Весть о том, что враг в Орле, ошеломила и потрясла. Внутренне, правда, люди давно готовили себя к самому худшему. Ведь Жуковка за Брянском, Трубчевск и Севск, где уже в августе шли бои,- не за горами и морями, не бог весть как далеко. А вот теперь фронт приблизился непосредственно к Туле...

Тяжелая и длительная пауза пролегла между сообщением Жаворонкова и моментом, когда члены бюро начали выступать. Василий Гаврилович слушал, взвешивал каждую высказанную мысль и делал заметки в блокноте. Надо было найти решение, с которым можно будет пойти на заводы и фабрики, в учреждения и колхозы, о котором можно будет сообщить в Москву. Решение, достойное Тулы, ее революционных и боевых традиций, ее партийной организации, ее рабочих. Кто-то .вспомнил годы гражданской войны, угрозу Туле со стороны Деникина и внимание, которое уделял всероссийской оружейной кузнице В. И. Ленин. Вспомнили знаменитое письмо Владимира Ильича Тульскому ревкому: "За обороной следить, не спуская глаз..."

После заседания В. Г. Жаворонков дал мне прочитать записи, которые он сделал. В них есть и такие строки:

"1. Тула должна стать неприступной крепостью на южных подступах к Москве. Удар врага по Туле будет ударом по Москве.

2. Все обученные резервы поднять по тревоге и под командованием военных товарищей отправить генералу Лелюшенко.

3. Все население бросить на подготовку города к обороне - окопы, противотанковые рвы, доты и дзоты.

4. Подготовка помещений для новых госпиталей.

5. Эвакуация заводов и запасов.

6. Дополнительная мобилизация членов партии в армию.

7. Организация партизанских отрядов и партийного подполья.

8. Борьба с пропагандой, лазутчиками и распространителями провокационных слухов.

9. Собрание партийного актива".

- Это вместо протокола? - поинтересовался я.

- Протокол оформим потом. А это то, что бюро сочло необходимым сделать немедленно...

В кабинет в это время вошел командующий Московским военным округом генерал П. А. Артемьев.

- Орел сдан, товарищ генерал,- сообщил ему Жаворонков.

- Знаю,- ответил Артемьев.- Поэтому-то я и приехал к вам.

Поздно ночью, когда на фабриках и заводах началась запись в новые ополченческие роты, а к окраинам города потянулись группы людей с кирками и лопатами, В. Г. Жаворонков доложил в ЦК партии о положении в Туле и о мерах, которые наметил и стал осуществлять обком. Москва ответила:

- Войска генерала Лелюшенко начали бои с танковыми и механизированными частями противника. Обеспечьте самое быстрое продвижение по железной дороге к Мценску танковой бригады Катукова. Учтите - она хорошо вооружена и должна сыграть большую роль в отпоре врагу. Посылаем Лелюшенко дивизион гвардейских минометов. Обеспечьте на своем участке усиленную охрану и меры секретности... Продолжайте посылать Лелюшенко обученных людей. Но оголять важные оборонные производства нельзя. Готовьте заводы и основные кадры к эвакуации, соответствующее решение последует. Откровенно информируйте партийный актив об опасности городу... Каждый день информируйте нас о ходе дел...

* * *

Поздно ночью на вокзале Жаворонков провожал на Мценск последнюю группу курсантов оружейно-технического училища. Одетый в кожаное пальто-реглан, с трофейным парабеллумом на армейском ремне, высокий, внутренне собранный, Василий Гаврилович подходил к вагонам: где говорил напутственные слова, где просто жал руки курсантам.

- Надеемся на вас, товарищи. Партия, Родина надеются!

Или:

- Будем ждать в Туле хороших вестей.

Потом грузился в эшелон истребительный батальон Пролетарского района. Тут среди бойцов и командиров у Жаворонкова было много знакомых. Первым к нему подошел Петр Максимович Коротков:

- Вот, Василий Гаврилович, пришел, и мой черед...

Жаворонков еще в июле горячо поспорил с Коротковым - потомственным тульским оружейником, коммунистом ленинского призыва. Петр Максимович проводил на фронт четырех сыновей и зятя, а 1 июля сам подал заявление с просьбой отправить его в действующую армию. Его не пускали. Дело дошло до обкома. Жаворонков и Коротков согласились тогда на компромисс - старика зачислили бойцом в истребительный батальон.

Жаворонков считал, что Коротков и сейчас со своими золотыми руками и авторитетом больше нужен на заводе, чем в армии. Но взять его из батальона, да еще в момент погрузки в вагоны, было уже нельзя.

- Что же, Петр Максимович,- сказал Жаворонков,- твоя взяла...

Они стояли друг против друга, оба рослые и чем-то похожие. Василий Гаврилович обнял Короткова:

- Желаю тебе, Петр Максимович, как это в песне-то поется?..

- "Если смерти - то мгновенной, если раны - небольшой", - напомнил Короткое.

- Нет, о смерти не думай. Ждем с победою домой... Помолчали.

- Я думаю, что побьем мы фашиста. Не можем не побить! Ведь все рати, считай, встали - русская, украинская, белорусская, татарская, башкирская, грузинская, казахская...- И тише, с болью в голосе добавил: - Плохо, что о сыновьях ни слуху ни духу. Как хоть они там?..

- А ты наказал Зинаиде Семеновне писать тебе, если от кого из них весточка появится? - спросил Жаворонков.

- Наказал... Я ей еще, Василий Гаврилович, сказал, что если вдруг чего не так случится, чтобы сразу к тебе шла.

- Правильно. Я и сам к ней при случае наведаюсь...

Шестьдесят составов отправила Тула 4 октября на фронт.

А 16 октября состоялось собрание городского партийного актива.

"Над Тулой,- говорилось в обращении актива к коммунистам и трудящимся города,- нависла непосредственная угроза нападения. Злобный и коварный враг замышляет захватить город, разрушить наши заводы, наши дома, отнять все то, что завоевано нами, залить улицы города кровью невинных жертв, обратить в рабство тысячи людей. Не бывать этому! Тула, красная кузница, город славных оружейников, город металлистов, не будет в грязных лапах немецко-фашистских бандитов.

Мы, большевики Тулы, заверяем Центральный Комитет ВКП(б), что все, как один, с оружием в руках будем драться за наш любимый город и никогда не отдадим Тулу врагу!

Все на защиту Тулы!

Станем плечом к плечу с бойцами Красной Армии на оборону нашего города! Победа будет за нами!"

* * *

Осенняя непогодь. Вторые сутки льет дождь. На шоссе - вода. В кюветах вода. За кюветами такая грязь, что и шагу сделать нельзя.

Мы с новым водителем Сергеем Васильевым в четыре глаза смотрим вперед и все-таки еле различаем границы дороги. Уже больше часа нет ни встречных машин, ни повозок, ни даже людей. Шоссе словно вымерло.

Решаю сделать остановку, чтобы сориентироваться. Васильев резко тормозит. Из кузова тут же раздается недовольный голос Владимира Лысова:

- Опять уточняешь дорогу? Пора понять, что так мы и до утра не доберемся до места.

Я все, конечно, понимаю. Но на незнакомой дороге, да еще вблизи очень подвижной линии фронта, нужна особая осторожность. Включаю электрический фонарик, смотрю карту. По времени давно должен бы быть Мценск, а его все нет.

Вылезаю из кабины, нащупываю ногами дорогу - твердо. Значит, едем по шоссе, правильно.

Через несколько минут продолжаем путь. И почти тут же перед машиной вырастает шлагбаум. Подходит часовой. Пароля мы не знаем, и он -ведет меня к старшему наряда. Тот смотрит документы и говорит:

- У меня в провожающие дать некого. Держитесь телефонной шестовки, она приведет в штаб.

И вот мы в передней одноэтажного каменного здания, что на окраине Мценска. На нашу беду, в штабе никого из старших начальников нет. С нами говорит капитан, наверное работник оперативного отдела.

- Придется подождать, скоро должен кто-нибудь появиться.

И он показывает нам на угол за русской печью, где можно посидеть и даже вздремнуть. В другом углу у полевого телефона сидит одетый в телогрейку телефонист и уже охрипшим голосом почти каждую минуту повторяет:

- Я - "Беркут"! Я - "Беркут"! "Беркут" слушает...