепетом ждал появления Пучка – он всегда открывал носом двери и высовывал его наружу, прежде чем выйти из лифта. Мир вдруг стал предельно простым: мне был нужен пес, а все остальное не имело значения. И я уведу его отсюда, во что бы то ни стало, какие бы препятствия ни чинила на моем пути семейка Робинсонов.

Под напором доктора стул стал отъезжать, а дверь открываться. Доктор нагнулся над переносной корзинкой и засюсюкал:

– А кто у нас хороший мальчик, не надо плакать.

Дальнейшее мое поведение не поддается логическому объяснению. Не знаю как, не знаю зачем, но я оказался в гостиной. У стены стоял большой кожаный диван с широкой, сильно откинутой назад спинкой, за которой оказалось вполне достаточно места для отчаявшегося агента по недвижимости. И я заполз туда, загребая локтями, точно морской пехотинец.

Послышались легкие шаги – в гостиную вбежали дети.

– Ой, смотри! – воскликнул мальчик. – Подарки уже под елкой. Можно их открыть?

– Это не твои подарки! – закричал женский голос из прихожей.

– А чьи же они? – спросила девочка.

– Потерпите, завтра узнаете, – сказала мать.

– А где наши подарки?

– Их принесет Санта.

– Дорогая, – кислым голосом сказал доктор, – пожалуйста, не надо этой мистики. Я же просил.

– И я тебя тоже просила, дорогой, чтобы ты вытирал ноги.

– Папа! – пискнул щенок.

В комнате воцарилось молчание.

– А кто хочет печенья? – донесся женский голос с кухни.

Послышался топот детских ног.

Я был в западне. Но ничего: еще пара часов, и они улягутся в постель, а уж тогда я выскользну наружу. Куда я собираюсь выскальзывать и в каком именно направлении продолжать поиски, пока не приходило на ум. Главное, что я добрался. А уж с пустыми руками не уйду.

Заговорило радио, на французском.

– Ой, Джон, это же канун Рождества, – воскликнула Пенни.

– Рождество во Франции – это прекрасно, – отозвался сочный баритон доктора Робинсона.

– Тем более, когда служба идет на французском, – добавила она.

– Давай будем избегать религиозных коннотаций, дети не понимают хоралов.

Дети замолчали, прислушиваясь к странным разговорам родителей.

Есть что-то в высшей степени умиротворяющее в семейном вечере накануне Рождества, даже когда лежишь под диваном с писающим на груди щенком, не контролирующим себя во сне. Дети гадают, какие подарки им достанутся, родители пытаются их успокоить и разложить по постелям, готовят рождественский пирожок и стаканчик виски для Санты с обязательной «пробой», которую снимает отец.

Восхитительная тишина в доме устанавливается, как только дети угомонятся, а взрослые устало завалятся на диван. Под которым лежу я.

– Устала до чертиков, – жалуется Пенни.

– Ничего, – кряхтит папаша Робинсон. – Нечасто детям приходится видеть такое роскошное зрелище.

– Что ты имеешь в виду?

– Да снег, который мы ездили смотреть сегодня. Может, завтра возьмем и собаку, если она согласится.

– А почему он должен не согласиться? – спросила Пенни. Примерно так же спрашивал Пучок, когда мне надо было отлучиться: «Ты же не пойдешь туда без меня?»

– Он должен освоиться в доме, он еще не привык, и у него могут быть проблемы.

– Джон, какие могут быть у собаки проблемы?

– Я же тебе говорил, что…

– Джон, и долго это будет продолжаться?

– Что будет продолжаться?

– Я спрашиваю, долго мы еще должны будем соблюдать условия – все эти «может быть, он…» и так далее.

– Ты же знаешь, Пенни, психотерапия – это мой дар.

– Разве нельзя было обзавестись нормальной собакой, с которой можно спокойно выходить на прогулку? Зачем нам непременно понадобился Ганнибал Лектор в собачьей шкуре?

– Не настолько он плох, как ты себе представляешь. Не надо преувеличивать.

Я воспрял духом. Похоже, все складывалось как нельзя лучше. Пенни явно должна обрадоваться возможности поменять Пучка – Грозу Диванов на мирно гадящего по углам щенка.

– Послушай меня, – увещевал ее Джон – Всемогущий Психолог, – все будет прекрасно. Мы проведем веселое Рождество, вот увидишь, у детей будут великолепные подарки и отличная перспектива попробовать себя в роли воспитателей.

Пенни недоверчиво хмыкнула:

– Джон, им не нужна перспектива воспитания, им нужна собака.

– Может, достанем подарки? – увел разговор в сторону Джон – Мудрый Психоаналитик.

– Давай, – со вздохом согласилась Пенни.

Послышалась возня: родители доставали подарки из чулана под лестницей, где их обычно прячут, тихо переругиваясь, чтобы не разбудить детей.

– Ну вот, – подвел итог Джон. – Как думаешь, ничего, что видно из окон?

– Мы выключим свет, – сказала Пенни.

– Я вижу тебя, Себастьян! – подал голос Джон.

– Уже Рождество? – донесся детский голосок с лестницы.

– Рождество будет завтра. А сейчас марш в постель.

– Уже завтра! – возмутился ребенок. – Я уже был в постели и встал, так что теперь должно быть «завтра».

– Надо подождать, когда станет светло, тогда и будет «завтра», – сказал Джон, и я услышал его удаляющиеся из комнаты шаги, – иначе Санта не придет.

– Ссылаешься на Санту. Один ноль в пользу нормальных чувств! – съехидничала Пенни.

Джон отозвался странными междометиями, похожими на бульканье воды в кухонной раковине.

Минут через пять, когда у меня уже начала затекать рука, он вернулся.

– Ты не слишком много пьешь сегодня? – поинтересовалась Пенни.

– Нет, – ответил Джон. – Я пью столько, сколько нужно. Между прочим, весь день сегодня просидел за рулем, почему не расслабиться?

– Просто странно, с тех пор как мы пришли домой, меня преследует запах алкоголя. Даже здесь, на диване.

– Это не от меня, – сказал он.

– Странно, – хмыкнула она.

Тем временем под диваном у меня складывался вполне отчетливый план, несмотря на пары алкоголя, которыми приходилось здесь делиться с самим собой. Вызвать такси, заехать к Люси, принести себя в подарок, то есть привести себя в порядок и, как только землю озарит свет рождественского утра, нанести визит Робинсонам со щенком, которому, безусловно, безумно рады будут дети и прекрасная половина доктора Робинсона.

– В постель? – спросил Джон.

– Да, я еле передвигаюсь.

– Но как быть с Себастьяном? Если он поднимется среди ночи, то опять разворошит подарки, как в прошлом году.

– На этот раз у него ничего не получится, – сказала Пенни. – Вчера я нашла наконец ключ от гостиной. Он лежал на камине.

– Отлично.

Какая-то часть меня усиленно рвалась из-под дивана объявить о своем присутствии, но оказалась придавленной другой частью, которая не желала этого ни в коем случае.

– В путь, – решил Джон, – вползаю на деревянный холм. Счастливого Рождества, дорогая.

– Счастливого Рождества, дорогой, – отозвалась Пенни, и ключ провернулся в замке.

Пути к отступлению были отрезаны.