Проснувшись однажды посреди ночи, я увидел, что Пучок сидит возле моей кровати и озабоченно меня разглядывает.

– С тобой все в порядке? – спросил он.

– Да, – ответил я.

– Ты разговариваешь во сне.

– Я видел сон, – вяло отозвался я. – А что я говорил?

– Линдси. Ты повторял ее имя много раз.

– Странно. Ее-то как раз там и не было.

– «Точно пес, он охотится в снах», – процитировал Пучок. – Это Теннисон. На самом деле он был стаффордширским бультерьером. Все поэты «Озерной школы» были собаками, потому что ходили на прогулку к озеру. – Он смущенно сморщил лоб. – Я тоже видел сон, – признался он.

– О чем?

– Я бежал по пляжу за мячиком.

– В самом деле?

– Так оно и было. Что это означает?

Как и пес, я терялся в догадках.

Было десять утра хмурого, облачного понедельника и я как раз заканчивал с рекламными объявлениями о продаже Чартерстауна, когда позвонила Линдси – вся в слезах.

Пучок был в конторе со мной, под неусыпной опекой Люси и остального персонала. Сотрудники и клиенты от него прямо-таки не отлипали. Я отсел подальше от этой угодливой суеты, которой сопровождается появление на скучной работе ребенка или животного, что развлекает всех необыкновенно. Итак, я сидел в гордом одиночестве, помышляя о покере и выигрышах – прошлых и предстоящих. Ощущение опасности неизбежно со временем сходит на нет. Начинаешь становиться нахальным и вместо передвижения по улицам короткими перебежками, от покрова одного фонарного столба к другому, принимаешься разгуливать с важным видом и развязно заявлять встречающимся на пути подозрительным личностям: «Ну, подойди, попробуй», потому что совершенно уверен, что они не подойдут. И тут зазвонил телефон.

Это была Линдси, и она рыдала.

Мне приходилось прежде видеть Линдси в слезах – на маминых похоронах, например, – но то были слезы смирения. А сейчас Линдси рвала и метала, что еще более странно, потому что я никогда не давал ей повода рвать и метать.

– Дэйв! – кричала она. – Это ужасно! Мне угрожают!

– Что?

– Утром у меня был пациент. И пока я с ним занималась, он стал меня шантажировать.

Линдси уже, в общем-то, успокоилась насчет Тиббса, особенно после того, как я купил полный набор чехлов для сидений ее «Клио», после чего она бросилась мне на шею с признательным криком: «Папочка!», вырвавшимся у нее в момент поцелуя.

Однако я заметил происходившие в ней перемены, с тех пор как она узнала о несостоявшихся отношениях с Котом. Любой другой, кто не знал ее настолько хорошо, мог подумать, что у нее начался новый этап в жизни.

За эти полтора месяца, которые прошли после переговоров с Тиббсом, мы побывали в Лондоне больше раз, чем за предыдущие четыре года. Мы ходили в рестораны и театры, бары и картинные галереи, и это было здорово, особенно когда я купил видеомагнитофон, в котором мог разобраться, и даже умудрился записать «Большого брата».

Мы заказывали чай в отеле «Ритц», что даже меня, карточного игрока с моим нереальным отношением к деньгам, заставило взглянуть на деньги реально. Мы видели виртуоза карточной игры Джоба Филлипса, прозванного Иовом за свое легендарное терпение. Да, он работал коридорным в гостинице, но я знал, что он вернется, он просто ждал своего часа, у него не было другого пути.

Мы сняли номер, который обошелся как раз в сумму, потраченную мной за четыре последних отпуска, и занимались любовью, используя в качестве ложа безумно дорогую антикварную мебель.

– Скажи, разве не здорово? Давай всегда так жить, – сказала тогда Линдси.

– Собаку сюда не пустят.

– Ты и твоя собака, – сказала она, – достали меня. – Она слегка вышла из себя, обнаружив фото пса в моем бумажнике. Ее фото там тоже было, так что грех жаловаться. Может быть, это немного чересчур, но снимок Пучка я носил с собой, чтобы заказать псу карточку для проезда по железной дороге. Мы с ним поспорили, что человек, который будет оформлять карточку, не заметит, что выписывает ее для собаки.

Железнодорожный кассир поставил печать на фото без вопросов, затем сказал:

– Послезавтра возвращаетесь в Баркинг, не так ли? – что рассмешило нас необыкновенно.

На период лондонских похождений Пучок был сдан под опеку Люси, к чему отнесся как к развлечению. Они смотрели старые фильмы, и время от времени она спрашивала, не хочет ли он еще сосисочку, на что пес неизменно отвечал, что самую маленькую, пожалуй, да, он проглотит, если она смажет ее майонезом, чтобы лучше проскальзывала в желудок.

Однако я был далек от всех этих мыслей, когда Линдси поведала мне историю, как, оставшись с глазу на глаз с новым клиентом и занимаясь довольно проблемной мозолью, услышала угрозы в свой адрес.

– И что же он говорил?

– Он сказал: «Ваш друг задел интересы весьма влиятельных особ».

– Но это не угроза.

– Он сказал, что мне конец, если ты не сделаешь то, что они говорят. Причем конец ужасный.

– А это уже угроза, – согласился я. – Совсем другое дело. Он обозначил временные рамки?

– Я не спрашивала подробностей его бизнес-плана, Дэвид.

Похоже, я вел себя бестактно.

– Давай я к тебе приеду, – попытался исправиться я.

– А ты сможешь? Если бы ты остался сегодня ночевать, мне было бы спокойнее.

– Конечно, – ответил я, тут же задумываясь, не сможет ли Люси сегодня взять собаку. Светлый ковер Линдси совершенно не совмещался с собакой. Вообще-то, по моему разумению, он не совмещался и с тем, что находится на полу, но тут уж ничего не поделаешь. Ночевать у меня, в «непривычной обстановке», Линдси не могла, так как была лишена необходимых жизненных благ, собранных у нее дома. Мои блага, очевидно, ее не устраивали.

– Что ты собираешься предпринять, Дэйв? – спросила Линдси с другого конца провода. Голос ее выдавал заметное напряжение.

– Думаю, лучше всего заглянуть еще разок к Тиббсу и поговорить с ним как следует.

– О боже! – воскликнула она. – Только не это!

– Не беспокойся, дорогая, я просто скажу ему, что он зарвался. Он не имеет права.

Последовало молчание. Затем раздалось:

– Ты что, серьезно? Что за чушь ты несешь! Что значит – не имеет права? Как раз он-то и может сделать что угодно. А что можешь ты? Натравить на него эту дурацкую собаку?

– При чем тут собака? – возмутился я. – И вовсе она не дурацкая.

В этот момент «дурацкая собака» лежала кверху брюхом, чтобы облегчить Люси задачу ее кормления куриной начинкой из пирожка. Пес тревожно оглянулся, услышав обидные слова, точно принц Филипп, которому сообщили, что вся кубышка достанется младшему по возрасту Гарри.

– Дэйв, можно серьезнее? Мне угрожают убийством, и в твоих силах остановить их.

– Ну.

– Так почему ты их не остановишь?

– А что ты предлагаешь, чтобы мы им уступили? – прошипел я в трубку, впервые задумавшись всерьез.

– Дэвид, что еще можно сделать в такой ситуации?

– Ну… мы можем позволить им растоптать нас!

В голосе Линдси прорезались истерические нотки:

– Они собираются растоптать нас вне зависимости от того, позволим мы им это или нет!

– Послушай, не надо так переживать. Это дело я как-нибудь улажу.

– Что ж, в таком случае это будет первое дело, которое тебе удалось уладить! – бросила она и грохнула трубкой.

Сначала я собирался перезвонить, но потом решил дать ей время успокоиться, прийти в себя. Было в наших отношениях поразительное сходство со стратегией Чемберлена против Гитлера.

Словно чувствуя мое замешательство, Пучок подбежал ко мне, и я принялся мять его уши, пытаясь сосредоточиться.

– В чем проблема? – спросил пес.

– Тиббс стал давить на Линдси.

– Вот это да! – вырвалось у пса. – Должно быть, это ее заводит?

– Тут не до шуток.

– Прошу прощения, – вспыхнул пес, привыкший, как я уже заметил, видеть лишь светлую сторону вещей.

Я сказал Люси, что очередной визит к клиенту отменяется, чтобы она перенесла встречу на другое время, и вышел к машине.