- Понятия не имею. Мне вот тоже приказали немедленно явиться. А зачем - не знаю. Идем к Карпову, узнаем у него,- предложил Высокоостровский.

Зашли к ответственному секретарю редакции Александру Яковлевичу Карпову. Небольшого роста, уже начавший полнеть, старший батальонный комиссар тем не менее был еще очень подвижен, энергичен. В редакции его одновременно и любили и побаивались - иногда он бывал довольно крут с людьми. Но, как говорится, по делу.

Карпов нас встретил по-дружески, сейчас же угостил чаем и "Казбеком", но сказать о причине вызова не смог.

- Сам не знаю, друзья, честное слово, сам не знаю,- развел руками Александр Яковлевич.

Но мы ему, конечно, не поверили. Чувствовалось, что ответсекр что-то скрывает.

Наконец в час дня нас всех позвали к Д. И. Ортенбергу. Редактор дождался, пока мы рассядемся, и сказал:

- Решением правительства из Москвы эвакуируется часть учреждений и промышленных предприятий. Выезжают в Куйбышев большинство работников "Правды" и "Известий". Нам тоже предложено разделиться на две группы. Одна поедет в Куйбышев, другая - оперативная - останется в Москве и будет продолжать выпускать газету. Сейчас товарищ Карпов зачитает приказ по редакции.

Я посмотрел на товарищей, которые за месяцы войны стали мне еще роднее и ближе. Вот сидят Леонид Высокоостровский, Александр Поляков, Михаил Зотов, Савва Дангулов, Сергей Лоскутов, Михаил Головин, Евгений Габрилович, Александр Кривицкий, Валентин Доброхвалов, Зигмунд Хирен... На лице каждого можно легко прочесть затаенную тревогу. И хотя Ортенберг был очень осторожен в выражениях и ничего конкретного об ухудшении обстановки под Москвой не сказал, все, конечно, догадались об истинной причине столь поспешной эвакуации редакций из столицы...

Среди выезжающих в Куйбышев были названы имена заместителя редактора Шифрина, начальников отделов Хитрова, Готовского, Ерусалимского, писателей Эренбурга, Гроссмана, специального корреспондента Гехмана и других.

И у отъезжающих, и у остающихся в Москве и на фронте настроение сразу же упало.

Закрывая собрание, Д. И. Ортенберг попросил фронтовых корреспондентов остаться. С нами он был более откровенен.

- Враг продолжает продвигаться к Москве. Пока его остановить не удалось... Вам, самое позднее завтра утром, надо отправиться на свои участки фронта. Хочу еще раз повторить то, что говорил уже не один раз: самое главное у вас - связь с редакцией. Где бы вы ни были, ищите возможность связаться с ней.

Помолчал, оглядывая нас. И закончил бодрым голосом:

- Носы не вешать! Я верю, что все будет хорошо и мы с вами еще встретимся здесь, в редакции.

* * *

Рано утром, еще затемно, наша новая эмочка помчалась в Тулу. 19 октября были уже в поселке севернее Плавска. Здесь, в поисках штаба 26-й армии, неожиданно стали свидетелями солдатских похорон. Поставили машину между деревьями и подошли к группе бойцов, окруживших почти уже засыпанную могилу, вырытую под березой. Красноармейцы, их было четверо, работали лопатами, досками, выломанными из стоящего неподалеку забора, а то и просто руками. Им помогали два подростка и три пожилые женщины. Наш водитель Бураков тотчас же сбегал к машине и принес еще две лопаты. У него же нашелся и топор, чтобы вытесать столбик, к которому прибили дощечку. На ней уже было написано химическим карандашом: "Здесь покоится воин Отечественной войны, кавалер ордена Красной Звезды и медалей "За отвагу" и "За боевые заслуги" бронебойщик Потапов Василий Семенович. Родился в 1915 году. Погиб от вражьей бомбы 19 октября 1941 года".

- Надо бы написать, какой он части,- сказал я красноармейцу, который показался мне старшим по возрасту.

- Говорят, что не полагается. Военная тайна.

Тогда я предложил произвести ружейный салют, чтобы был полностью соблюден воинский ритуал.

- Вот с этим давайте погодим,- ответил боец.- Хочу прежде речь сказать на прощание. Объявите, товарищ старший политрук, что будет говорить Иван Маркелов.

- Слово имеет товарищ Маркелов,- не очень громко сказал я.

Пожилой красноармеец вскинул забинтованную голову к небу, затем поглядел направо, налево и заговорил:

- Красивая здесь земля, товарищи. И хороним мы на ней тоже красивого человека, члена Всесоюзной Коммунистической партии большевиков. Такого красивого человека, которого, будь они сейчас живы, не могли бы не описать в своих книгах ни уважаемый граф Лев Толстой, ни писатели Тургенев и Лесков... Только вот нынче-то по этой земле бегут огненные и Дымные версты. От Орла их, значит, не менее девяноста, от Десны все триста, а от Днепра и Буга и того больше. И на каждой версте, считайте, за эти месяцы выросли десятки, а то и сотни таких-то могил, в которой мы только что погребли нашего дорогого Василия Семеновича Потапова. Очень много могил! Но я уверен, что не зря полегли эти советские люди!..

Возьмем Василия Семеновича. Вот его орден Красной Звезды.- Боец вынул из кисета орден и показал его всем.- Этот орден дан ему за немецкий танк и четырех фашистов, которых он сжег в этом самом танке. Вот медаль "За отвагу". Ее Василию Семеновичу Потапову вручили за уничтожение фашистского штабного броневика, на котором ехал ихний майор. Медаль "За боевые заслуги" получена им за рукопашный бой, в котором он свалил троих вражеских солдат...

А сколько Василий уничтожил этих гадов без наград - ни он, и никто другой не считал. Три раза его ранило в боях, и три раза он не ходил ни в санбат, ни в госпиталь. И уж когда миной перебило ему руку., то сказал: "Теперь, пожалуй, самое время подлечиться..." И вот тут этот подлый стервятник окончательно оборвал Васину жизнь...

Женщины тихо всхлипывали. Подростки склонили головы. Бойцы тоже нахмурились. А оратор между тем закончил:

- Вечная и славная память тебе, наш дорогой Василий Семенович! Не сомневайся, друг, что эти огненные версты, которые стали и еще станут могилами для многих из нас, сожгут, испепелят всех до единого ненавистных гадов! Спасибо тебе за замечательную жизнь, за великие солдатские подвиги!

Холмик над могилой мы еще раз поправили. Затем дали провальный салют из винтовок.

Я спросил пожилого красноармейца, откуда он, кто по профессии, давно ли на фронте.

- Родом из Сталинграда,- ответил он,- гравер, мобилизован 22 июня.

Вручил мне кисет с наградами и документами убитого, сказав, что мне виднее, кому их сдать. Спросил, не сумеем ли мы подбросить его с товарищами до первого санбата или госпиталя, потому как все они ранены. Я согласился.

Кое-как разместились в эмке, поехали. Госпиталь нашли в городе Чернь. А затем вернулись в Плавск. Здесь в небольшом пригородном поселке стоял штаб 26-й армии. Она, эта армия, была создана на базе гвардейского корпуса Д. Д. Лелюшенко.

Редакция поручила мне помочь командующему 26-й армией генерал-майору Алексею Васильевичу Куркину подготовить статью о боях на тульском направлении. Но в штабе сказали, что командующего до утра не будет. Пришлось ждать.

Утром 20 октября А. В. Куркин действительно вернулся из войск. Приехал усталый, с серым лицом. Как-то боком присел на стул, и мне показалось, что он ранен. Бригадный комиссар К. Л. Сорокин позднее подтвердил мою догадку. Сам же командарм ни словом не обмолвился об этом.

- Статью, я думаю, надо начать с характеристики сторон на третье октября, когда мы только начали бои под Орлом,- заговорил Алексей Васильевич довольно бодрым голосом, что меня конечно же обрадовало.- В общих чертах эта характеристика известна и вам, я же хочу особо подчеркнуть, что Гудериан здесь, под Мценском, выполняет часть общего плана фашистского наступления на Москву. Корпус Дмитрия Даниловича Лелюшенко, который поехал от нас командовать армией, сыграл свою положительную роль. Я бы даже сказал - большую роль! Учтите, сегодня двадцатое октября, а наши части все еще на реке Зуша...

Самыми теплыми словами хочу отозваться о смелых и грамотных действиях четвертой танковой бригады, которая недавно преобразована в первую гвардейскую, а ее командир Михаил Ефимович Катуков стал генералом. Эту бригаду, правда, от нас отозвали, и теперь она дерется где-то под Волоколамском. Но сказать о ней надо.