10. Война заканчивается

Латан Деверс испытывал явное недовольство и смутную досаду. Он получил причитавшуюся награду и с молчаливым стоицизмом выдержал напыщенную речь мэра, которой сопровождалось вручение пурпурной ленты. На этом его роль в церемониале закончилась, но приличия вынудили его остаться. И именно эти самые приличия — из-за которых он не мог ни громко зевнуть, ни с удобством закинуть ноги на стол, — заставляли его мечтать о космосе, которому он принадлежал.

Делегация Сивенны со знаменитым Дуцемом Барром во главе подписала соглашение, и Сивенна стала первой провинцией, непосредственно сменившей политический контроль Империи на экономический контроль Установления.

Пять линейных кораблей, захваченных Сивенной, восставшей в тылу Имперского Пограничного Флота, засверкали в вышине, огромные и массивные. Проносясь над городом, они громко отсалютовали ему.

Оставались еще напитки, этикет, беседы…

Деверса позвал чей-то голос. Это был Форелл: человек, который, как сознавал Деверс, мог на свой ежеутренний доход купить двадцать таких мелких сошек, как он сам. Но сейчас Форелл с добродушной снисходительностью манил его пальцем.

Деверс ступил на балкон под холодный ночной ветер и вежливо поклонился; недовольное выражение его лица было скрыто густой бородой. Улыбающийся Барр тоже был на балконе. Он сказал:

— Деверс, вы должны придти мне на спасение. Меня обвиняют в скромности — ужасном и совершенно неестественном преступлении.

— Деверс, — заговорил Форелл, вытащив толстую сигару, зажатую в уголке рта, — Лорд Барр утверждает, что ваше путешествие в столицу Клеона не имело никакого отношения к отзыву Риоза.

— Никакого, сударь, — кратко ответил Деверс. — Мы так и не увидели Императора. Отчеты о процессе, собранные нами на обратном пути, указывают, что то был чистейший спектакль. Там было много чепухи о связях генерала с лицами при дворе, замышлявшими свержение Клеона.

— А он был невиновен?

— Риоз? — вмешался Барр. — Конечно! Клянусь Галактикой! Бродриг был предателем по своей природе, но и он не был замешан в предъявленных ему обвинениях. Речь идет о судебном фарсе — но фарсе необходимом, предсказуемом и неизбежном.

— Неизбежном согласно законам психоистории, как я полагаю, — Форелл звучно, с шутливой непринужденностью, отчеканил эту фразу, как что-то давно знакомое.

— Вот именно, — Барр стал серьезен. — Раньше это не доходило до меня, но когда все кончилось, и я смог… как бы сказать… ознакомиться с ответами в конце книги, проблема сделалась ясной. Мы можем видеть — теперь, по крайней мере, — что социальная основа Империи делает завоевательные войны невозможными для нее. При слабых правителях ее рвут на части генералы, спорящие за никчемный и, без сомнения, смертоносный трон. При сильных Императорах Империя застывает в паралитическом оцепенении, при котором дезинтеграция на время как будто прекращается, но только ценой принесения в жертву всех возможных процессов развития.

Форелл, попыхивая сигарой, проворчал:

— Не очень-то понятно, Лорд Барр.

Барр тихо рассмеялся.

— М-да, готов допустить. Трудно без психоисторического образования. Слова — очень расплывчатая замена математическим формулам. Но давайте рассмотрим по порядку…

Барр размышлял, Форелл, расслабившись, откинулся на перила, а Деверс смотрел в бархатное небо и думал с волнением о Транторе.

Затем Барр сказал:

— Видите ли, сударь, и вы, и Деверс, и другие, без сомнения, считали, что победить Империю — это означает, прежде всего, посеять рознь между Императором и его генералом. И вы, и Деверс, и все остальные были правы — правы во всем, если исходить из общих представлений о внутреннем разладе.

Однако, вы ошибались, думая, что можете вызвать внутренний раскол отдельными акциями или неким озарением. Вы пробовали подкуп и ложь. Вы взывали к амбициям и страху. Но усилия ни к чему не привели. Казалось, после каждой вашей попытки внешне все становилось еще хуже. Но из-под всех этих всплесков мелкой ряби подступал Селдоновский прилив — спокойно, но совершенно необратимо.

Дуцем Барр повернулся и взглянул через перила на праздничные огни города. Он заметил:

— Нами всеми двигала мертвая рука — могучим генералом и великим Императором, моим миром и вашим миром — мертвая рука Хари Селдона. Он знал, что человек, подобный Белу Риозу, должен потерпеть неудачу, поскольку именно его успех и порождает провал; и чем больше успех, тем неизбежней падение.

Форелл сухо произнес:

— Я не сказал бы, что вы изъясняетесь более понятно.

— Секундочку, — продолжал Барр с горячностью в голосе. — Рассмотрим ситуацию. Слабый генерал никогда не смог бы угрожать нам, что очевидно. Сильный генерал во времена слабого Императора тоже не стал бы угрожать нам: он повернул бы свои силы к более желанной цели.

События показали, что за последние два века три четверти Императоров, до того, как взойти на трон, были мятежными генералами и вице-королями.

Итак, лишь сочетание сильного Императора и сильного генерала может затронуть Установление: поскольку сильного Императора нельзя низложить без особых усилий, сильный генерал вынужден будет обратить свой взор наружу, за пределы пограничных территорий.

Но что делает Императора сильным? Что делает сильным Клеона? Это очевидно. Он могуч потому, что не допускает существования сильных подданных. Слишком богатый придворный или слишком популярный генерал — оба опасны. Вся новейшая история Империи доказывает это каждому Императору, если он достаточно разумен, чтобы стать сильным.

Риоз одерживал победы, и поэтому в Императоре росла подозрительность. Вся атмосфера этих времен способствовала этому. Риоз отклонил взятку? Очень подозрительно; скрытые цели. Его наиболее доверенный придворный внезапно возлюбил Риоза? Очень подозрительно; скрытые цели.

Подозрение внушали не отдельные действия этих людей. Сгодилось бы все, что угодно, — вот почему наши личные замыслы были ненужными и совершенно бесплодными. Подозрителен был сам успех Риоза. Поэтому он был отозван, обвинен, осужден и казнен. Установление опять победило.

Взгляните сами: ведь нет ни одной вообразимой комбинации событий, которая не окончилась бы победой Установления. Это было неизбежно, что бы ни делал Риоз, что бы ни делали мы.

…Магнат Установления тяжело кивнул.

— Так! Ну а если бы Император и генерал оказались одним и тем же человеком? Что тогда?

Этот случай вы еще не рассмотрели, так что не доказали пока вашу точку зрения окончательно.

Барр пожал плечами.

— Я ничего не могу доказать: я не владею математикой. Но я взываю к вашему здравому смыслу. При Империи, в которой каждый аристократ, каждый сильный человек, каждый пират может домогаться трона — и, как показывает история, часто с успехом, — что произойдет даже с сильным Императором, который будет занят завоевательными походами на самом краю Галактики? Как долго он сможет оставаться вдали от столицы, прежде чем кто-либо поднимет штандарты гражданской войны и принудит его вернуться? Социальная среда Империи делает время отсутствия непродолжительным. Я как-то сказал Риозу, что вся мощь Империи не сможет отвратить мертвую руку Хари Селдона.

— Хорошо! Хорошо! — Форелл был откровенно доволен. — Значит, вы хотите сказать, что Империя никогда больше не сможет угрожать нам.

— Мне это представляется именно так, — согласился Барр. — Честно говоря, Клеон может не прожить и года; после этого начнутся обычные споры о наследовании, что может стать для Империи последней гражданской войной.

— Тогда, — сказал Форелл, — у нас не осталось врагов.

Барр был задумчив.

— Есть Второе Установление.

— На другом конце Галактики? До встречи с ними еще ох как далеко.

Тут Деверс внезапно обернулся и бросил мрачный взгляд на Форелла.

— Есть, возможно, внутренние враги.

— В самом деле? — хладнокровно спросил Форелл. — Кто, например?