— Ахххх! — Он уставился в костер бессмысленным взглядом. — А теперь спать. Часовые, отдайте ему вино!
У Эверарда перехватило дыхание. Но он нашел в себе силы насмешливо улыбнуться.
— Вот это правильно, — произнес он. — А я еще выпью. Рад, что ты понял, что вам за мной не угнаться.
— Что ты болтаешь? — Токтай сурово посмотрел на патрульного. — Монгол сколько ни пьет — ему все мало!
Он снова забулькал. Первый охранник получил от своего товарища фляжку и торопливо принялся пить, пока начальник не передумал.
Весь дрожа, Эверард с облегчением вздохнул. Может быть, получится.
Может быть.
Токтай привык бражничать. Не было никакого сомнения в том, что он и его соплеменники могли, почти не пьянея, пить кумыс, вино, эль, мед, квас это жиденькое пиво, которое неправильно называли хлебным вином — короче, напитки своей эпохи. Они знали меру и, пожелав друг другу спокойной ночи, доходили до постелей по прямой.
Вся беда заключалась в том, что любой продукт, подверженный брожению, не может быть крепче 24 градусов — отходы брожения прекращают процесс — а в большинстве напитков, употребляемых в тринадцатом веке, содержание алкоголя не превышало 5 процентов, и пили их, как правило, за обильными трапезами.
Шотландское виски — совсем другое дело. Если пить его, как пиво или вино, жди беды. Сначала ты теряешь рассудок, сам о том не подозревая, а затем и сознание.
Эверард протянул руку за фляжкой, которую держал один из стражников.
— Отдай! — потребовал он. — Ты все выпьешь!
Воин ухмыльнулся, сделал большой глоток и передал фляжку товарищу. Эверард скорчил гримасу, поднялся на ноги и неуклюже попытался отобрать ее. Стражник ткнул его в живот. Патрульный тут же свалился на спину, задрав вверх ноги. Монголы зашлись смехом, прислонившись друг к другу. Шутка была так хороша, что по ее поводу необходимо было выпить.
Когда Токтай отключился, заметил это один Эверард. Нойон, сидевший скрестив ноги, принял полулежачее положение. При свете костра видна была глупая улыбка, блуждавшая на его губах. Мускулы патрульного напряглись, как струна.
Один из стражников продержался на несколько минут дольше. Но затем и он мягко опустился на четвереньки и принялся выдавать на землю свой ужин. Другой стражник повернулся, недоуменно моргая, и попытался вытащить из ножен непослушную саблю.
— Что такое? — простонал он. — Чшто сшлучшилось? Отрава?
Пришла пора действовать.
Эверард перескочил через костер и, кинувшись на Токтая, прижал его к земле, выхватывая саблю из ножен. Второй стражник, все еще державшийся на ногах, громко вскрикнул и попытался напасть на патрульного.
Эверарду не хотелось убивать практически беспомощного человека, так что пришлось пустить в ход кулак. Монгол медленно опустился на колени, и, последовав примеру своего товарища, тут же заснул мертвым сном.
Эверард бросился бежать. В потревоженном лагере послышались недоуменные голоса. Раздался топот копыт: конные часовые спешили проверить, в чем дело. Кто-то достал из костра почти потухшую ветку и принялся размахивать ею в воздухе, пока та не разгорелась. Эверард упал и прижался к земле.
Мимо куста, за которым он лежал, промчался воин. Сзади раздался громкий вопль и взрыв проклятий, значит, нойона обнаружили.
Эверард вскочил на ноги и побежал, что было сил.
Лошади были стреножены и, как обычно, охранялись. Табун выделялся черным пятном на равнине, серебристой от звездного света. Эверард увидел, что к нему на полном скаку несется один из часовых.
— Что случилось? — крикнул он.
— Нападение на лагерь! — ответил патрульный высоким голосом, плотнее заворачиваясь в плащ и чуть согнув ноги. Ему необходимо было выиграть время, чтобы монгол не успел приладить стрелу и выстрелить.
Часовой поравнялся с ним. Эверард прыгнул.
Он схватил коня под уздцы в ту самую минуту, когда его узнали.
Громко вскрикнув, монгол выхватил саблю и, не колеблясь, нанес удар. Но Эверард находился с левой стороны и легко отпарировал. Сделав, в свою очередь, выпад, он почувствовал, как клинок погрузился во что-то мягкое.
Лошадь испуганно взвилась на дыбы, и всадник вылетел из седла. Покатившись по земле, он тем не менее поднялся и, прихрамывая, побежал вперед, громко крича. Эверард тем временем уже нащупал стремя. Монгол хромал все сильнее, и в темноте кровь черной струей била из раны в ноге.
Эверард вскочил в седло и плашмя ударил саблей по крупу животного.
Он скакал к табуну. Еще один часовой мчался наперерез. Патрульный пригнулся, чувствуя свист стрелы над головой. Его лошадь, обеспокоенная непривычной тяжестью, не желала слушать повода и вскидывала задом.
Пришлось потратить целую минуту, чтобы заставить ее повиноваться, и в это время монгол мог прикончить его, если бы схватился врукопашную.
Но привычка оказалась сильнее, и часовой промчался мимо, стреляя на ходу. В темноте он промахнулся, и прежде чем успел вернуться, Эверард был далеко.
Разворачивая на ходу аркан, он заехал в самую середину табуна, накинул петлю на шею одной из лошадей, взмахом сабли обрубил ремешки, которыми она была стреножена, и поскакал прочь, на север.
«Придется им со мной повозиться, — не совсем к месту сказал он сам себе. — Надо запутать следы, иначе поймают. Насколько я помню географию, вулканические пласты находятся примерно к северо-западу».
Он оглянулся. Погони пока что не было. Для того, чтобы организовать ее, понадобится время… Но что это?
Над его головой засверкали молнии. Воздух посвежел, послышались раскаты грома. Эверард почувствовал, что его бьет озноб, и вовсе не от ночного холода. Он умерил бег своего коня. Теперь можно было не спешить. Потому что там, сзади, находился Мэне Эверард…
… который вернулся к патрульному скуттеру и отправился на нем к югу в пространстве и к настоящему моменту во времени.
Мягко говоря, не совсем этично. По неписаным правилам Патруля помогать самим себе считалось недозволенным. Слишком велика вероятность появления замкнутой петли времени, не говоря уже об изменении будущего.
Но в данном случае мне это сойдет с рук. Никто даже не упрекнет. Потому что я спасаю не себя, а Джека Сандовала. Я уже свободен, и мне ничего не стоит уйти от погони в горах, которые мне известны, а монголам — нет. А ведь речь идет о спасении жизни моего друга.
Кроме того (с горечью подумал он) наше задание, на поверку, состояло именно в том, чтобы, изменив прошлое, обеспечить собственное будущее.
Необъятное черное небо было усыпано звездами: редко когда доводилось наблюдать такую картину. Большая Медведица сияла над древней землей; дробь копыт звенела в тишине. Никогда еще Эверард не чувствовал себя таким одиноким.
— Интересно, чем это я занимаюсь сейчас в монгольском лагере? — спросил он вслух.
Ответ пришел к нему сам собой, и, облегченно вздохнув, он поудобней уселся в седле и пришпорил лошадь. Ему хотелось как можно скорее выполнить задание, и теперь он знал, что надо делать.
Не так уж все страшно, как казалось с первого взгляда. Токтай и Ли Дай-цзун никогда не вернулись на родину. Но не потому, что погибли в море или столкнулись с враждебными племенами. Просто волшебник спустился с неба, и уничтожил всех их лошадей громом, и сжег их корабли в устье реки. Ни один китайский матрос не отправится в плавание на суденышках, которые можно здесь построить; ни один монгол не осмелится вернуться домой пешим. Значит, так оно и было на самом деле. Экспедиция не погибнет, а останется в Америке; монголы обзаведутся местными женами, научат индейцев чинук, тлингитов, нутка, все племена потлач строить прочные корабли, дома, выплавлять медь, обрабатывать меха, шить одежды… что ж, монгольский нойон и даже конфуцианский ученый могли провести остатки дней своих куда более счастливо и с большей пользой, чем осуществив свои прежние чаяния.
Как бы соглашаясь сам с собой, Эверард кивнул. С Токтаем и его кровожадными замыслами покончено. Тут все ясно. Куда труднее осознать горькую правду о потомках: ведь он считал их своей семьей, и в работе, которую выполнял, видел цель всей жизни. Далекие супермены оказались на деле совсем не такими бескорыстными. Они не просто охраняли тот самый истинный исторический ход событий, в результате которого появились в далеком будущем. Нет, они тоже передергивали, чтобы создать собственное прошлое… И не надо спрашивать, что значит «истинный».