Изменить стиль страницы

Другое дело искренние ревнители золотого тельца. Пожалуй, искренние, для нашей судьбы опаснее и хуже продажных. Вот судьба современного искреннего ревнителя.

Старый большевик Гастев, еврей по национальности, был любимцем Ленина и в этом качестве даже получил изрядное назначение — нарком труда. В период сталинских репрессий он был расстрелян, а его сын, яростный комсомолец, угодил в тюрьму на длительный срок. Он испытал чудовищные муки и по выходе на волю по хрущевской амнистии написал поэму — исповедь, которая так и называется «Тюрьма». Чему же научила тюрьма этого комсомольца? Сейчас узнаем.

Как распорядок тюремный нуден,
Жалкий мирок местечковых забот.
Нищенский запах селедочных буден,
Сдобный угар ритуальных суббот.
Ветхих пророков надменная вера
Чертою оседлости ограждена,
А за окном неуютная, серая,
Жестокая и чужая страна.
В этой стране, что века оболванена,
Сжата в тисках мракобесия сонного,
Будут хлеба, изобильнее манны,
И небеса, лучезарней сионовых.
Только не ждать прихожденья Мессии,
Строки завета слезами откапав,
Нужно самой пробежать по России
Вольным кочевьем сибирских этапов.
Вот так по традиции со времени оно
Мы проповедовали безверье
В далеких ссылках Российской империи,
В купе столыпинского вагона,
В бетонных могилах застенков Берии

.

Откуда же взялась эта упомянутая традиция — проповедовать безверие? Традиция сия действительно восходит ко времени оно, когда евреи отказались от веры и преклонялись золотому тельцу. Но прежде, чем вернуться к тексту Торы с подробным описанием результата случившегося, рассмотрим эту проблему сначала на уровне современности. А потом вопреки нашей манере, наоборот, спроецируем современную действительность на Тору.

Так пусть же вчерашний комсомолец, который предпочел безверие, а на самом деле преклонился перед золотым тельцом чужого фетиша, пусть он своими словами расскажет судьбу свою и своих соратников. А судей себе он уже назначил. Это мы.

Но если когда-нибудь наши дети
Нас призовут на суд и на стих —
Слово мое неподкупным свидетелем
Горькую правду не даст подсластить.
Декабрь стал достояньем легенды,
Но мы — декабристы отнюдь не герои.
Мы — мелко злобствующие интеллигенты
Благонамеренного покроя.
Мы — патриоты без роду и племени,
Апостолы вольности без креста,
Подлая, ржавая немь безвременья
Ссохлась коростой на наших устах.
Мы рады амнистии, как щенята,
Забывши побои при виде еды.
Трудно поверить, что мы когда-то
Были молоды, злы и горды.
Не по плечу нам досталась мука
Из мрака и смрада нашей тюрьмы,
Мы завещаем далеким внукам:
Будьте мужественней, чем были мы!

Да, не сравнить узников золотого тельца с защитниками Варшавского гетто. А теперь, если попробовать от единичных судеб перейти к обобщению, то следует сказать, что в конце 19-го — начале 20-го веков среди евреев появилось немало сторонников и поклонников золотого тельца. Обманутые фальшивыми посулами всеобщего счастья и неслыханной социалистической гармонии, новоявленные ревнители новых идолов включились в революционную смуту. Они действовали оружием и пером, поражая врагов революции и формируя ее нетленную культуру. Одним словом, эти политические выкресты приняли деятельное участие в колоссальном переделе мира и власти. И все это на основе безверия. Так воцарилось мировое чудовище, так воплотился золотой телец: средь лагерных помоек, бессудных расстрелов, людоедства, вероломства, предательства и одичания.

И только теперь, вооруженные этим жутким опытом, давайте обратимся к Торе.

И увидим страшный гнев Моше, когда узрел он отступников, которые изготовили золотого тельца. И от отчаяния разбил Моше священные скрижали, полученные от Бога. «И встал Моше в воротах стана и крикнул: Кто за Бога, ко мне!». И собрались вокруг него все левиты. И он обратился к ним: «Так сказал Бог, всесильный Бог Израиля: Пусть каждый из вас опояшется своим мечом, пройдите весь стан туда и обратно от ворот и до ворот — и пусть каждый убьет своего брата и своего друга, и своего близкого, если тот преступник!».. И сделали левиты, как повелел Моше, и пало в тот день из народа около трех тысяч человек.

Так наши предки вырубили ревнителей золотого тельца. А мы, дети нынешних времен, на основе собственного страшного опыта еще раз убедились в правоте Торы, ибо зло надо уничтожать в зародыше — пока наши дети и внуки целы.

Для религиозного еврея заветы Торы остаются Священными Скрижалями. Для еврея — атеиста Тора обретает высокий смысл строгого путеводителя.

Религиозный — верит.
Атеист — сопоставляет.
На том и сойдемся.

Но дело не только в этом. Я вспоминаю еще одного подобного персонажа. Это был пожилой человек, который в 1937 году, возглавляя агрономический отдел Краснодарского крайкома партии, вместе со всем этим крайкомом, горкомами и горисполкомами края и еще вместе «со всеми теми, кто понадобится впредь», тройкой НКВД заочно был приговорен к высшей мере наказания. Поскольку эта формула в те годы употреблялась очень часто, для ускорения и удобства речи ее обозначали аббревиатурой ВМН.

И оказались они все по списку ВМН в огромном смертном зале, где когда-то проходили конференции, а теперь стояли топчаны. Я спросил его:

— Как же вы проводили время в этом зале? Он сказал:

— Днем непрерывный хохот, травили анекдоты взахлеб, чтобы не думать. А вот ночью — он так сказал «ночью», что спина у меня похолодела — а ночью, часам к двенадцати, открывалась дверь, и мы каменели. Дежурный выкликал фамилии и люди вставали с топчанов и уходили навсегда. А мы расслаблялись и засыпали. А утром анекдоты и смех.

Он вздохнул и добавил: — «Азохен вей».

В этом зале мой собеседник прожил год. Он был мелкая сошка и руки до него не дошли, потому что зал непрерывно пополнялся новыми обитателями. А через год смена верховного караула — Ежова самого расстреляли, хоть мы и запомнили на всю жизнь заученные в школе стихи:

Храните страну от проклятых гадюк,
Как свято хранит ее сталинский друг,
Кого воспитали нам Ленин и Сталин,
Кто тверд и суров, словно отлит из стали,
Кто барсов отважней и зорче орлов —
Любимец народа — товарищ Ежов.

Итак, мы, пионеры, вместе со всей страной сделали вид, что уже позабыли эти стихи. А мой знакомый агроном из своего смертного зала был перевезен на крайний север. Здесь они забили колышки в землю, натянули веревочки, повесили флажки и таким образом на многие годы отгородили свой единственный путь в жизни — «Шаг вправо, шаг влево считаю побегом — стреляю без предупреждения, вологодский конвой не шутит».