Как старший группы, говорю товарищам:
- Привал сделаем на окраине станции.
Кирсанов метнул на меня укоризненный взгляд:
- Трояновский, вы что, трусите?
Прямо так и спросил.
Очевидно, в дебаты с ним вступать бесполезно. Вот уж действительно сугубо штатский человек. И я, официальным тоном попросив своих спутников следовать к машине, первым направился на выход из ресторана.
Кирсанов конечно же посчитал себя оскорбленным и молчал до тех пор, пока мы не выбрали место для обеда.
- Так дело не пойдет, товарищ Трояновский, - начал было он, опускаясь на траву обочины. И тут вдруг в небе раздался характерный гул моторов "юнкерсов". Подняли головы вверх - так и есть, фашистские самолеты! Насчитали 32 машины.
Потом раздался зловещий свист бомб, заколебалась земля. Станция окуталась дымом. Я посмотрел на Кирсанова - лицо его было искажено откровенным ужасом.
Да, фронтовые университеты проходятся иногда и за считанные минуты.
Только вернулись в Новгород, как меня тут же вызвали к члену Военного совета. Корпусной комиссар В. Н. Богаткин сказал:
- Хочу пригласить вас, политрук, в корпус генерала Лелюшенко. Это соединение нанесло несколько успешных ударов по врагу, а сейчас сдерживает натиск его превосходящих сил. Уверен, что вы найдете там немало интересных тем для газеты.
Рано утром двинулись в направлении на Опочку. Ехали двумя машинами: корпусной комиссар, его адъютант и я - на легковой, а охрана - на броневичке. Начальник штаба фронта генерал-лейтенант Н. Ф. Ватутин посоветовал держаться в основном проселочных дорог: над ними не так свирепствовала вражеская авиация.
Уже ночью на скрещении дорог нас встретил офицер связи и проводил в небольшой домик лесного кордона, где и находился генерал Д. Д. Лелюшенко. У командира 21-го механизированного корпуса на груди орден Ленина и Золотая Звезда Героя Советского Союза, награда за отвагу в боях в период еще советско-финляндского военного конфликта.
Член Военного совета фронта тут же поздравил Лелюшенко с новой наградой орденом Красного Знамени. На что генерал ответил:
- А я думал, что вы у меня и прежние-то награды отберете за то, что отступаю...
- Может, кое у кого и следовало бы их отобрать,- возразил Богаткин,- но не у вас. Командование фронта высоко оценивает действия вашего соединения...
Начало войны застало части этого корпуса в стадии формирования. Имея большой некомплект в людях и технике, его полки 25 июня все же выступили из Идрицы и Опочки в район города Даугавпилс. И с ходу нанесли здесь удар по противнику. Несколько суток танкисты, артиллеристы и мотопехота Лелюшенко дрались на улицах города и в его окрестностях, уничтожая передовые части 50-го немецкого механизированного корпуса. Но вскоре, подтянув сюда новые дивизии, врагу удалось-таки снова запять Даугавпилс.
Рассказывая о боевых действиях вверенного ему корпуса, Д. Д. Лелюшенко то и дело упоминал фамилию полковника В. А. Копцова, командира 46-й танковой дивизии.
- Это уж не тот ли Копцов, которому за бои у реки Халхин-Гол было присвоено звание Героя Советского Союза? - не удержавшись, спросил я.
- Он самый,- ответил Лелюшенко.- А вы что, знаете Василия Алексеевича?
Пришлось рассказать, что еще в 1939 году, являясь сотрудником газеты "Героическая красноармейская", я два дня провел в танковом батальоне майора В. А. Копцова. Тогда это подразделение смелой атакой отбило у самураев господствующую над местностью высоту, что позволило нашим войскам в более короткие сроки сбить японцев и с других, соседних.
И вот по просьбе члена Военного совета фронта и конечно же моей Лелюшенко повез нас в 46-ю дивизию. По дороге рассказывал:
- Полковник Копцов дважды ранен. Я пытался отправить его в госпиталь, но он всякий раз убеждал меня оставить его в соединении. Отважный человек, хороший командир!
Мы приехали в дивизию, когда ее полки только что отбили вторую за этот день яростную атаку врага. Фашисты на сей раз бросили в бой не только танки и пехоту, но и вызвали для поддержки свою авиацию. Свыше 30 бомбардировщиков ссыпали бомбы на оборону полков и батальонов соединения, но танкисты не дрогнули, не отошли ни на шаг.
Я бы, пожалуй, и не узнал Копцова, если бы не Звезда Героя у него на груди. Василий Алексеевич сильно похудел, черты лица как-то заострились. Правая рука полковника была перебинтована и заложена за отворот комбинезона. На голове, под шлемом, тоже белели свежие бинты.
Мы разговорились, вспомнили Халхин-Гол, общих знакомых. И только было подошли к событиям сегодняшнего дня, как нас прервал комиссар дивизии В. И. Черешнюк. Он доложил Копцову, что идет в полк Ермакова, где сейчас состоится партийное собрание.
- Партийное собрание полка на передовой? - откровенно удивился я.
- А почему бы и нет?- пожал плечами Черешнюк.- Фашисты, думается, теперь до утра будут приводить себя в порядок.
- А можно мне пойти с вами на это собрание? - спросил я у комиссара.
- Пожалуйста,- кивнул Черешнюк.
И мы пошли.
Командный пункт нужного нам полка размещался на опушке леса. Несколько впереди угадывались огневые позиции артиллеристов. А рядом с КП находился резерв: три танка, бронемашина и до двух взводов автоматчиков.
В некотором отдалении, в глубине леса, лежала небольшая лощинка, поросшая редким сосняком. Лучшего места для собрания и найти трудно.
Коммунистов в части осталось не густо: немногим более тридцати человек. А на собрание сумело прийти и того меньше: двадцать два. Зато немало собралось беспартийных. Собрание-то открытое.
Многие из пришедших ранены, с повязками. И все, это видно по лицам, предельно утомлены. Шутка ли, десять дней в походах и боях! Но такова уж сила дружбы, боевого товарищества - собрались вместе, и на лицах уже улыбки.
Пришли по полной боевой форме - дай сигнал, и люди тут же ринутся к своим танкам и орудиям.
Минутой молчания почтили память погибших. Имена этих коммунистов не упоминали, слишком уж большим был бы список, а времени в обрез. Но, думается, каждый из присутствующих успел за эту минуту вспомнить своего близкого друга, боевого товарища, сложившего голову в боях за свободу и независимость любимой Отчизны.
Затем командир полка полковник И. П. Ермаков сделал короткий доклад о задачах партийной организации части в боевых условиях. Собственно, это был не доклад, а скорее беседа старшего товарища с ними, коммунистами. Ермаков, в частности, рассказал о боевых делах полка за последние несколько дней боев, назвал героев, не скрыл недостатки и упущения, которые приводят к излишним потерям и неудачам, проинформировал о положении на фронте.
В прениях первым взял слово автоматчик Иван Середа. Коренастый, крепко сбитый, с большими натруженными руками, он, прежде чем начать говорить, оглядел своих товарищей - коммунистов долгим взглядом. Сказал, тяжело вздохнув:
- Да, большие потери понесла наша партийная организация... - Снова помолчал, кашлянул так, будто ему не хватило воздуха, и продолжил: - Война сурова и зла. Это мы все видим. Что же показали бои, которые мы с вами ведем с самого Даугавпилса? Фашист пока берет техникой и, я бы даже оказал, наглым духом. Но как только ему дают настоящий отпор, он не выдерживает. Вот у нас на глазах происходил один такой поединок зенитной батареи лейтенанта Кожевникова с двенадцатью "юнкерсами". Зенитчики с первых же выстрелов подожгли один самолет. Словом, показали, что этот налет фашистам безнаказанно не пройдет! И что же? Ни одна бомба при первом заходе не попала в цель!
А когда "юнкерсы" разворачивались, чтобы сделать второй заход, батарея сбила еще один самолет. И помните, как остальные, сыпя бомбы куда попало, поспешили уйти? Вот так и надо учить этих наглецов!
О себе Середа почему-то не говорил. Хотя, как я потом узнал, он дрался отважно. В Даугавпилсе, например, Середа, заметив фашистский танк, который вел из-за разрушенной стены пулеметный огонь (орудие, видимо, было повреждено), решил его уничтожить. Но как? Гранат под рукой не было, он их израсходовал раньше... Огляделся. И увидел валявшийся неподалеку... простой топор. Схватил его, перебежками от укрытия к укрытию зашел к танку с тыла, взобрался на него и сильным ударом топора погнул ствол пулемета. Огонь прекратился, и наши бойцы ринулись вперед.