– Он готов к бегству, – сообщил пес. – Он запуган. Смешно, – пес потянул носом. – И сам пока этого не осознает. Половина его тела расслаблена, а другая дрожит от напряжения.

Я стал отвлекаться от карт. Передо мной замаячила ночь, которую я мог провести с Люси, даже, несмотря на присутствие Джима. Так хотелось поговорить с ней, порадоваться вместе собаке, и вместо этого я находился здесь, в чересчур ярко освещенной комнате с этой шайкой. Ну что ж, посмотрим. Провернем расклад и покончим с этим навсегда.

– Мокрые штаны! – пискнул пес.

– Не сейчас, – откликнулся я.

Змееглаз снова решил, что я блефую, и принял вид еще более независимый, хотя дальше было некуда.

– Он промочил штаны, совсем чуть-чуть, но промочил! – сообщил пес. – Он трус, и все его страхи, похоже, толпятся вокруг него.

– Всего лишь пятьсот фунтов, – заметил я, вразумляя пса. Это не такие большие деньги для Змееглаза, по крайней мере в данный момент. Хотя были времена в его жизни, и наверняка они еще вернутся, когда такая сумма составляла для него целое состояние. Если он трусит на пятистах фунтах, то, как же он играл, когда на кону стояли суммы, сравнимые со стоимостью дома его матери? И еще один вопрос сам собою стал напрашиваться у меня: отчего же этот заядлый картежник, азартный игрок, у которого в руках пачки банкнот тысяч на пять фунтов, до сих пор живет со своей мамой. Я начал смотреть на Змееглаза другими глазами.

– Ты что, разговариваешь с мертвыми, тупоголовый? – подал голос мой противник, имея в виду мои реплики в пустоту.

– Скоро сам сможешь передать им весточку, после этой раздачи, – ответил я.

– Прекрасно! – завопил пес, хихикая. – Его уже вовсю трясет.

Пучок повизгивал, как шпиц, засунутый за пазуху.

– Почем ты знаешь? – удивился я.

– Да уж знаю, – ответил Змееглаз, которому все еще казалось, что я разговариваю с ним.

– Мы, собаки, нюхом чуем страх, на то у нас инстинкт.

– В самом деле боится? – уточнил я.

– Его тело пухнет и пахнет, – сказал пес. – Он так боится, что с удовольствием дал бы сейчас деру.

– Да, я так перепугался, – съязвил Змееглаз, – что боюсь запачкать свои трусишки.

– Семейные? – подколол Косматый.

Никто не приветствовал этих шуток – всем было ясно, что игра идет не на жизнь, а насмерть, в том числе и Пучку.

Я решил довериться собачьему чутью.

– Слушай, Змейка, я бы еще поиграл, но, похоже, пять тысяч – это мой предел.

Змееглаз улыбнулся и отложил свои карты.

– Знаю, что это не принято – покидать стол во время игры, – сказал он, – но эта дерьмовая кола рвется наружу. Мне надо отлучиться в сортир. – И он затопал вверх по лестнице на второй этаж. Тут же зашуршали обои и заскрипели все доски – дом словно бы ожил, приходя в движение.

– Он не мыл рук, – прокомментировал пес возвращение Змееглаза за стол. Потом принюхался еще раз. – Страх не исчез.

– Насчет страха, – украдкой спросил я, – он… как… ничего?.. Не придется менять показания?

– Все нормально, – подтвердил мой четвероногий друг.

Тут я понял, что настала моя пора.

– О чем это ты? – спросил Змееглаз. Я не ответил.

– Сюрреалист долбанный, – закипел Змееглаз. – Сальвадор Дали местного пошиба. Пытается меня запугать. – Будучи уроженцем Ворсинга, он, однако, начинал говорить с легким шотландским акцентом, когда нервничал. Тут сказывалось влияние мамочки, с которой он разговаривал преимущественно на повышенных тонах. Он посмотрел на мою стопку денег:

– Ты ведь хотел раскрутить меня, большой парень?

Я не дрогнул, что он принял за испуг.

– Слушай, ставлю еще три тысячи против твоей машины, она мне нравится.

– Давай тогда посмотрим деньги, – предложил я и стал ждать ответной реакции.

Змееглаз снова встал и отправился на кухню, откуда вышел некоторое время спустя с ворохом мятых бумажек, составлявших в сумме три тысячи фунтов.

– Только что отпечатал, – осклабился хозяин заведения. – Поднимаю ставку! – И метнул деньги на стол, точно Клинт Иствуд в роли детектива, предъявляющего преступнику единственную, но роковую улику. – А теперь что скажешь, поросеночек?

Думаю слово «поросеночек» приобрело в его подсознании какой-то крайне негативный смысл. Этот человек слышал сказку про трех поросят и идентифицировал себя с волком.

– Ну дает! – восхитился пес. – А от самого запашок, как от затравленного зайца.

Похоже, пес кое-что соображал в покере, хотя поверить в это трудно, я еще едва начал привыкать к тому, что он умеет разговаривать. На миг я представил его сидящим за столом с веером карт – совершенно несусветное зрелище.

– Поставь меня на кон! – азартно предложил пес.

– Ты не стоишь трех тысяч, – отозвался я.

– Это ты не стоишь, редиска, – огрызнулся Змееглаз, который снова принял мои слова на свой счет.

– Обидно слышать, – возмутился пес. – Я стою гораздо больше.

– Для них ты не стоишь ничего, – поправился я. – А для меня, конечно, гораздо больше. – Я не знал этого до сих пор.

– Ну что, Сальвадор? – сказал Змееглаз, подключаясь к разговору.

Я вытащил ключи от машины.

Я ставил на кон свою машину вовсе не потому, что рассердился на себя, и не потому, что мне так нужны были деньги. Я просто поверил собаке.

Змееглаз ухмыльнулся, взглянув на ключи, которые качались у меня на пальце, точно маятник стенных часов, отмеривающих час расплаты. Он стал напевать себе под нос мелодию из «Маппетов», видимо представляя меня лягушонком Кермитом, конферансье всего этого кукольного безобразия.

– Позволь тебе напомнить, – заявил он, – что здесь у нас с собаками в автобус не пускают.

Я посмотрел на пса.

– Все еще напуган?

– Это маска, сэр, только маска! – откликнулся пес, виляя хвостом. – Пыжится, как ворона в канаве, а у самого поджилки трясутся.

Я сбросил ключи на стол.

– Раскрываемся?

Змееглаз простучал пальцами по столу, и пес выразительно задышал, высунув язык.

– Ну, давай, – сказал Змееглаз, растянув улыбку до ушей.

По правде говоря, четыре туза – это то, чего я ожидал меньше всего. По счастью, у этого прохиндея оказались две пары, что тоже неплохо, но у меня против них был «фул хауз» – «полный дом». Он видел мои колебания и решил сыграть на этом, задавить меня повышением ставки, считая, что выигрыш у него уже в кармане. Но он здорово прокололся.

Почти пять тысяч фунтов за одну игру. Подумать только! Я победно вскинул пятерню, Пучок тоже радостно задрал переднюю лапу. Наши четырех-пятипалые конечности приветственно встретились в воздухе.

Змееглаз откинулся на спинку кресла с деланным видом, будто проигрыш ничуть его не беспокоит, хотя рожа у него была как у пьяницы, хлебнувшего с похмелья уксус вместо виски.

Я снова посмотрел на пса. Сейчас он, как Люси в гостях у миссис Кэдуоллер-Бофорт, весь светился ангельским восторгом. Интересно, ангелы могут являться в собачьем обличье? Я задумался. Вероятно, все-таки нет, по крайней мере, когда они являются пастухам. Ведь не хотят же они получить камнем по своей небесной заднице.

И чего это я усмирял все время это чуткое животное? Я считал себя сумасшедшим, разговаривая с собакой, но на деле оказалось, что я проявлял большее безумие, упрямо не желая замечать, что у меня под ногами настоящий клад. Да это же золотое дно – собачий оракул, четвероногий банк сверхчувствительности в моем полном распоряжении. Имея при себе такого напарника, я просто не мог проиграть.

– Ну что ж, пошел-ка я к черту, – сказал я, загребая деньги и поднимаясь из-за стола.

– А я, оказывается, плохо тебя знаю, – выдавил Косматый. – Может, пригласишь в кино, познакомимся? Вдруг у нас, что и срастется.

Благодаря проигрышу Змееглаза, пьяной браваде Протечки и интуиции пса, я встал из-за стола на девять тысяч фунтов богаче, оставляя Змееглаза, с досады готового снять с себя скальп.

Жизнь поднимала глаза. И это было ясно всем за столом, даже идиотам.

– Может, ты наконец похоронил свое невезение под кучей дерьма, – медленно проговорил Быстрый Эдди. При этих словах двое игроков отложили сандвичи. Быстрый Эдди был довольно способным учеником за столом и вносил энтузиазм в игру, но был совершенно бездарен в покерном сленге. За столом следует быть вульгарным, но не изощряться в скабрезностях. Но Быстрый Эдди был тормознутым и недаром получил свою кличку. А сквернословием он пытался хоть как-то разнообразить жизнь, в которой не было никаких эмоций. В общем, хватит о нем.