Внутри сильно пахло каким-то моющим средством.
Нуньес встретил их с радушно-подозрительным выражением лица, впрочем, для Голева такой взгляд был уже не в новинку. Удивило другое: ожидался, судя по имени, типичный португез, а Нуньес совершенно точно был арабских кровей: об этом проговаривались не только жгучие искры, вспыхивающие под бровями, но и отсутствие свиной тушенки в ассортименте. Вином Нуньес приторговывал, но сам не пил никогда, и основное требование к работникам было такое же. Вот почему Сергей и предложил Голеву попытать счастья: найти среди русских и украинцев трезвенника - это все равно что искать среди португальцев буддиста. Большая экзотика.
Собеседование проходило прямо у прилавка, будто Голев пришел покупать спички, а не на работу устраиваться. Сергей бегло общался с хозяином на португальском, и Голеву тоже удавалось понять некоторые слова.
- Не пьет? - спросил Нуньес, сдвинув брови.
- Абсолютно.
- Давно здесь?
Тут Голев вмешался, сказал по-английски:
- Третий месяц.
- Хорошо, - сказал Нуньес, - сдавай ему работу. Пусть начинает сегодня.
Сергей торопливо повел Голева в глубь магазинчика, становилось все холоднее, потому что шкафы-морозильники располагались в самом конце зала. Открыл небольшую дверь, покопался там, вытащил ярко-зеленую форменную куртку и такие же штаны, протянул Голеву.
- В общем, так. Твои обязанности весьма обширны. Уборка влажная раз. Разгрузка товара - два. Охрана - три. То есть, если кто-нибудь что-нибудь сворует с полки, вычтут у тебя. Теперь переодевайся и приступай. Есть будешь тут, ночевать - твои проблемы. Оплата тысяча эскудо в день.
- А ты?
- У Нуньеса брат открыл лавочку в Байру-Алту, и он обещал ему помочь с подготовленными кадрами. Поэтому он так торопится с заменой. - Сергей наклонился к Голеву и шепнул (хотя русского здесь и без этих предосторожностей никто не понимал): - Имей в виду, Нуньес всех подозревает в воровстве. У него такая заморочка. Поэтому он сам всегда стоит за прилавком или его подменяет дочка. Фатима.
Когда Голев, облаченный в кузнечикового цвета форму, чересчур для него широкую, вернулся к прилавку, там уже стояла черноглазая Фатима и вежливо улыбалась новому "сотруднику". Голев представился по-английски, Фатима ответила на португальском. Она была совсем молоденькая, лет восемна-дцати, наверное, и красивая, наверное, во всяком случае, Голев замечал, как на нее смотрят захожие туристы. Ему лично такая красота не нравилась, чересчур уж восточный тип. Такая, если что, и кинжалом может ударить, почему-то решил Голев и в миллионный раз подумал о Таньке.
Если честно, то он и не переставал о ней думать.
Сергея он снова встречал в ночлежке, но реже и реже - отсюда было далековато до Байру-Алту, да и нуньесовский брат разрешал проверенному кадру время от времени ночевать в магазинчике - экономил на охране. Сам Нуньес вскорости тоже оттаял, стал звать Голева ласково - Колья, потому что Колья Голев старался, делал все, что скажут, и даже больше, а уж после того, как он схватил за руку магазинного воришку, Нуньес прямо прослезился от благодарности, выписал Голеву премию в пять тысяч, подарил бутылку дешевого красного вина и разрешил оставаться в минимеркадо на ночь.
Большие магазины назывались по-португальски гипермеркадо, вообще этот неслышанный прежде язык казался Голеву очень забавным. Например, двухместный номер в скромненьком отеле (он заходил как-то прицениться) назывался "дупло", а спички - "фосфорес".
Постепенно жизнь входила в колею. Голев отдал в прачечную грязную одежду, купил еще одну смену белья и даже откладывал деньги. Через два месяца он снял себе комнатку в дешевейшем из всех возможных пансионов в Алфаме. По утрам он просыпался от крика соседских ребятишек, которые просыпались ни свет ни заря и сразу же выбегали на улицу, подгоняемые родителями: дома было слишком тесно.
И самое главное: он позвонил Таньке. Теперь, когда у него был постоянный заработок, кров и пища, он имел право это сделать.
С колотящимся сердцем купил телефонную карту, закрыл за собой тяжелую дверь уличной будки и набрал домашний севастопольский номер. Долгое молчание, скрежет, попискивание, и потом четкие длинные гудки.
- Алло!
- Танька, - сказал Голев, уткнувшись губами в телефонную трубку, как в шею жены, - Танька, это я.
- Коля?! Коленька, где ж ты, милый мой, дрянь такая, ну почему ты мне раньше-то, сволочь, не позвонил? Где ты? Приехал?
- Нет, Танька, я все еще здесь. Зарабатываю вам деньги.
- Не нужны нам твои деньги дурацкие, приезжай, Коленька, возвращайся, пожалуйста!
Танька заплакала.
Если бы она знала, что у него нет возможности приехать!
- Таньк, потерпи немного, я должен пока еще тут работать, понимаешь? Мне ведь нужно долг вернуть.
- Знаю я про твой долг! Кичитский прибежал, каялся - это я, говорит, Николая погубил, я свел его с ростовщиком! Так вот, Коленька, этого твоего ростовщика грохнули месяц назад!
- Что?
- Грохнули! - кровожадно сказала Танька, перестав плакать. - Там были такие страшные суммы в расписках, что твои семьсот просто потерялись. Уже нашли убийцу, и он сдал заказчика. Так что ты ничего никому не должен, Коля, просто приезжай! Дети так скучают по тебе, и тетя, и я...
- Как ты сама-то?
- Да что я! Все, как прежде, полы мою. Катя мне еще нашла работенку надомную... А вот тетя не очень хорошо, все болеет, жалуется... Коля, милый, приезжай, пожа...
Тут, естественно, карточка кончилась - Голев ведь выбрал самую дешевенькую, трехминутную. Из трубки, в которой только что жил Танькин голос, доносился монотонный бездушный гудок... Голев вынул бесполезную теперь карточку из автомата и зачем-то положил ее в карман рубашки.
Будто кусочек Севастополя в ней остался - маленький кусочек, буквально на одну Таньку.
К языкам он и вправду оказался способным - всего через полгода начал даже думать на португальском, и сны ему снились на португальском. Нуньес даже не верил, что Голев не учил здешний язык раньше, уж слишком бойко у него получалось. А Фатима старалась расширить его словарный запас: брала разные товары с полок и называла их португальскими словами. Голев запоминал их вместе с ее хрипловатым восточным голосом и робкими движениями - как она убирает черную прядку, выбившуюся из-под косынки, повязанной на колхозный манер, как смотрит на него искоса, ожидая ответа, и как сияет, если он ответил правильно.
Однажды Голев спросил, почему ее так зовут, что означает это имя, и девушка начала рассказывать, не забывая говорить медленно и четко.
Фатима - одно из самых популярных португальских имен, но история у него вовсе не восточная, как многим кажется. Заметил ли Колья, сколько тут церквей и как глубоко, несмотря на двадцать первый век, веруют в Господа Бога местные люди? Вот и отец Фатимы, Нуньес, принял христианство, хотя вообще-то он изначальный мусульманин. Приехав в Португалию в поисках работы из бедной аравийской деревни, будущий Нуньес (это имя он принял вместе с новой верой) поразился красоте и величию католичества, его спокойному уважению к пастве и, особенно, мессам - он даже плакал, впервые услышав, как поет хор в Игрэжа да Мемориа. В общем, редчайший случай - мусульманин перешел в иную веру. Единственное - он так и не начал есть свинину, да и к пьянству у него отвращение, впрочем, это ведь не редкость и для христианина, не так ли?
После обретения новой веры Нуньесу начало везти. Он выкарабкался из бедности, выписал сюда всю семью, включая двоюродных братьев и семикисельных сестер, открыл маленький магазинчик, а теперь у него уже целых два минимеркадо - этот и в Байру-Алту, где работает дядя Фатимы. Женился Нуньес на местной, португалке, ее звали Мануэла, но Фатима маму совсем не помнит, она умерла, когда девочке было всего три года. А имя ей такое дали вот почему.
Не очень далеко от Лиссабона есть город - Фатима. До недавнего времени это был захудалый сельский городок, жили все своими фермерскими хозяйствами, пока трое детишек-пастухов не встретили незнакомую женщину в белом платье, от которой исходило необычайно яркое сияние. Старшая из пастушек, девочка Лусия, осмелилась заговорить с незнакомкой, и та попросила ее прийти сюда же ровно через месяц. Другие ребятишки - Франсиско и Жасинта - очень испугались, но согласились молчать о случившемся по просьбе Лусии и этой незнакомки.