— Отец! — Баканай подбегает к сундучнику и падает перед ним на колени. — Родной, дорогой, не выдавай меня за Айдамира! Даже имени не могу слышать спокойно — дрожь колотит!

— Замолчи! — сундучник заткнул уши обеими руками. — Как ты смеешь позорить племянника при его почтенном дяде! Что он об нас подумает?

— А чего тут думать? — поднимается с места Кичи-Калайчи. — Того, что увидел-услышал, вполне достаточно. Значит, — не судьба быть сватом моего Айдамира. Прощайте!.. — Степенно поклонившись, старик не спеша направляется к воротам. Если б хоть раз оглянулся, увидел: и отец и дочь перепуганы. Отец — тем что с каждым шагом уходит за ворота щедрый калым. Дочь — тем что не переиграла ли она лишку.

Мастер отталкивает руку дочери и спешит следом за гостем.

— Куда же вы? Зачем так сразу? — Мастер забегает вперед и встает в воротах, как распятый, потом бережно подхватывает Кичи-Калайчи под локти и тихонько пятит его на веранду. — Что вы, что вы, почтенный! Кто же всерьез принимает капризы неразумного ребенка? Ну-ка! — рывком поднимает он Баканай и тащит к дому. — Не сделаешь, как я хочу, — в сундук запру и ключ потеряю!

Захлопнув дверь за дочерью, Мастер кидается к свату:

— Будьте спокойны! Теперь все сделает, по моей воле!

— Думаете, смирится?

— Будьте уверены. Знаю. Видел. Мать такая же была. А какая стала?

Жена Мастера, полуприкрыв платком лицо, внесла на большом подносе два стакана ароматного, цвета чистой меди, чаю, мелко наколотый сахар в вазочке и, поставив поднос на табурет, тихо вышла.

― Верите, порой даже сам не узнаю, моя ли это Пати?

— В день свадьбы не хотелось бы давать повод для пересудов и насмешек… — предостерег Кичи-Калайчи,

— Пусть сгорят все до единого мои сундуки, если что-нибудь будет не по горским правилам! Мое слово — верное, можете готовить калым.

— Что ж, в добрый час! И нам, и вам. На следующей неделе в субботу будете готовы к свадьбе?

— А калым?

Кичи-Калайчи достал из кармана старинные серебряные часы фирмы Павла Буре, не торопясь покрутил головку завода, приложил плоскую луковицу к уху:

— Так… сейчас ровно два часа. Завтра, в эту же пору, наш калым будет, как уговорились, у вас.

— Хорошо, добрый человек, очень даже ладно, дорогой родственник. Завтра так завтра. В два так в два; я на все согласен, лишь бы все было не хуже, чем у соседа. Тот свою козу безрогую отдал совсем неизвестному человеку, а я свою кроху вручаю милому ее сердцу Айдамиру. Зря, думаете, она верещала, что не любит Айдамира «больше всех!». Какие тут могут быть сомнения?

— Вот и договорились. — Кичи-Калайчи прижал обе руки к груди и с поклоном покинул дом сундучника.

Глава восьмая

О том, как возникло у исполняющего обязанности следователя подозрение относительно старика в черкеске

Работая садовником, Кичи-Калайчи — старик дотошный — и раньше вел дневник, куда записывал сроки посадки кустов и саженцев, время их цветения, причину болезни того или иного сорта, указывал день, когда выпадал град, начинались заморозки, когда опускался с гор желанный туман.

Записи были короткими. Старик не хотел подражать тем бумагопожирателям, которых развелось видимо-невидимо в наш просвещенный век. С детских лет он привык относиться к бумаге с благоговением, а тому, что написано на ней, верил как школьник,

Но как часто бывает, человек, хозяин своей жизни, оказывается порой слугой обстоятельств. Ненавидя всякие цифры и числа на бумаге, Кичи-Калайчи сам себя, как на гауптвахту, сажал за письменный стол, на котором были разложены всевозможные папки, вплоть до амбарных книжек. За папками — старинные, серо-белые костяшки на конторских счетах и полоски бумаги с длинными столбцами цифр.

Только потянулся он к папке в голубой обложке, в дверь постучали. Хорошо знакомый голос спросил:

— Разрешите войти? Не помешаю?

— Заходи, — мгновенно отозвался Кичи-Калайчи и поднялся навстречу гостю. — О, кого я вижу… Вот не ожидал.

На пороге показался следователь Дибир, давно и приятно известный Кичи-Калайчи молодой человек. Юрист по образованию, Дибир Махмудович слыл знатоком наследственного права.

Все было славно в этом человеке. Опрятная одежда, легкий тембр голоса и даже лунная дорожка седой пряди в смоляной шевелюре подчеркивали благородство натуры молодого адвоката, а ныне следователя, человека, причастного к судьбам людей.

Не раз Дибир обращался к садовнику с просьбой помочь распутать очень уж сложные родственные связи претендентов на наследство. Кичи-Калайчи, в свою очередь, рекомендовал Дибира в комиссию по делам молодежи и по охране природы потому, что молодой адвокат готов был и словом, и делом защищать право будущих поколений наследовать всю красоту и щедрость природы.

— Присаживайся, Дибир Махмудович! — радушно пригласил старик. — Почему такой усталый? Не захворал, Дибир?

— Откровенно говоря, сбился с ног. Я все еще веду дела следователя Гаджиева, а его, кажется, приняли в академию. И, как на грех, новое ЧП!..

— Вот не думал, что тебя может озадачить какое-нибудь происшествие… Что произошло?

— Получили сигнал. Анонимка, но факты достоверные.

— Могу поверить, в жизни всякое бывает.

— Объявился благодетель в кавычках. Прямо подпадает под статью сто семьдесят четвертую УП РСФСР.

— Раз подпадает — надо упекать! — смеется Кичи-Калайчи.

— Такого вымогателя голыми руками не ухватишь! Знаете, на чем специализируется? Заводит дружбу с парнями, которые хотели бы жениться, да свадьбу справить не на что. Так вот этот тип сам предлагает им деньги, сам и сватает.

— Что-что? Это уже интересно… «сам предлагает им деньги, сам и сватает». — Опустив голову, глядит старик на гостя из-под бровей, отводит взгляд, задумывается и добавляет: — Может, у него болезнь, сватомания?

— На учете не состоит… говорят, какой-то пенсионер. А что это за бухгалтерия у тебя на столе? — вдруг замечает Дибир.

— Где? Ах, да… это мои расчеты… — растерянно отвечает старик и прикрывает стол газетой.

— Не космические ли расчеты, как долететь до Малой Медведицы?

— Нет, до Большой.

Кичи-Калайчи оттянул ворот рубашки, расстегнул верхнюю пуговицу и, подойдя к раскрытой форточке, спросил, не глядя на гостя:

— Если своими платит калым, что же ему остается? Одна благодарность новобрачных? На этом не разбогатеешь.

— Не только, Кичи-Калайчи, не за спасибо старается. Люди же на свадьбу с деньгами приходят.

— Ну и что? У гостей по карманам шарит?

— Э! Не так он глуп, чтоб запускать руку в чужие кошельки. Ему люди сами, по доброй воле деньги дают.

— Запутали вы меня, Дибир Махмудович! Он деньги дает, ему деньги дают! Где же тут вымогательство?

— В разнице, дорогой! Он, допустим, истратится на тысячу, а невесте за танец накидают полторы — вот вам пятьсот чистыми, наличными!.

— Ох эти шутники! Что только не придумают!..

— Вот именно. По сравнению с ним великий комбинатор — положительная личность, помните, сколько сил потратил, чтоб у одного жулика миллион вынуть. Да и тот краденый. А наш Эмир-динамит весь город данью обложил, да еще в благодетелях ходит.

— Чем же я могу содействовать? Органы скорее установят его личность.

— Установить полдела. Надо его поймать с поличным, за руку схватить. Хорошо бы нам с вами пойти на свадьбу, которую он устраивает, а там уж будем действовать смотря по обстановке.?

— Что ж, это даже занятно, — усмехнулся Кичи-Калайчи. — Только и у меня встречная просьба: я сам на днях женю своего пятого племянника, Бадави. Отличный парень. Может, он что-нибудь расскажет или от родителей невесты узнаем про этого… ну, который перехитрил самого Остапа Бендера. Пошли?

— Прямо сейчас? Не устаю удивляться, почтенный Кичи-Калайчи, сколько в вас еще огня и энергии!

— Доживи до моих лет, дорогой, и ты станешь гореть круглосуточно. Мой счетчик уже последние километры отсчитывает, значит, чтобы совершить задуманное, — надо увеличить скорость. Пошли, пошли, не пожалеешь.