Конечно, я далек от мысли, что можно отождествлять читательское мнение, иногда поверхностное, с профессиональным критическим анализом произведения. Но к мнению народа нельзя не прислушиваться, особенно когда речь идет о правде жизни. Очень много дает писателю такое вот искреннее, бесхитростное мнение так называемого «простого человека». Куда больше, чем хорошо подготовленное и заранее организованное «общественное мнение», которое звучит порой на читательских конференциях.

Наш вечер заканчивается угощением в капитанской каюте, где мы действительно ощущаем дуновение родного ветра, атмосферу товарищества и единой советской семьи. Удивительным парнем оказывается при ближайшем знакомстве этот радист, что раскритиковал нас в пух и прах. Мыслящий, любознательный, горячий. После откровенного застольного разговора он снимает большую часть предъявленного нам «списка прегрешений» и в залог дружбы дает каждому из нас по телеграфному бланку:

— Пишите! Передадим сейчас же. Стосковались поди по семьям-то...

И то сказать. Пролетело уже десять дней. Привет вам, родные, из далекой Индии, страны чудес...

Нынче воскресенье. И оно могло бы стать для нас днем отдыха, потому что намечено было всего одно, очень приятное мероприятие — послеобеденная прогулка на катере. Увы! Воскресенье получается утомительным. И все из-за того, что нас, вроде бы и не по нашей вине, втянуло в так называемую «светскую жизнь».

С адъютантом губернатора молодым капитаном Тальваром мы встретились накануне во время ужина у Ананда, владельца гостиницы «Спенсер», где мы остановились. Вечер у Ананда прошел довольно непринужденно. Жена его, только что вернувшаяся из Парижа, оказалась весьма любезной хозяйкой. Прощаясь, Тальвар пригласил нас на воскресенье к себе.

Мечтая об отдыхе, мы надеялись, что он, возможно, забыл об этом приглашении. Не тут-то было! Он уже поджидает нас в гостинице... Так что и передохнуть некогда.

И вот мы в губернаторском дворце. Каждый этаж этого двухэтажного здания высотой, пожалуй, с трехэтажный дом. Широченные проемы вместо дверей. Громадный коридор опять же неслыханной ширины.

Кроме нас на этом приеме присутствуют супруги Ананд и брат Тальвара. Вот уж, как говорят казахи, от одного отца родятся и пегие, и саврасые! Адъютант губернатора, наш хозяин, похож по типу на европейца. Он совсем не смугл, лицо его имеет розоватый оттенок. А брат его черен, как негр, да и чертами лица совсем не напоминает Тальвара.

Вскоре появляется еще одна личность, с виду довольно невзрачная, но нам представляют его как видного бизнесмена, миллионера. Вполне возможно. Ведь небрежно-свободная манера держаться и сыпать деньгами, которую мы подметили в Тальваре еще с первого знакомства, обличает в нем избалованного сынка богача. Так что и связи его с миллионерами вполне естественны.

Живые миллионеры. Губернаторский дворец. Все это накладывает отпечаток на характер нашей беседы. Произносим стандартные «светские» фразы, лениво потягиваем не слишком волшебный напиток, состоящий из чайной ложечки виски, разбавленной стаканом содовой воды. Эта ложечка виски нам, откровенно говоря, как слону булочка. Да и беседа через переводчика не очень-то располагает к оживленному обмену идеями.

Мысленно снова и снова укоряю себя за свое девственное незнакомство с английским языком. По сравнению со мной даже Майя Ганина — знаток английского, хотя, говоря между нами, она, выговорив с напряжением два-три английских слова, охотно переходит на универсальный язык жестов. Свободнее изъясняется Почивалов, работавший раньше корреспондентом в Индии и в юго-восточной части Азии. Правда, и ему английская беседа нелегко дается. Как говорят казахи, послушав его, будешь сыт не пивши, не евши. Поводит плечами, закидывает голову, вытягивает шею. Еще не сказав ни слова, уже начинает спотыкаться, заикаться, пыхтеть. «Ум-м... О-о-о... Э-э-э... Мистер Тальвар... Э-э-э... Май фрэнд... Мистер Ахтанов... Э-э-э...» Впечатление такое, точно у него во рту горячая картошка, которую он не может ни проглотить, ни выплюнуть. К тому же в заботах об истинно английской фонетике он так раздувает бока гласных звуков, что становится похож на трубача из духового оркестра. В общем, беседа на таком лингвистическом уровне — тяжкий труд не только для беседующих, но и для слушателей.

Жена Тальвара в полное нарушение светских условностей не расстается со своим грудным младенцем, таская его всюду за собой. Вот и сейчас она уложила малыша спать на диван в той самой комнате, где идет прием гостей. Время от времени она обходит нас с маленьким подносом в руках, любезно предлагая индийские сладости и фрукты. У нее огромные круглые черные глаза, про какие у нас обычно говорят: «Глаза как плошки». Что-то цыганское во всем ее облике. Было бы натуральнее видеть ее в роли кочевницы, чем в роли хозяйки в этом пышном губернаторском дворце.

...Скоро полночь. Брожу в одиночестве по ночным улицам Калькутты. Тщетно жду ночной прохлады. Даже ночью — все тот же душный, влажный оранжерейный воздух. Все так же липнет к телу сырая рубаха. Я чертовски устал, но все-таки буду бродить еще долго. Ведь завтра мы покидаем этот удивительный город.

После полуночи лихорадочная ночная жизнь улиц начинает понемногу утихать. Гаснут затопленные электричеством витрины. Уменьшается поток людей. Наступает успокоение. Гигантский город дышит ровнее.

Пытаюсь немного разобраться в своих впечатлениях за те десять дней, что живу в Индии. Как относительно время! За эти десять суток я узнал, пожалуй, больше, чем за иные десять лет. Совершенно неизвестный новый мир открылся перед моими глазами. Дели... Агра... Бенарес... Калькутта... Каждый город с непохожим на другие, неповторимым лицом. А люди! Сколько новых знакомых! Удивляет в них и то, что роднит их с нами, и то, что отличает их от нас.

Если бы узнавание страны, ее городов, ее людей шло постепенно, я бы, понятно, не чувствовал себя таким оглушенным, точно взрывной волной. Главное — это полярность впечатлений. Дворцы из сказок Шехерезады и тонущие в грязи развалюшки. Великолепные «кадиллаки» и обливающиеся потом измученные рикши. Миллионеры и нищие. Философы-созерцатели и шумливые торгаши. Демонстранты с красными флагами и фанатики, омывающиеся в водах Ганга.

Можно ли разобраться во всем этом за те жалкие четверо суток, в течение которых я барахтаюсь тут, в Калькутте? Напрасные претензии. Ведь даже в произведениях таких выдающихся писателей Индии, как, скажем, Бандопадхайя, Рай, Босу, Бишну Де, даже в книгах великого Тагора, все-таки не до конца исчерпана непостижимая жизнь Бенгалии — одного из шестнадцати штатов Индии. А уж то, что увидел я, это всего лишь капля в океане.

Шагаю все дальше по затихающим ночным улицам, смотрю в незнакомое чужое небо и утешаю себя извечными размышлениями об огромности космоса и о краткости человеческого пути. Что такое Индия? Всего лишь один округло выпирающий уголок на вращающемся гигантском шаре, именуемом «Земля». Гигантском? А может, крошечном, если подойти к нему с масштабами галактики?

Нет, не могу встать на «галактическую» точку зрения! Я человек, порожденный матерью Землей, и мне она кажется прекрасной и великой. И Индию я воспринимаю как большую страну, по которой мне довелось проложить всего лишь тоненький муравьиный след. Дели... Агра... Бенарес... Калькутта... Все, что за этой линией, — для меня терра инкогнита. А история этой страны, хотя бы за обозримые для историков пять тысяч лет! Что я знаю об этой истории, кроме схематичного деления ее на такие-то и такие-то периоды!

Но не буду пытаться объять необъятное. Буду благодарен судьбе и за то небольшое, что мне удавалось схватить на поверхности этой огромной и по-прежнему таинственной для меня страны. В гостинице, куда я возвращаюсь около двух часов ночи, меня ждет неприятный сюрприз. Моя кровать засыпана сажей — отходами кондиционирующей установки на потолке. Такое уже было накануне в комнате Майи Ганиной, и Майю перевели в другой номер. Нет, не буду тревожить администрацию. Ведь завтра — наш отъезд. Занимаю другую кровать, стоящую у противоположной стены.