Иногда телефонную трубку берет капитан и что-то записывает в раскрытую перед ним канцелярскую книгу, которая служит тут, видимо, журналом боевых действий.

Дом внезапно вздрагивает, в окне вспыхивает отблеск огня, и только потом с улицы врывается грохот.

Капитан успокаивает:

- Это далеко. Бьет по мосту...

Кнорринг начинает подремывать. И тут раздается такой оглушительный и резкий храп, что Кнорринг и Габрилович испуганно вскакивают. Капитан тоже поворачивает голову в нашу сторону. А телефонист, закрыв ладонью трубку, извиняющимся голосом говорит:

- Пожалуйста, потише. Так ничего не услышишь.

Я толкаю в спину нашего знаменитого храпуна Владимира Лысова. Он сразу понимает, в чем дело, и переворачивается на другой бок. Вскоре усталость сваливает и меня...

Пробуждаемся от шума в сенях. Светает. Из сеней слышна громкая словесная перепалка. Затем в дом входит наружный часовой и докладывает капитану:

- Там какой-то дядька ломится в штаб, выдает себя за командира корпуса.

- Веди его сюда! - приказывает капитан.

В дверях показывается мужчина. Сапоги, плащ, фуражка, руки и даже лицо у него заляпаны грязью. Одни только глаза сердито глядят сквозь подсохшие ошметки глины на бровях и щеках. Он молча расстегивает, снимает плащ, и только теперь дежурный по штабу узнает генерала Д. Д. Лелюшенко.

- Воды! - властно требует генерал. Умывшись, начинает слушать доклад капитана.

- У Катукова подбито три танка и убито девять бойцов и два командира,говорит капитан.- У Пияшева - двенадцать убитых и двадцать три раненых. У ленинградцев убито восемьдесят, ранено сто два, безвозвратно потеряно четыре станковых пулемета, два орудия и миномет. Кавалеристы потеряли два орудия, пятнадцать бойцов и шесть командиров...

Капитан замолчал. Но все мы догадывались, что доклад еще не окончен, просто ему не хватает смелости сказать все.

- Продолжайте! - кивает Лелюшенко.- Продолжайте, я говорю.

- ...Убит инструктор нашего политотдела Герой Советского Союза старший политрук Николай Поликарпович Власенко... В атаке заменил погибшего командира батальона. Прямое пулевое попадание в сердце...

Всякая потеря тяжела и невозвратима. Но эта для них обоих была, вероятно, особенно чувствительной и горестной.

* * *

После доклада капитана Лелюшенко, взяв журнал, какое-то время молча читал его. Затем переговорил по телефону с частями. Связался с командиром резервной авиагруппы А. А. Демидовым и попросил того завтра не позднее одиннадцати быть у Катукова. И только после этого обратился к нам:

- Я от всего сердца приветствую "Красную звезду". Рад, что наша любимая газета первой вспомнила о нас. Уверен, что каждый из вас найдет в наших частях достаточно интересных героических тем... А с вами,- повернулся он ко мне,если меня не обманывает память, мы уже встречались. Июль, Северо-Западный фронт. Верно? Вы приезжали ко мне в корпус с членом Военного совета корпусным комиссаром Богаткиным...

- Так точно, товарищ генерал.

Доложив о целях нашего приезда в Мценск, я попросил Лелюшенко хотя бы коротко проинформировать нас о положении на этом участке фронта.

- Пока все атаки танков и мотопехоты Гудериана отбиваем,- сказал генерал.Но с каждым днем делать это становится все тяжелее. Враг сильнее нас минимум в пять-шесть раз, а в танках и авиации - еще больше. Впрочем, если денек-два побудете у нас, сами все увидите. - И посоветовал не мешкая отправиться в сражающиеся части.

Вскоре Лысов и Габрилович на нашей машине в сопровождении работника политотдела корпуса поехали в 6-ю гвардейскую стрелковую дивизию, прибывшую сюда из-под Ленинграда. Кнорринга генерал попросил в первую очередь сфотографировать несколько товарищей в мотоциклетном полку, а потом с какой-либо оказией перебраться в полк пограничников.

- А мы с вами, если не возражаете,- сказал он мне,- направимся к танкистам Катукова. Там, правда, второй день находится наш комиссар Константин Леонтьевич Сорокин, но мы, я думаю, ему не помешаем.

Давно ли мы встречались в первый раз с Дмитрием Даниловичем Лелюшенко! А он уже заметно похудел, лицо почернело и осунулось. Но, как я успел заметить, был по-прежнему энергичен, так же хорошо и детально знал обстановку на фронте и, как прежде, чуть ли не все двадцать четыре часа в сутки проводил на ногах.

...У моста через Зушу пришлось часа два простоять, пропуская в сторону Орла артиллерию, а оттуда - машины и повозки с ранеными. Несколько раз к генералу подходил комендант переправы, просил ехать, уверяя, что наша машина никого не задержит и не помешает. Но генерал всякий раз отвечал, что он не торопится, пусть-ка идут сначала войска. Потом не вытерпел и сам потел к мосту.

Немецкая артиллерия методически била по переправе. Но погода, к счастью, была пасмурной, и это мешало вражеским корректировщикам.

После ствольной артиллерии к мосту подошла колонна гвардейских минометов. И лишь пропустив ее, мы тронулись дальше.

Катукова нашли на опушке рощицы. Между деревьями стояли врытые по башни в землю танки Т-34. В глубоких капонирах располагались и колесные машины.

- А где остальные батальоны? - оглядевшись, спросил Лелюшенко у командира танковой бригады.

- Вон за той высоткой, в засаде,- ответил М. Е. Катуков. Полковник был моложав на вид, одет в черный реглан, на голове - танковый шлем.

- Как ведет себя противник?

- Пока никакой активности,- ответил Катуков.- Думаю, ждет, когда распогодится.

- А где Сорокин?

- У майора Рафтопулло. Я не советовал ему ехать туда, а приказать не мог. Ведь комиссар!

- Сорокин - хороший комиссар,- пояснил мне Лелюшенко.- Вот только беда привык лезть в огонь даже тогда, когда этого и не требуется.

Тем временем подул легкий ветерок, в облаках показались голубые просветы. И почти тотчас же кто-то громко крикнул:

- Воздух!

Со стороны Орла шли эскадрильи "юнкерсов". Лелюшенко и я попятились было к щелям, но самолеты, вдруг развернувшись, взяли курс на юг. И там начали звеньями входить в пике.

На строгом лице генерала появилась улыбка. Ведь враг бросал бомбы на наш ложный передний край.

Не успел рассеяться дым от бомбежки, как яростно ударила неприятельская артиллерия. И сразу же за разрывами снарядов справа и слева от Орловского шоссе показались две группы фашистских танков. В одной было до сорока машин, в другой - более шестидесяти.

Залпами начали бить дивизионы нашей артиллерии. Вражеские танки были атакованы и советскими штурмовиками.

- Порядок! Пока порядок,- удовлетворенно сказал Лелюшенко, не отрывая глаз от полевого бинокля. Минут через десять приказал Катукову ударить во фланг левой группе немецких танков.- А по правой ударим из реактивных минометов,заключил он.- Успели предупредить пехоту о новом виде оружия? Хорошо... Капитан Чумак, видите цель?

Коренастый и длиннолицый капитан щелкнул каблуками, ответил:

- Так точно, товарищ генерал, вижу!

- Давайте огонь!

Бой входил в свою кульминацию.

* * *

"Катюши" ударили точно по лощине, которой вражеские танки и бронетранспортеры приближались к позициям 6-й гвардейской стрелковой дивизии. Ослепительные космы голубого пламени осветили все окрест. Раздался такой звук, будто сотни паровозов начали одновременно продувать свои топки. Земля задрожала, лощина превратилась в море огня.

Уже потом, после боя, поздно вечером, один из пленных гитлеровских офицеров скажет:

- Это был ад. На танках горела броня. Горела земля. Горели люди. Нигде и никогда ничего более страшного никто из нас не видел и не испытал. Ужас охватил всех. Я не понимаю, как сам остался жив...

Сражение как бы приостановилось. Удар гвардейских минометов внес в ряды противника растерянность, а в иных местах даже панику. Но Лелюшенко понимал, что враг далеко не сломлен, что скоро он придет в себя и вновь повторит атаку. Поэтому временную передышку командир корпуса использовал для ускорения подвоза боеприпасов, подтягивания резервов, приказал артиллерии занять новые, более выгодные позиции. Связался с авиаторами и проинформировал их об обстановке.