- Видимо... гордыней. - Нет, не то слово. Вылезло вместо правильного.

- Нет, Максим. Глупостью.

Именно это я поначалу и хотел сказать. Господин Сфорца и раньше проявлял чудеса проницательности и чтения мыслей, но сегодня превзошел сам себя. Нет, ну отчего бы просто не уволить... или не пристрелить, в конце концов, если страшно наружу выпускать?

- Видите ли, Максим, вы мой друг. А друзей не убивают за то, что они не соответствуют каким-то ими же придуманным бредовым стандартам. Но и оставлять вас так я больше не могу. Да черт с ним, с Грозным, шутка была хамская, я вам ее не скоро забуду, но он получил воды из собственной канавы, так кто ему виноват, что он от нее помер? Но вы же следующей ошибки не переживете - сломаетесь или найдете случай умереть.

Я... его... кто? Это у меня уже галлюцинации от перенапряжения? Теоретически не должны быть, до нужного уровня давления мы еще, кажется, не добрались, хотя как посмотреть. Когда тебя прессует противник или хотя бы изображающий его тренер, ты сопротивляешься, а тут даже сопротивляться нельзя, вот и пропускаешь все подряд.

Люблю грозу в начале мая...

- Я постараюсь не огорчать вас таким образом.

- Нет, - воет Сфорца, - ну это же безнадежно! Ну скажите мне, чем я это заслужил? Такую родню, таких сотрудников, такой Совет, такую страну... Я сейчас вылезу на крышу и буду там брачный клич сивуча исполнять.

- Извините, не могу этого позволить. Крыша простреливается. А я еще не отстранен.

- Ну наконец-то!.. Так. Через... пятнадцать минут извольте быть здесь, форма одежды - городская повседневная, и никакого оружия. Никакого, Максим. Совсем.

- Зачем?

- Гулять пойдем.

- А почему никакого оружия?

- Потому что мы идем гулять. Не я гулять, а вы работать, а мы гулять. С вами. И поторопитесь.

- Х-хорошо...

На самом деле - ничего хорошего. Городская повседневная форма для вечерних прогулок - это что-нибудь пестрое и блестящее, свободное и полумятое. И сандалии на босу ногу. Чувствуешь себя омаром. Сначала кипятком облили, теперь из панциря выколупали. Осталось только съесть, чем дорогой начальник, видимо, и займется где-нибудь в городской подворотне. И правильно, нечего у себя в доме мусорить.

И пустые мечты разводить нечего. Если и съест, то только фигурально. И легче от этого, скорее всего, не станет.

- А куда мы торопимся?

Франческо Сфорца переодеваться не стал, не нужно ему переодеваться. На нем все висит и от одного взгляда мнется, если это не парадный выходной костюм. Эти сидят как положено, пуганые.

- Вероятно, к закату. - Работодатель раскидывает руки, прогибается назад, потягивается. Хрустит всеми позвонками и суставами. - Посмотрим. Но торопиться надо. Я совершенно уверен...

- Пешком?

- Конечно же. На автомобиле не гуляют, на нем перемещаются. Вот переместимся до города - и пойдем.

На автомобиле гулять нельзя... зато по можно. По крыше, например, он едет, а ты гуляешь, на свежем воздухе. Со вкусом. Работодателю эту идею лучше не предлагать. Попробует.

Переместимся - хорошее, точное слово. Господину Сфорца не нужна телепортация, он ее уже открыл. Хорошо, что обычно он все-таки пользуется услугами шофера. Экономит время. И нервы окружающих. Потому что до города мы именно телепортировались. Теперь точно известно, что признаками процесса являются перегрузка и свист в ушах. Маршрут "главное здание - платная парковка на окраине" преодолен минут за пять.

Почему именно эта парковка, уже понятно. Она автоматическая, охраны на площадке нет. Некому шарахаться - все боги в гости к нам. Некому приставать с вопросами. Механизмам все эти вещи безразличны. Кстати, обрати внимание, что ты делаешь. Ты забалтываешь проблему и возвращаешься в привычную колею. А от тебя вряд ли хотят именно этого.

Улица пуста. Склады, склады, охрана за заборами, а пешеходам тут делать нечего. Раздолбанный асфальт - это не траки, это всего лишь колеса тяжелых грузовиков, радоваться надо - присыпан кирпичной и цементной мелкой пылью. Радоваться надо... надо, вот Сфорца и радуется. Грузовики, кирпич, цемент, склады, плотно спрессованная пыль, вдоль по улице еще стелется запах перегоревшего топлива - на жуткой гадости все-таки ездят грузовики. Жизнь, которая создает себя.

- Среди теорий о причинах моего прибытия во Флоресту лидируют две. Хитроумный замысел и очередной каприз, - задумчиво говорит работодатель.

- А на самом деле? - значит, что-то другое.

- Попытка к бегству, - подумал и добавил: - Удачная. Мне было тридцать и я встретил женщину, которую должен был любить всю жизнь. Представляете, Максим? Ну вот, выяснилось, что именно ей я не нужен. Ни на всю жизнь, ни вообще. А переставать любить я не умею.

Действительно, не умеет. Даже ту женщину, которая, наверное, осталась в Европе. До сих пор. И так - всегда, от первого дня. Прибавление, никакого вычитания. Никого не забывать, ни с кем не расставаться на самом деле. Вот себя я в этот круг не включал. А должен был понять.

- У меня туман стоял такой, что я работать не мог. А тут эта война - и лицензия. Я о ней услышал, потому что от скуки новости смотреть начал. И подумал - работы много, перспективы хорошие, а еще все это очень далеко и совсем по-другому. Рецепт старый, но помог же он кому-то... А где-то месяца через три-четыре, я понял, что здесь происходит и как тут все покалечили. Я бы сбежал, да поздно было уже.

Тут ничего не нужно отвечать, только слушать. Собеседник знает, что его слушают, не оглядывается - идет, балансируя на бордюре, размахивает руками, вышагивает как журавль-переросток, и рассказывает. То ли просто так, то ли с каким-то совершенно неявным смыслом.

- И так оно мне все осточертело - хоть вешайся... Тогда я и пошел первый раз шататься по этому городу. Один и с голыми руками. И, знаете ли, почувствовал себя Гаутамой каким-то.

- До майского полнолуния еще две недели.

- Не дождетесь! - хохочет Сфорца.

Он в Нирвану не пойдет, он Нирвану обойдет, а она спасибо скажет за подобный оборот. Потому что появленья просто не перенесет. Вот.

- Дома все в шрамах. И люди тоже, снаружи и изнутри. И это еще ничего, в шрамах - это живые. А умирают же, и будут умирать. И не хотят уже ничего другого, заняты. Вот так я шел-шел, и вышел во-от сюда.

За разговором они взобрались уже до конца улицы - нет, не до конца, там дальше просто спуск, градусов под сорок, авария, которая ждет, где бы ей случиться.

Внизу, в раковине холмов, лежал город, и море начиналось из него, светлое и плоское, как лист металла.

- Максим, - с легкой досадой говорит спутник, - да перестаньте вы закрываться. Скучно же.

У него это называется "скучно" - не воспринимать сразу все происходящее, полностью, без малейших фильтров, видеть не туннель реальности, а весь мир. Видеть, слышать, обонять. Скучно, но иногда необходимо выныривать, сужать поле зрения, сводить число измерений к четырем. Быстро решить вопрос - и обратно.

Не закрываться. Видеть каждое освещенное окно и силуэты за стеклами. Огоньки машин и сами машины. Дальний поезд - медленный, это местная кольцевая узкоколейка, развозит рабочих по окрестным деревушкам, скоро их не будет совсем, втянутся в город, станут пригородами. Стайка лодок за маяком, вторая, чуть подальше - видно, косяк там. Чайка сидит на светофоре. Человек рядом вбирает все это не последовательно, а сразу. Думает - можно жить.

Ему есть для чего жить. Будет, что бы ни случилось, даже если все связи оборвутся, уйдут в никуда. Город не исчезнет, останется стоять - или можно построить его заново. Есть что-то, главное, неуничтожимое. То, что никогда не оставит и не откажется, не отступится, а всегда будет принимать и ждать, нуждаться в тебе и отбирать все, что есть, требовать внимания и сил, жертв и времени, жадное и ненасытное.

- Ну вот, - говорит Франческо Сфорца. - Вот примерно это вам и нужно. Если подойдет, пользуйтесь, дарю.

Вот вам и Четыре Истины наоборот. Жизнь хороша, причиной тому - любовь, и можно сделать ее еще лучше, достало бы любви. Будда Гаутама в нирване своей перевернулся бы. Зато в другом ведомстве одобрили бы, тут и у многоименного мистера иезуита консультироваться не надо. И так понятно: одобрили бы. Одобряют.