Гвардии сержант Китаев тоже крепко усвоил методу Федоренко: прицелься получше - и жми... Он не раз поддерживал друга огнем спаренных крупнокалиберных пулеметов.
Летим на высоте сто метров. Внизу светлые огоньки хуторов и деревень. Близ истребительного аэродрома, где базируются армейские летчики, даем условную ракету:
не дай бог свои собьют...
Железная дорога, различимая по черным ниткам рельсов на белоснежной площади, убегает назад и вправо. Небо чисто, и полумесяц слегка освещает землю. Кажется, ничто не предвещает ухудшения погоды, но тем неприятнее туман и дымка, начинающие сверху Давить на торпедоносец. Вначале это марля, прозрачная сетка, сквозь которую без труда видна Полярная звезда.
Стою в фюзеляже, через стеклянный колпак астролю-ка смотрю на сгущающийся туман. Шишков пробует пробиться вверх. Безуспешно! Уже -непроницаемая густая сплошная белая стена на пути торпедоносца.
Вверх идти нельзя: начинается обледенение. Машину бросает. Что-то непонятное в ее поведении. Как нервная дрожь мерзнущего человека. Упираюсь головой в стекло, так лучше видно землю. Она все ближе с каждой секундой. На нашем пути возвышенность; надо быть осторожным.
По приказу командира Федоренко радирует: "Погоды нет, сплошной туман".
Шишков спешил предотвратить вылет друзей, но, взглянув на часы, понял: все торпедоносцы уже поднялись в ночное небо.
- Товарищ командир, - настороженно спрашивает Федоренко. - Мы будем возвращаться?
- Мы? - слышится мальчишески звонкий голос Иванова. - Мы пройдем.
- Верно, мы пройдем, - подтверждает Шишков. Голос у Шишкова спокойный, негромкий. Я не вижу командира, мы в разных кабинах, но мне кажется, что он рядом.
...Капельки воды, тысячи капелек, быстро превращаются в лед. Вибрация самолета усиливается. Надо снова снижаться, и Шишков ведет машину вниз, пока позволяет стрелка высотомера.
- Мы однажды с Пресняковым в такую кашу влезли. Крылья льдом покрылись, не тянут моторы и все, - делится воспоминаниями Иванов. - Пришлось торпеду сбросить...
- А мы мины будем сбрасывать только в точку, указанную Борзовым, отвечает Шишков.
Сколько бы не менял торпедоносец курс, он неизменно приближался к цели. Слева возвышенность. Легко врезаться. Но Шишков внимательно изменял курс, когда этого требовал штурман. Иванов вдоль и поперек измерил край, знал все пути-дороги, но сейчас не видно ни дорог, ни других ориентиров.
Плыл туман, били по крыльям и превращались в лед капли дождя, и самолет тяжелел под их весом. Так мы летели в тумане, веря лишь расчетам Николая Иванова. Оборвался лес. Торпедоносец получил десяток метров для маневрирования. Шишков сразу использовал эту возможность.
Знаю Шишкова с лета сорок третьего года. Это на войне большой срок. Он родом из Башкирии. В девятнадцать лет надел армейскую форму. После авиаучилища служил в одной из эскадрилий ВВС Красной Армии инструктором. В полку Шишкова все, начиная с командира и кончая матросами, охраняющими самолеты, очень любят. Прежде всего, конечно, за отвагу. Но не только за лее. Вызывает уважение его спокойствие в воздухе, скромность и доброжелательность на земле. В сорок четвертом Шишков, еще комсомолец, водил большие группы на торпедные и топмачтовые удары. Конечно же, гвардейцы, особенно новички, волновались. Шишков вселял в них уверенность не только личным хладнокровием, но и простым, добрым словом, необидной шуткой. Если, направляясь к самолету, забежишь вперед, Шишков с улыбкой остановит:
- Что, без командира лететь собираешься?
Скажет Иванову, штурману:
- Коля, следующий полет у нас на торпедный удар, досмотри, чтобы нам по ошибке мины не привезли. А то представляешь...
Когда я полетел с Шишковым, он, улыбаясь, сказал:
- Встретимся на пути к цели с "фокке-вульфами", не старайся весь боезапас расстрелять одной очередью, может пригодиться и на обратном пути.
Шутка? По форме шутка. А если подумать - строгое командирское предупреждение: смотри, не расплавь ствол пулемета. Стреляй прицельно.
У нас были встречи с перехватчиками. Шишков и Николай Иванов работали под огнем удивительно спокойно, чего не могу сказать о себе. Но, слыша их уверенные команды, невозможно было не выполнить свои обязанности, как положено.
Туман поредел. Вновь открылись звезды. Шишков потянул на себя штурвал, чтобы набрать высоту.
- Слева сзади самолет! - крикнул Китаев, и мы схватились за рукоятки пулеметов.
"Мессершмитт-110" выше нас и на фоне неба отчетливо виден. Вот он разворачивается, но не заметил нас. Мы не в обиде за это.
Удаляемся от берега на высоте, которая бесконтрольна для радаров противника, - почти над самой водой.
Торпедоносец набирает высоту. Можно представить, как мечутся немецкие офицеры на командном пункте. Приходим неожиданно, и это заслуга Шишкова и Иванова. Ночью видна каждая трасса, каждый снаряд. И каждая трасса, каждый разрыв кажутся направленными в твою сторону, в твой самолет.
Встающие на пути взрывы слепят, волей-неволей заставляя жать на гашетку пулемета. Однако стрелять нельзя: иной раз противник ведет огонь неприцельно, лишь на звук летящего самолета.
Последние минуты. Все мысли о фарватере, над которым пролетает торпедоносец, чтобы в эти сто секунд полета над сторожевыми кораблями обмануть врага и выполнить задание.
По времени, мы знаем это, командир полка уже отвез "новогодние гостинцы" - морские мины. Как Иван Иванович прошел эту зону огня? Не задели ли его снаряды?
Набираем высоту уже вблизи военно-морской базы. Видны вспышки ракет, трассы автоматного огня, разрывы снарядов и пламя. Там - фронт, а мы - в тылу у врага. Вот и заданная высота. До цели несколько тысяч метров. Не могу оторваться от темного силуэта Либавы. Раньше я видел ее только днем, когда летал с пикировщиками дважды Героя Советского Союза Василия Ивановича Ракова и Героя Советского Союза Константина Степановича Усенко. Тогда нас встретили яростным огнем. Стреляли корабли, город, порт. Разгорелся воздушный бой истребителей прикрытия и "фокке-вульфов". Множество наших бомбардировщиков пикировали на транспорты, миноносцы, подводные лодки. Теперь мы были одни точка в бездонном небе.
Взметнулись лучи прожекторов. Небо вспыхнуло сотнями разрывов. Однако воспрепятствовать выполнению задачи фашисты уже не могли. Шишков сбавляет обороты. Почти неслышно летим к аванпорту, планируем.
- Пора, - говорит Иванов командиру.
И вниз летят мины. Пусть-ка теперь попробуют гитлеровцы привезти в Либаву подкрепление!
На бреющем, над самой водой, удаляемся от Либавы. Близ Шяуляя снова атаковал немецкий ночной перехватчик. Пристроился сзади. Несмотря на наш огонь, он подсылает очередь за очередью. Казалось, что его трассы идут мимо, но Иванов закричал:
- Вы что, спите там?
Откуда-то появился наш истребитель, и немецкий самолет из преследователя превратился в преследуемого.
Выходим точно на свой аэродром. Легкий удар на все три колеса, самолет катится к стоянке.
Выбираемся из машины усталые, но довольные.
- Командир дома? - спрашивает Шишков.
- Пять минут назад прилетел.
Спешим осмотреть самолет. Подходит Виктор Бударагин, тоже летавший на минные постановки. Он вернулся раньше нас.
- Ты же с Чистяковым собирался? - говорит мне Виктор.
- Командир решил иначе. А что?
- Чистяков не вернулся, - Бударагин лучом фонарика осветил плоскости, фюзеляж:
- И вам тоже досталось.
Но мое внимание меньше привлекли пробоины, чем бортовой номер. Там стояла цифра 13.
- Постой, да ведь сегодня тринадцатое декабря! - ...И мой тринадцатый боевой вылет в полку, - сказал я, сам не зная почему.
- Михаил, да ты талисман, ты счастливый, - не то в шутку, не то всерьез сказал Бударагин.
- Конечно, счастливый, раз с нами полетел, - подмигнул Иванов, - а в приметы, между прочим, мы не верим.
Один за другим, с небольшим интервалом, возвращались самолеты. Машины Чистякова среди них не было.