Замок заскрежетал, заскрипел, щелкнул несколько раз и открылся.

 - Что там? Что там? — бояре повскакивали с земли и устремились к открывшейся двери.

 Коллективный вздох разочарования вырвался из всех грудей и загасил огонек свечи.

 - Опять клад… — кисло выразил всеобщее настроение боярин Никодим.

 Это был уже седьмой клад, обнаруженный за время их подземных скитаний.

 Первый они нашли на берегу подземного озера, где в недобрый для себя час напало на них чудо–юдо.

 Побросав мясо, они стали рассовывать золото и серебро по карманам, шапкам и кошелям, сооруженным из шуб, пока не начали рваться подкладки и трещать швы.

 Довольные и разбогатевшие, обошли они с шутками–прибаутками весь небольшой выступ–берег и вернулись к провалу, через который сюда попали, чтобы разобрать завал и двинуться дальше по оставленному ими так поспешно коридору.

 Там степень их довольства начала медленно снижаться: оказывается, разбивать кучу камней с карманами, полными золотых самородков, было чрезвычайно неудобно. Без шуб было холодно. Нести в одной руке тяжелую, так и норовящую порваться шапку, а в другой — лопату было неудобно. Но все бы было ничего и терпимо, но через несколько часов почему–то снова захотелось есть.

 И казавшийся несколько часов назад нелепым выбор был сделан, не задумываясь.

 Высыпав в грязь драгметаллы, бояре, не упоминая о них более ни словом, вернулись на берег озера и набили связанные из легких кафтанов кошели (прочные и теплые шубы снова заняли место на их плечах) мясом.

 Это было шесть кладов назад.

 - Смотрите, смотрите, радость–то какая!!! — ахнула боярышня Арина, как только боярин Ефим снова зажег свою свечу.

 - Ну и что?

 - Ты что — бриллиантов не видела? — с отвращением скользнул хмурым взглядом боярин Амбросий по грудам золотых и серебряных кубков, кувшинов, слитков, ожерелий, статуэток и прочей несъедобной и негорючей дребедени.

 - Вот я и говорю — не везет, так не везет… — поддержала его боярыня Варвара.

 - Да при чем тут бриллианты, дядя Амбросий! Я про сундуки говорю! Деревянные!

 Боярство на мгновение смолкло, но тут же радостно загомонило:

 - И верно!!!

 - Сокровища!!!

 - Радость!!!

 - Вот везет, так везет!!!

 В один миг цвет лукоморского высшего общества вывалил драгоценности, за которые они там, в далекой нереальной прошлой жизни отдали бы все, что у них было, и принялся разделывать на порционные досочки четыре никак не ожидавших такого вот конца сундука.

 Скоро в тоннеле загорелся маленький, отчаянной дымящий костерок эконом–класса.

 Боярыня Конева–Тыгыдычная извлекла из тайника медное шлифованное зеркало размером с тележное колесо и провозгласила:

 - А вот кому сковородку!..

 И был в тот вечер (день? утро? ночь?) пир на весь подземный мир.

 

 

 

 Расчистив пространство тайной сокровищницы — чуть более сухое, чем тоннель — от бесполезных, но чрезвычайно богатых острыми углами предметов роскоши, бояре уже готовились отойти ко сну, когда дверь отворилась, и в воздухе резко запахло.

 - Ф–фу…

 - Кто это?

 - Что такое?

 Бояре у входа схватились за орудия труда, готовые в любую секунду превратить их в орудия обороны.

 - Не бойтешь, это я пришла…

 - Ф–фу, боярыня Серапея… Что ж ты с собой такое амбре принесла?

 - А што, пахнет? — смущенно спросила старуха.

 - Да нет, и не пахнет совсем… — донесся из темноты ворчливый голос боярина Никодима.

 И не успела она с облегчением вздохнуть, как тот продолжил:

 - …а просто смердит.

 - Это я жа поворот в коридор отошла… прогулятьша перед шном… и пошкользнулашь на какой–то гадошти. Там ее тшелая лужа. Перемажалашь вщя, как порощенок…

 Сердобольный боярин Ефим зажег огарочек.

 - Утрись хоть, матушка, — сочувственно проговорил он.

 - Ой, и шпашибо тебе, батюшка, — затараторила боярыня Серапея, быстро — экономя свечку — обтираясь платком. — Вот я не только шама, а и брошь фамильную ижгваждала, вщя в этой жиже проклятой… Дай–ка я ее над твоей швещещкой прошушу шкоренько да оботру… От прапрапрабабушки она в нашем роду, от шамой Синеуша внучки…

 И старушка поднесла к пламени свечи вымазанную чем–то черным, маслянистым брошку.

 Та в ее руках вдруг вспыхнула, как береста и запылала.

 - Ай–яй–яй–яй!!!.. — взвизгнула в ужасе старушка и отшвырнула от себя в дальний угол коварное украшение, словно проснувшееся осиное гнездо.

 - Что?..

 - Что это было?..

 - Что горело?..

 - Что это?..

 - Да жаража эта черная жагорелащь, как ш ума шошла… — испуганно оправдывалась Серапея. — Не виноватая я!..

 - Загорелась, говоришь? — граф Рассобачинский — глаза горят, как две масляные лампы — вскочил на ноги и ласково, но крепко ухватил старую боярыню за плечо. — Где ты ее нашла, благодетельница ты наша? Показывай, матушка…

 Так в истории человечества обнаружению нефти не радовался еще никто.

 

 

 * * *

 

 

 Первым шагом к осуществлению плана Граненыча было назначено приобретение лука и стрел.

 Поскольку ни дружинники, ни черносотенцы с ними по дворцу не ходили, оставались два варианта — украсть их из караулки, где они хранились, пронумерованные, в специальных шкафчиках, за которыми постоянно приглядывал дневальный, или из оружейного хранилища, гордо названного Дионисием непонятным иностранным словом «арсенал».

 После недолгого совещания коллегия заговорщиков избрала второй вариант, и теперь Граненыч самой своей лучшей лунной походкой [20] шаг за шагом, не взирая на встречных солдат и дворцовый люд с деревянными глазами, продвигался по коридорам ко входу в подвал.

 Это знаменитое многоярусное бесконечное [21] сооружение Лукоморского дворца было предметом гордости царского управделами — разместить в них можно было всегда и все, и еще оставалось место на всякий непредвиденный случай. Нашел там свое временное пристанище — между одним из продуктовых погребов и хранилищем старой мебели [22] — и закрытый этим летом на ремонт оружейный склад. И теперь, в любое время дня и ночи, к кухаркам, спускавшимся в подвалы за продуктами, приставали, выпрашивая лакомые кусочки — чтобы службу нести было веселее — хронически замерзшие и дуреющие от скуки часовые.

 По крайней мере, так было, пока все не перевернулось с ног на голову с появлением Чернослова и его рати.

 

 

 

 Граненыч осторожно, одним глазом, ухом и клочком светлых взъерошенных волосенок выглянул из–за угла, не дойдя до второго подземного этажа несколько ступенек.

 Все верно.

 Метрах в тридцати от него черным провалом на серой мрачной стене зиял стальной прямоугольник двери арсенала. И рядом с ним, бездумно уставившись в стену напротив, стоял неподвижно, как гипсовый статуй, вооруженный пикой и мечом дружинник. На поясе у него висел массивный бронзовый ключ.

 Митроха знал этого солдата. Это был старший прапор–сержант Панас Семиручко, толстый веселый хитрован родом из Малого Лукоморья. Двадцать лет назад он ненадолго пришел в Лукоморск в поисках лучшей жизни, нечаянно попал на царскую службу, да так здесь и остался.

 Лучшего заведующего арсеналом, по словам самого Панаса, не было в истории Лукоморья за всю его историю. Хозяйственный малолукоморец влюбился во вверенный ему военный склад с первого взгляда, и то, что было простым местом хранения опасных для жизни железок и деревяшек, стало вдруг его вторым домом, его страстью, его почти единственной заботой. Любовно полировал он древки копий, стирал пыль с упругих изгибы луков мягкой тряпочкой, а ржавчина, неосторожно пожелавшая поселиться на топорах, наконечниках стрел или лезвиях мечей, мгновенно приобретала в его лице смертельного врага. «Ничего из дома — всё в дом," — было его бессменным лозунгом, и ни один дружинник попортил себе не один литр крови, пытаясь получить со склада Панаса лишний туес с наконечниками стрел для внеочередного похода отряда на стрельбище или новый меч взамен сломанного. «У тебя зимой снега не выпросишь!!!» — на грани истерики орали они, наскакивая с обнаженными мечами на Семиручко, а тот лишь отмахивался секирой и довольно ухмылялся в хитрые усы.