21 февраля выдался необыкновенно пасмурный день. Никто не выходил из жилья без крайней необходимости, все занимались своим делом дома. Гренландцы осматривали охотничью снасть, заготовляли сбрую и постромки для собак, мы же были заняты своими записями, стараясь подогнать их a jour [31]. Вдруг дверь распахнулась, и перед нами предстал Теркель Матиассен живехонький!

Изумление наше было так велико, что с секунду стояла мертвая тишина. Затем разразился ураган радостных приветствий. Мы кричали наперебой.

Но Якоб, Якоб! Где же Якоб?

Оказалось, что он едет следом. Он остановил сани, чтобы распутать постромки. У Матиассена же не хватило терпении дожидаться, и он помчался вперед.

Вновь прибывшим вручили письма из Дании и Гренландии, дожидавшиеся их с самой поездки нашей в Честерфилд. Они углубились в вести с родины, а мы тем временем принялись варить и жарить праздничное угощение.

Тяжело пришлось им за эти восемь месяцев; запасов провианта не было, жили только охотничьей добычей. Зато превосходные археологические результаты их работы были наградой за все лишения и труды. Теперь мы все были в сборе и могли принять окончательные решения относительно экспедиции.

Теркель Матиассен, археологические изыскания которого уже дали блестящие результаты, должен был продолжать эту работу в связи с прочими своими этнографическими и картографическими работами на Баффиновой Земле и потому отправлялся на санях к Понд-Инлет.

Кай Биркет-Смит, главные задачи которого были связаны с изучением оленных эскимосов, уезжал, взяв с собой толмачом Якоба Ольсена, в окрестности Эскимо-Пойнта, чтобы оттуда охватить своей исследовательской работой и соседние племена - чайпьянских индейцев около Чёрчилля [так].

Петеру Фрейхену было дано поручение доставить весной с Датского острова большие коллекции экспедиции с Репалс-Бея. Оттуда он должен был на китоловном судне плыть до Честерфилда, проверяя по пути старую географическую карту, а в Честерфилде полечить свою больную ногу у врача, который каждое лето объезжал побережье на пароходе Гудзоновской торговой компании.

Еще одну осень и первую половину зимы оставалось "Раздувальному меху" служить приютом для участников экспедиции, а затем и его сага кончалась. С наступлением светлого времени в начале 1924 года Фрейхен вместе с уроженцами мыса Йорк отправлялся в Понд-Инлет и оттуда на санях или на каком-нибудь судне - в Гренландию.

Я же сразу по окончании всех необходимых приготовлений должен был начать свою экспедицию через Северо-западный проход до Аляски.

До залива Пелли меня должен был сопровождать Хельге Бангстед, который затем собирался провести лето на острове Ванситтарта, занимаясь раскопками на местах древних стойбищ, находившихся поблизости старых охотничьих угодий гренландцев у Солнечных скал. Заключительной задачей Бангстеда после оказания помощи Фрейхену при оставлении нашей штаб-квартиры было пополнение коллекций, собранных нами на Баррен-Граундсе. Затем в Честерфилде ему предстояло присмотреть за погрузкой на пароход имущества экспедиции и оттуда уже отправиться домой через Черчилль, Йорк и Виннипег.

Все эти широкие планы и были выполнены согласно программе.

Наше небольшое хозяйство в "Раздувальном мехе", которое мы вели с 1 октября 1921 года до марта 1923 года, приходилось теперь ликвидировать. Воспоминания о маленьком нашем лагере я лучше всего резюмирую, обратившись к впечатлениям одного из последних вечеров, проведенных мной там.

Я возвращался домой из разведочной поездки по морскому льду и, когда стал огибать в сумерки Южный мыс, мне открылся вид на наш "Раздувальный мех". Свет из окошек дома ложился на снег и падал на многочисленных собак, крепко спавших врастяжку, словно они понимали, что надо отдохнуть хорошенько, пока есть время. При свете фонарей несколько групп товарищей мастерили новые сани, которые скоро должны были понадобиться. Приходилось спешить, рабочего дня не хватало, и люди, забывая усталость, работали с рассвета до поздней ночи. Молотки пели, ударяя о стальные полозья, а рубанки в такт стругали деревянные бруски для подполозьев.

Ритм радости слышался в спешке работы, красота и мир зимней ночи окружали людей. На фоне белой равнины темнели две скалы, вершины которых мы украсили путевыми знаками в память тех, кто должен был быть с нами, но кого смерть подстерегла на пороге выступления в путь. У подошвы скал светились звездочками ледяные оконца ульеобразных снежных хижин эскимосов.

Вихрем разметала разоспавшихся собак моя упряжка, и когда мы остановились у навеса, где она обыкновенно стояла на привязи, до меня донеслись с озерка, куда мы обычно ходили за льдом, строфы песни. Она словно напутствовала нас, выступавших через несколько дней в дальний путь в разные концы побережья, навстречу новым задачам:

Только духи неба знают,

Что нас ждет там, за скалами!

Все же смело направляю

Я собак своих вперед,

Все вперед,

Все вперед!

2. ВДОЛЬ СЕВЕРНОГО ПОБЕРЕЖЬЯ АМЕРИКИ

2.1. К Северо-западному проходу

Арктическая весна манила нас своими обещаниями в то мартовское утро, когда мы прощались с остальными товарищами, отправляясь в великий санный путь. Никогда еще не обменивались товарищи более торжественным рукопожатием!

Веселые напутствия утонули в суматохе выступления, и не успели мы опомниться, как собаки, по-дорожному радостно возбужденные, уже отделили нас от наших старых товарищей полосой великого безмолвия.

Гага и Малышка еще раз помахали на прощанье своим айвиликским друзьям, с которыми им уже не суждено было больше свидеться, и таким образом закончили еще одну главу своей жизни, полную приключений.

* * *

Мне в ближайшие полтора года предстояло посетить все группы эскимосов, обитающих на побережье Полярного моря, то есть, преодолев Северо-западный проход, объехать все северные берега Америки, промышляя охотой пищу себе с товарищами и своим собакам.

Нашей далекой целью на крайнем западе был мыс Восточный (Дежнева), голый сосед Аляски, отделенный от нее Беринговым проливом, за которым начинается Азия.

Первую продолжительную остановку мы наметили себе в Арвилигьюаке, то есть на "Земле больших китов", - таково эскимосское название области залива Пелли, где находятся охотничьи угодья самых восточных нетсиликов.

В дальний путь надо пускаться по возможности в самой тесной компании, поэтому нас было всего трое.

Во-первых, Кавигарссуак Митек, прозванный "Гагой", 22-летний молодой эскимос из Туле. Он не знал страха, был смелым и выносливым охотником, хорошо правил собаками, никогда не щадил себя самого и не боялся брать самые большие грузы.

Во-вторых, Арнарулунгуак - "Малышка", 28 лет от роду. И она была из Туле и, подобно своему двоюродному брату Гаге, отличалась ровным, веселым характером. Теперь ей предстояла длинная санная поездка, требовавшая от нее изо дня в день упорного тяжелого труда наравне с мужчинами и, кроме того, всей чисто женской работы: на ней лежало приготовление пищи и осмотр и починка нашей одежды на каждой вечерней остановке в новой снежной хижине. Но Малышка и то и другое находила в порядке вещей.

Из запасов мы взяли с собой лишь самое необходимое, и во всем снаряжении нашем не было ничего лишнего. На двух длинных шестиметровых санях, типа "Гудзон-Бей", снабженных торфяно-ледяными подполозьями, везли мы груз в 1000 кг, поделенный пополам; в каждые сани впрягалась дюжина собак. Почти две трети груза составлял корм для собак; остальное: чай, кофе, сахар, мука, табак, меновой товар для приобретения разных этнографических достопримечательностей, наконец, одежда, оружие и запас патронов на год.

Капитан Кливленд из Репалс-Бея до конца оставался для нас гостеприимным и услужливым соседом; его молодой помощник Джимми Том проводил нас до Джибсон-Ков, откуда начинался путь через перешеек Рей. Рано утром 20 марта мы распростились с нашим проводником. Дул свежий бриз, и мороз покусывал. С этих пор никто не мог получить от нас вестей, пока мы не доберемся до первой телеграфной станции где-нибудь на Аляске.