Их повалили на алтарь. Всех сразу.

— Что ж, — пропыхтела Милина. Кейдж возвышался рядом… и Саб-Зиро безучастно отметил, что Джонни все-таки умирает. Оборотни стойки, но не бессмертны. Рана от бриллиантового ножа не залечится, и темная кровь практически покинула его.

(придется Милине опять искать любовника)

Но убийством экс-друзей Кейдж успеет насладиться.

— Вы лучше, чем я думала. Это великолепно. Вы сделаете меня непобедимой, воины Земли! — говорили близнецы-саи Милины, не она. Она наклонилась к растянутым на прокрустовом ложе алтаря Защитникам. Кочевники удерживали их. Она обнюхивала их, и с клыков медленно и тягуче стекала слюна.

Голод и жадность — вот, что руководило Милиной. Вожделение, близкое к сексуальному. Заполучить врагов. Их мощь.

— Убей их для меня, Джонни, — приказала она.

Кейдж тяжело приблизился к жертвам. Он умудрялся смотреть сразу на всех, словно вместо двух гаснущих зрачков у него выросли восемь.

(эй, я был хорошим парнем, но она — она сначала целовала меня, а потом трансформировала мое естество… я не виноват, но я — не Джонни…)

Посвящение. Объятия смерти — это Посвящение. Милина — Стихия.

— Ну, чего ты медлишь? — Милина втянула аромат крови. Ее обед сегодня — это Избранные Земли, а еще, возможно, ее собственный избранник. Ведь он все равно скоро издохнет, и она не позволит мутантам сожрать его. Она сама неторопливо разжует его. На десерт.

Кейджевы локти-ножницы были луной-гильотиной.

— Джонни, — сказал Джакс.

(я — не — Джонни! Я — агонизирующий оборотень, я — монстр!)

— Джонни, — сказал Саб-Зиро.

(заткнись, ты, сволочь Лин-Куэевская… ты сам работал головорезом — причем не из благородных побуждений, причем вполне сознательно! Эй, катись ты…)

— Джонни, — сказала Китана.

(чего? Эденийская шлюха, дочь шлюхи… я все равно ненавижу тебя, даже без вторжения Милины — матка пчел лишь отыскала щелку и заползла в меня, но я всегда презирал тебя…)

— Джонни, — сказал Лю Кэнг.

(ты… мы с тобой прошли один раз ад Смертельной Битвы, теперь я — выиграл альтернативный приз, Чемпион…)

Или проиграл.

Проиграл.

(Нет!)

— Ну же, — недовольно повторила Милина.

Кейдж заревел. Зверь заревел. Оборотень вновь терзался…

…потому, что киноактер Джонни Кейдж проткнул лезвиями его королеву…

Милина завизжала неправдоподобно-тонко, и кочевники вторили ей. Скользкая жабья кровь захлестнула Кейджа, Защитника и конвоиров. Королева чудовищ забилась в судорогах, а Джонни погружал его оружие все глубже в тело женщины. Словно в любовном экстазе.

— Верни — мне — душу! — проорал оборотень.

Не оборотень. Джонни Кейдж.

Номады, словно связанные жилами со своей маткой, рухнули в песок с нечленораздельным стрекотанием. Саб-Зиро соскочил со страшного алтаря, невзирая на боль в вывихнутых конечностях. Озираясь.

(издыхающий улей…)

Мутанты вздрагивали, в точности копируя предсмертные спазмы Милины. Джонни уже затих, и волчья луна навеки погасла в его сетчатке, вместе с признаками жизни. Милина, живучая, точно она и впрямь была насекомым, все еще шевелилась.

— Сзади! — воскликнул Саб-Зиро, потому что жуткий урод Джонни-Милина, словно сшитый красной шерстяной ниткой, подкрадывался к Китане. В последний час королева кочевников собиралась все-таки отомстить ненавистной сестре-клону.

Резкий выпад эденийской принцессы навсегда успокоил злого двойника.

Мутанты тоже не дергались. Китана подобрала вееры.

Лю Кэнг замер у трупов Джонни и Милины.

— Черт, — нарушил паузу Джакс. — Снова вляпались…

Он осекся. Словцо Кейджа.

— Лю, — позвала Китана. — Нам лучше идти, покуда мутанты не пришли в себя. Они не мертвы, как только рассохнутся их узы с Милиной, они оживут…

— Да, да, я знаю, — пробурчал Лю. Все еще стоя неподвижно над мертвыми. Саб-Зиро подошел к Кейджу, который теперь снова выглядел собой, не безобразным чудищем.

Смерть облагораживает оборотней.

Саб-Зиро отделил Джонни от искореженного трупа Милины. Саб-Зиро подумав, что начинает привыкать к ритуалу похорон, закрыл глаза киноактера.

— Позволь теперь мне, — выговорил Лю. Саб-Зиро кивнул. Лю пробудил Кейджа-истинного из-под шкуры Зверя, ему и быть могильщиком.

Лю Кэнг направил залп искристо-солнечного огня на Джонни, и он буквально испарил его — быстрая, красивая кремация. Даже пепла не осталось — и хорошо, ибо они возвращались в Не-Мир, где пепла более чем достаточно.

— Пойдем, — снова сказала Китана.

И они продолжили их Путь.

Их стало четверо.

А в остальном — все так же.

Аномалия перманентна — и скучна.

Не-Миру надоело прикидываться Внешними Мирами, как и выжженной саванной. Ныне он — лазурная водянистая синева, и капли, похожие на неизбывные слезы богинь-плакальщиц, стекают по скособоченному горизонту. Обстановка все ближе соприкасалась с галлюцинациями, хлюпающие мокрые разводы всплескивались от затрудненных шагов спутников. В первый день они лениво перебросились соображениями ЧЕМ предстал Не-Мир, вынесли вердикт: "Лучше не задумываться". Ибо изнанка разума высших сил слишком хороший ментальный сканер и аниматор кошмаров.

Они принципиально не обсуждали Кейджа. Это тоже декларировала тактика Не-Мира: проиграют, когда умрет последний — и потому нельзя задерживаться на промежуточных смертях. Приблизительно в этом духе выразилась Китана, когда Джакс попытался произнести эпитафию киноактеру.

Джакс проглотил фразу. Лю стиснул запястье своей избранницы, и в уголках губ его четко читалось: "Хорошо, что ты осталась жива…"

Смерть одного — только зарубка на шесте Дороги. Шест же устремлен в облака и подпирает стратосферу.

Теперь направляйся дальше.

Океанская рябь полосатыми меридианами колыхалась в воздухе, и не-вода была воздухом. Растения-водоросли подрагивали от несуществующего ветра или течения.

В псевдоморе "плавали" и суррогаты рыб, смахивающие на гусениц и карасей, крупные — с кошку величиной. Ими и питались путники, не имея иного выбора: вкус созданий Не-Мира оставлял желать многого.

Рыбы, водоросли и некрупные камешки. Больше ничего, хотя за день они проходили до двадцати километров. Дно океанское не блещет разнообразием пейзажей. Смены дня и ночи тоже не наблюдалось, они ложились спать исключительно по биологическим часам, отчего Джакс клялся придушить Саб-Зиро: Посвященному Холода требовалось ровно втрое меньше сна, чем майору. Уступал обычно Саб-Зиро.

Лю и Китана уединялись, давая понять, чтобы их не трогали. Похоже, они почти наслаждались походом… ибо они были вместе, и вряд ли нужно что-то еще.

Дабы скрасить унылые часы однообразной ходьбы, путники рассказывали истории — о себе и своих мирах.

Начала, как ни странно, Китана. Она поведала древнюю — даже по меркам Эдении легенду о Богах и Смертных, о том, как люди в гордыне их избрали жребий свободных душ, независимых от Богов. И разгневались тогда Боги, и породили Хаос… хотя, иные твердят, будто Хаос древнее всех миров и божеств. Точно одно: Хаос обрушился на людские души, и сделались они чудовищами, но и Богов крылья Искажения накрыли тенью, и были это страшные века, когда кровь лилась из ткани Вселенной, и сама смерть пресытилась. И взмолились тогда люди Богам, но иные говорят, будто и Боги умоляли людей, ведь Хаос уничтожал всех. И взошла Богиня — Солнечный Луч, а имя ее — Рэй, и сказала она: вот я, готова принять бой с Хаосом. И вышел юноша смертный, похожий на стальной клинок — и присоединился к Богине. И вместе они сразились с Хаосом, и одолели его, и заперли в Не-Мире. И простили тогда Боги людей, а люди — Богов, ибо лишь вместе победили они врага, и возликовали они, и устроили великий пир. Но печальна была Рэй, ибо полюбила она юношу смертного, и знала: недолог век его, она же навсегда верна ему останется, и обречена носить траур, пока все миры не вернутся к Единому Ничто.

И рекла Рэй: приму я участь смертной девы, останусь с нареченным моим, а иной награды не требую я. И разгневался отец ее, и сказал: умрешь ты с суженным твоим, но возродишься вновь и вновь, запертая плотью человеческой, и будешь ты — файоли, наслаждение и гибель смертным мужчинам. Сладостью напоишь ты последние их дни, но ужасен будет конец, ты же последуешь в небытие — всякий раз, и не прервется цикл сей, покуда благословенный и проклятый не вызволит твоего избранника — и тебя вместе с ним. И было по слову отца Рэй, и ныне Солнечный Луч — файоли, прекрасная и смертоносная…