Предвидение - еще одно, крайне желательное качество военачальника, при отсутствии которого трудно считаться профессионалом. Но предвидение природный дар (оперативная интуиция, как говорил В. Тараканов), который дан не всем. Тем не менее и он во многом базируется на глубоком знании, на непрестанной работе мысли.

Отдельные авторы (прежде всего А. Геруа и Е. Месснер), не удовлетворяясь термином "профессионализм", выражающим сплав определенных волевых, интеллектуальных, этических свойств и таланта, вводят дополнительный - интеллигентность", в их концепции обозначающий важнейший признак и показатель профессионализма. "Без слов ясно, - говорит А. Геруа, - всякий специалист важен постольку, поскольку он "интеллигентен" в своей области, в своих пределах". "Чем интеллигентнее начальник, тем больше его ценность (при всех прочих равных условиях) и тем сильнее его влияние на подчиненных..." - замечает Е. Месснер.

Здесь понятие "интеллигентности" используется в "чистом виде", без того негативного значения, которое закрепилось в сознании военных в связи с антигосударственной, антиармейской позицией российской "передовой интеллигенции" в последние десятилетия Империи.

Олицетворением истинной интеллигентности, согласно взглядам Геруа и Месснера, должен быть Генштаб (в современном звучании - практически весь командный состав с академическим образованием), от которого требуется постоянная научная и практическая работа, неустанная, творческая, преисполненная предвидения, даже пророчества. Генштаб - это "мозг" утонченно-культурный, с философской закваской, дающей возможность делать выводы вперед на основании строго логических заключений из настоящего и прошлого, это "идейный кадр" армии.

Предупреждали эмигранты и об опасности "полуинтеллигентности" (серия статей Е. Месснера, посвященных репрессиям в Красной Армии: "Души в кандалах", "Полуинтеллигентное офицерство", "Кровавый год" и др.). Суть явления - в недоученности, теоретической и практической "недоразвитости" кадров. Это не значит, как поясняет Месснер, что командиры не храбры, не обладают волей, не знают свое ремесло и что армия под их руководством не может воевать. "Это значит, - пишет он, - что она не может воевать "малою кровью"... Офицерство знающее и - это самое важное - офицерство интеллигентное проливает кровь бережно, как искусный хирург, офицерство же неинтеллигентное "пущает кровь" без меры, как цирюльник. Красная армия, пока она будет руководствоваться нынешним офицерством, будет армией кровавых боев: может быть победа, может быть поражение, но во всяком случае кровавые", - поистине пророчески заключает Месснер в 1938 году{323}.

Охватывая взглядом персональный состав военной эмиграции, не трудно представить фигуры подлинных военных интеллигентов. Таков был генерал-лейтенант барон Петр Николаевич Врангель, широко образованный, отважный, доблестный кавалерист, мужественный военачальник, действительный вождь, "весь энергия, весь накаленность мысли, весь волевой огонь" (И. Ильин). Таков и генерал от инфантерии Николай Николаевич Юденич, "полководец, во всем блеске возродивший суворовские заветы" (Б. Штейфон). Таков и генерал-лейтенант Антон Иванович Деникин, командир легендарной "Железной" дивизии, главнокомандующий Западным и Юго-Западными фронтами, позже один из основателей Добровольческой армии и ее главнокомандующий. Таков генерал от кавалерии Николай Николаевич Баратов, командующий экспедиционным корпусом в Персии, "весь порыв и горение на пользу армии" (К. Попов), создавший в изгнании Зарубежный союз русских военных инвалидов и возродивший старейшую газету "Русский Инвалид". Генералы Николай Николаевич Головин, Александр Владимирович Геруа, Алексей Константинович Баиов, Арсений Анатольевич Гулевич, Петр Николаевич Краснов, Евгений Федорович Новицкий, Анатолий Николаевич Розеншильд-Паулин, Пантелеймон Николаевич Симанский, Алексей Павлович Будберг и другие - крупные, образцовые военачальники, блестяще проявившие себя в мирное время и в боевой обстановке, не просто грамотные и думающие офицеры, но военные мыслители, ученые, писатели, и в эмиграции сохранившие преданность ратному делу, - вот истинные военные интеллигенты, носители русской военной культуры.

Заметим, что представитель второй волны эмиграции, видный военный историк Н. Рутыч, также употребляет термин "военная интеллигенция", анализируя образы передовых офицеров, выведенных А. Солженицыным в эпопее "Красное Колесо". Речь идет, прежде всего, о таких литературных героях как А. Крымов, Г. Воротынцев, А. Свечин, за которыми стоят фигуры реальных офицеров, впитавших в себя дух и идеи "военного ренессанса" (1907-1913 гг.), "которые считали себя обязанными отвечать за русскую историю" и те из них, которые даже оказавшись в Красной армии способствовали "воспитанию новых военных поколений в духе национально-исторической осмысленности". К категории военной интеллигенции относит Рутыч и тех, кто был инициатором и организатором Белой армии. Это генералы и полковники М. Алексеев, Л. Корнилов, А. Деникин, С. Марков, М. Дроздовский, М. Неженцев, оставившие "яркий пример жертвенного служения России"{324}.

Военный профессионализм не возникает сам по себе, но осознанно, целенаправленно и бережно культивируется. Факторы его обеспечения и поддержания также были постоянным предметом размышлений изгнанников. Среди этих факторов - качественная подготовка командного состава (образование и воспитание), "офицерский отбор", справедливая кадровая политика, сбережение кадровых офицеров в военное время, внимание к личности офицера, высокий уровень военной печати и т.д. Все это - отдельные объемные элементы "офицерского вопроса", требующие специального рассмотрения и выходящие за рамки данной статьи.

Офицерская этика

В сущности, как уже говорилось, особая этика также является чертой офицерского профессионализма. Этические нормы офицерства исторически вырабатывались в среде профессионалов, и командира, не следующего этим нормам, по большому счету офицером и мастером военного дела назвать нельзя. В то же время особая (по сравнению с общегражданской и "общевоенной") нравственность является отличительным свойством и одним из главных достоинств офицерского корпуса.

Эмигранты во множестве работ составили довольно внушительный "свод" моральных качеств, необходимых офицерству. Исходным моментом здесь может служить то, что выражено в простом и ясном утверждении Н. Белогорского: "Офицерами, ведущими на смерть других людей, могут быть лишь те, кто сознают себя выше окружающей среды и кто, отвечая за других, привык прежде всего отвечать за себя"{325}.

Именно отсюда, из призвания и обязанности вести других в бой, на возможную гибель и возникает эта "особость", эта специфичность офицерской этики, заключающаяся в ее возвышенности. То, что для гражданина предстает высочайшим идеалом и превосходит все требования обычной практической морали, - является непреложным жизненным законом для человека в погонах. Героическое для гражданского общества оказывается обыденным для военного сословия. Причем воинское служение, избранное офицером профессией, не эпизод в его жизни. Оно поглощает все его существование и не только в бою, но и в будничной работе требует непрекращающегося самоотвержения. "Мало красиво умереть на поле сражения, может быть гораздо труднее всю свою жизнь согласовать с интересами армии и в незаметном, неустанном труде, подвиге самоусовершенствования и самоограничения стать воином, полезным для отечества", - говорит генерал А. Попов{326}.

Страницы периодики Зарубежья, донося до нас споры о предназначении офицерства эмиграции, о будущем корпусе русских офицеров, открывают порой неожиданные вещи. В одном из номеров содержательной, экспрессивной военно-политической газеты "Сигнал", органа Русского Национального Союза Участников Войны (его возглавлял генерал А. Туркул), помещена небольшая статья "Долг офицера" авторства Н. Снесаревой-Казаковой. В статье по сути сформулирован кодекс офицерской этики, отражен тот идеал, который лучшая часть интеллигенции чаяла видеть в защитниках Отечества: