Не исключено, что на неадекватное поведение живых существ внизу несколько влияла идея Агафона: хором, во всё горло, с промежутком в три минуты, выкрикивать имя разыскиваемой царевны.

 Так прошел целый день и незаметно наступил вечер, исподволь, но тщательно задернувший шторы облаков и включивший светильник круглой серебряной луны.

 Иван вздохнул, признался себе, что теперь их шансы найти Серафиму и ее двор равнялись большому, круглому, как флегматично взирающая на них с темных небес луна, нулю, и дал команду, которую должен был отдать еще час назад:

 - Приземляемся…

 К его удивлению, даже укоризненно бурчавший голодным желудком последние пять часов Агафон никак не прокомментировал ни задержку с отдыхом, ни запоздалый привал, а дед Зимарь недовольно пробормотал:

 - Эх, октябрь на дворе, темнеет больно рано, а то бы еще часа два поискать можно было…

 Лукоморец взглянул с благодарностью на друзей, но его эмоции остались для них тайной под покровом ночи…

 - Вижу полянку, — прошуршал из–под ног Масдай. — Приготовьтесь к посадке.

 Посадка была медленно–вертикальной, так как вся посадочная площадка едва превышала размеры самого ковра, а кисти спереди все–таки пришлось выпутывать из зарослей какого–то невысокого колючего кустарника, который шевелился без ветра и успел намотать их на свои корявенькие веточки и запутаться в них, казалось, сам по себе.

 - У, к–кабуча… — простонал маг, почесывая оцарапанную ногу: ему пришлось отступить с полянки, чтобы дать возможность умрунам скатать Масдая и освободить место под костер, и на пути его маневра как назло оказался ближайший родственник того куста.

 Дед Зимарь занялся приготовлением ужина — распределением шанег, перепечей и розливом кваса; Агафон, мстительно наломав веток с зловредного куста — любителя чужих кистей и ног — присоединился к Ивану и занялся разведением костра, а умруны разбрелись веером по лесу в поисках хвороста.

 Через десять минут всё было готово: куча хвороста высотой с человеческий рост полностью оккупировала один конец полянки, а на другом сгрудились люди, умруны, костер и тепло.

 Поужинав и помянув убыр добрым словом, путешественники улеглись на боковую и скоро засопели, провалившись в сон.

 Умруны, повиновавшись приказу Ивана не уходить с поляны, встали по ее скромному периметру и уставились в ночь, готовые отразить натиск любого врага.

 Не спалось только чародею.

 Расцарапанная проклятым кустом нога горела и чесалась, словно к ней приложили компресс из крапивы и муравьев, и уснуть при такой оказии можно было только окончательно, до бесчувствия, измучившись или устав.

 Он повернулся на один бок, на другой, попробовал приблизить ногу к теплу огня (стало еще хуже), отодвинуть ее подальше в холод ночи (уперся в умруна), почесать (чуть не взвыл), полить через штанину квасом (взвыл, хоть и тихонько, чтобы не разбудить спящих), и, наконец, пришел к выводу, что единственным средством утомиться до нужной для мгновенного засыпания кондиции является прогулка по ночному лесу.

 Стараясь не шуметь (то есть, не ругаться слишком громко), Агафон угрюмо поднялся со своего нагретого места, аккуратно сложил одеяло, раздвинул стену гвардейцев, бросив им: «Я схожу, подышу свежим воздухом», и зашагал вперед, постоянно оглядываясь — виден ли свет костра.

 Отблески огня в абсолютно черном лесу были видны издалека, и скоро специалист по волшебным наукам успокоился и перешел на бег мелкой и очень осторожной трусцой, огибая столбы–деревья и заборы–кусты.

 Агафон рассудил, что если гулять не перпендикулярно, а параллельно полянке, не выпуская из виду свет, то заблудиться не сможет даже он.

 Главное, огибая естественные преграды леса, не терять источник света, их костер, повторял себе он, обходя очередную ощетинившуюся заросль несговорчивой растительности высотой с него самого.

 Главное, не терять источник света…

 Источник света…

 Источник…

 Не терять…

 Не терять…

 Источник справа…

 Всё в порядке…

 Всё под контролем…

 Сейчас обойдем этого врага рода человеческого — и кто только их тут натыкал! — и источник свет у нас будет снова справа, а сейчас он за спиной, и это так и должно быть, всё под контролем…

 Маг обогнул, наконец, вставший на его дороге куст, и через несколько шагов уперся в другой, почти такой же; обошел и его, и тут же налетел на третий; пошел вокруг новой преграды, обогнул, прошел несколько шагов, натолкнулся на следующий, повернулся налево, направо, наискосок — всё было словно специально перегорожено тонкими, но гибкими ветками, пучками торчавшими из земли. «Если бы я не знал, откуда берутся веники, я бы подумал, что они растут именно так», — подумал специалист по волшебным наукам, плюнул раздраженно, пришел к давно и назойливо напрашивающемуся выводу, что с него достаточно, что, обходя эти треклятые насаждения, он уже потратил столько энергии и так устал, что вполне мог бы заснуть и на ходу, и повернул назад.

 Если бы он еще и знал, где этот зад был, было бы просто замечательно.

 Поворот, куст, еще куст, снова куст, опять поворот…

 Свет пропал.

 Вообще–то, он пропал еще минут двадцать назад, но маг уверял себя, что его не видно просто потому, что его загораживают кусты, и что если человек твердо знает, в каком направлении этот свет вообще должен быть, то временное его отсутствие — проблема небольшая, что всегда можно повернуться… вернуться… возвратиться…

 ХА.

 Агафон замер на месте и застонал от жалости к себе.

 Мало того, что он опозорился перед всем честным народом на волшебном поприще несчетное количество раз подряд, вовлек их в передрягу, из которой они чудом вышли с головами на плечах, так теперь еще его угораздило заблудиться в трех ветках и четырех палках в нескольких метрах от лагеря!..

 Ну, и что теперь делать?

 Кричать?

 Чародей откашлялся, мысленно составил текст, набрал полную грудь воздуха, но в последнюю секунду решил воззвание отложить.

 Крик — это не метод, как любил говаривать его приемный отец мельник, устанавливая провинившегося сына носом в угол коленками на горох [120].

 Надо успокоиться и поработать головой.

 Агафон сделал несколько раз глубокий вдох–выдох, повернулся на сто восемьдесят градусов (погрешность в пределах допуска) и двинулся вперед.

 Когда я уткнулся в тот куст, я шел отсюда, то есть, стоял спиной туда…

 Но оттуда я тоже шел недолго, потому что только что закончил огибать предыдущий куст — и шел тогда вот туда…

 Ага…

 Значит, я шел, шел, шел…

 Потом куст кончился…

 Ага!..

 …И начался другой. Но его я обходил с этой стороны… и находился лицом вот сюда… вроде… или сюда… Но не туда — это точно…

 Хм, тут, оказывается, еще один куст был?.. А я и не заметил…

 Должно быть, между ними есть проход, по которому я…

 В кусте что–то зашуршало, захрустело, и нечто холодное и кожистое вопросительно дотронулось до его щеки.

 Маг задохнулся от невысказанного крика, в панике дернул рукой, отбивая незваного ночного компаньона как мячик, и бросился вперед напролом.

 Лес вокруг задышал, засвистел, заухал, и чародей полетел вперед как стрела [121], сминая и ломая все на своем пути и еле успевая закрывать лицо и глаза от особо агрессивных веток, поставивших себе, казалось, цель не выпустить из своего окружения ошалевшего от страха специалиста по волшебным наукам живым.

 Пару–тройку раз особо коварным и старательным деревьям удавалось подставить ему подножку, и он пропахивал носом лесную подстилку вместе с муравейниками, затаившимися на зиму жуками, ужами и ежами, но каждый раз вскакивал, как укушенный [122] и несся сломя голову и не разбирая дороги, вперед…

 Вдруг Агафону стало казаться, что кусты у него на пути становятся все жиже, деревья отступают друг от друга все дальше, а темнота, отчаявшись заполучить в свои объятья путника, начала рассеиваться и бледнеть…