Был выкопан бассейн, и теннисные корты уже стояли в готовности принять первых игроков, которые бы непременно пришли, если бы не ветер, о котором полярные медведи говорят, переглядываясь: «Вот продирает!»

Наши потенциальные соседи постоянно прибывали в этот современный ковчег, сооруженный ради спасения от растущей волны преступности и нищеты двадцать первого века. С той только разницей, что прибывали они не «каждой твари по паре», а скорее «четыре на четыре», то есть появлялись на полноприводных тачках – джипах, «лендроверах», БМВ и «тойотах», проезжая за контрольно-пропускной пункт с охраной и шлагбаумом, установленным на месте снятых и отданных на реставрацию ворот.

После исчезновения из моей жизни пса я проверил свой банковский счет, на котором хранил деньги, заработанные игрой в покер. В последнюю неделю наших совместных сеансов за покерным столом я играл по-крупному, главным образом в Лондоне, пару раз на севере. Я уже приобрел репутацию маститого игрока и поэтому был зван в разные места, так что временами приходилось даже отклонять некоторые предложения. И повсюду предупреждали, что приходить с собакой нежелательно, и повсюду были готовы сделать для меня исключение.

Какой-то бритоголовый сумасброд полчаса копался в шерсти Пучка, пытаясь отыскать скрытые камеры наблюдения, после чего заявил: «А вы знаете, что у него шерсть суховата? Вы чем его кормите? Моему стаффорду здорово помогает масло печени трески».

В тот день, когда мы с Пучком расстались, на моем счету лежало 400 000 фунтов. К началу декабря сумма уменьшилась до двадцати тысяч и неуклонно таяла. За неделю до Рождества я взял банковский кредит на развитие бизнеса, чтобы иметь возможность продолжить игру в Дадли с двумя ирландцами, приехавшими из Сплита.

Играя с этими «далматинцами», я разорился окончательно. А еще неделю спустя у меня урвал изрядный куш какой-то баварец, семья которого промышляла продажей шерсти. Бог явно намекал мне на что-то. Ум мой выключился из игры, но я ничего не мог поделать. Я не мог не играть.

Впрочем, после выбрасывания на ветер крупных сумм мне полегчало, как после кровопускания, – теперь я не чувствовал себя в долгу перед псом. Более того, этими проигрышами я доказал себе, что могу пережить и куда более крупные и шокирующие потери, и вообще пытался проверить, есть ли в мире потери, которые еще крупнее крупных и шокирующих. Теперь я знаю, что есть, но тогда я еще не представлял себе, какого размаха они могут достигать.

Миссис Кэдуоллер-Бофорт похоронили очень быстро, даже как-то суетливо, однако, продолжая просматривать местную прессу, я узнал, что в ее честь проводится специальная поминальная служба 24 декабря в небольшой церквушке неподалеку от места ее проживания.

Очевидно, это ею был введен обычай проводить накануне Рождества благотворительный аукцион по продаже щенков и сбор денег на нужды бродячих собак. Собачники хотели воздать ей должное, но, поскольку викарий, как правило, обременен делами в предпраздничные дни, они выискали «окно» в церковных службах и плотном графике священнодействий 24-го, в десять утра.

Я отложил газету и стал думать о том, что Пучок наверняка захотел бы пойти туда.

В этот самый момент оживился Энди. Он делал знаки: меня спрашивали по телефону.

Я снял трубку, попутно заметив, что запачкал майонезом галстук. Это слегка обеспокоило меня, так как я помнил точно, что последний раз прикасался к майонезу недели две назад. Интересно, не пришло ли на ум кому из сотрудников, что это из-за жирного пятна на галстуке я принял на себя «надзирающую роль», отсиживаясь за столом за папками-скрепками и упрямо не желая иметь дела с клиентурой.

– Дэвид Баркер, фирма «Сын и Баркер», у телефона! – объявил я. Мой голос звучал преувеличенно любезно, однако так, словно я не подрегулировал громкость. На самом деле я вовсе не чувствовал особого расположения к звонившему, но уже взял за правило улыбаться как последний дуралей, когда жизнь, можно сказать, разваливается у меня на глазах.

– Мистер Баркер, – отозвался далекий голос. Было в нем что-то странно знакомое в интонации, в ударениях, хотя я наверняка мог сказать, что не знаю звонившего, так как у меня нет знакомых среди австралийцев, а этот голос был определенно гнусавый, хотя хранил обертона изысканной английской речи.

– К вашим услугам, – сказал я.

– Вы меня не знаете, но я должен задать вам несколько вопросов насчет поместья безвременно ушедшей миссис Кэдуоллер-Бофорт.

Я моментально похолодел, точно пес с окороком ветчины в зубах, когда в кухне включили свет.

– Да-да, – откликнулся я. Собственно, ничего другого я сказать и не мог, кроме этого «да-да».

– Вы, как я полагаю, контролировали весь процесс продажи дома, и земли с самого начала и до самого конца. Я правильно понимаю? Вы даже взяли на себя больше, чем обычно делает агент по недвижимости.

– Я пытался помочь ей привести дела в порядок, – сказал я.

– О том и речь, – продолжал голос. – Я как раз просматриваю ее финансово-учетные книги, чтобы расставить все точки над «i» и все перекладины у «t», и, думаю, вы могли бы мне кое в чем помочь.

– Благодарю за доверие, – ответил я. – Могу я поинтересоваться, с кем разговариваю?

– О, простите, вечно забываю представиться. С вами говорит ее сын, Майлс Кэдуоллер-Бофорт.

У меня появилось ощущение, какое бывает, когда резко встаешь, и только потом я заметил, что в самом деле вскочил с кресла. Голова у меня закружилась, и я снова рухнул на место.

«Этот мир не для него», – сказала она тогда. Я еще подумал, что она говорит об усопшем, а не о плейбое с австралийского побережья.

– О, – сказал я с непринужденностью, которой научила меня десятилетняя практика в покере. – Видимо, вы приехали на поминальную службу.

– Совершенно верно, – ответил Майлс. – Они так быстро закопали старушку, что я даже не успел на похороны, к тому же я вел процесс и не мог выбраться.

– Процесс? – Я сказал это таким голосом, который был доступен только слуху Пучка. Но Майлс услышал.

– Туземное население против Уайтхевенских разработок, – пояснил он. – Аборигены грудью встали на защиту лесов, уже и в Австралии приходится защищать природу от топора.

– Топор? – невинно повторил я. Последний раз такая паника охватывала меня, когда однажды утром, увидев «белый экран» телевизора, я вспомнил, что забыл внести плату за антенну. Но сейчас все было еще хуже.

– К счастью, мое финансовое положение позволяет мне вести некоторые процессы бесплатно, поэтому я берусь за громкие дела. Последние пять лет работаю в юго-восточной Азии и Австралии, – продолжал он. – Мне нравится вести процессы с пляжей. – Он усмехнулся покровительственно и пугающе одновременно. Меня этим не обманешь – я знаю, что так смеются люди, которым на тебя совершенно плевать, – они готовы растереть тебя в порошок, подвернись ты им под руку.

– В Ворсинге тоже есть пляж, – пробормотал я. Это было все, что я мог сказать. Он дал мне адрес – «Хотел Хотел» в Брайтоне, объяснил, как добраться, и пообещал спуститься в фойе.

– Да, вот еще что, – сказал я, негнущимися пальцами записывая адрес. – Вы не могли бы сказать, чем там закончилось в Австралии?

– Мы победили, мистер Баркер, мы выиграли процесс. Мы всегда выигрываем. Тот, кто совершает что-то по любви, всегда одолеет того, кто занимается тем же ради денег.

– Верно, верно. Ну, что ж, до встречи в пятницу, – торопливо сказал я и положил трубку.

– У вас все в порядке, Дэйв? – спросил Энди.

– Да, вроде того, – ответил я, натужно улыбаясь, и полез за своими таблетками.