В. Мажоров

Через несколько дней, 5 ноября газета "Известия" напечатала другую статью, направленную против меня.

В феврале 1967 года сенатор Карл Мундт попросил меня выступить перед Комитетом Сената по иностранным делам Конгресса США и изложить мое мнение по поводу проекта Договора о консульских отношениях с Советским Союзом, которому предстояло в соответствии с пожеланием президента Джонсона получить одобрение Сената. Я принял приглашение выступить 27 февраля.

Коротко изложив мой опыт отношений с советскими дипломатами, я заявил, что если в Соединенных Штатах откроются дополнительные советские консульские учреждения, то это, определенно, будет означать возрастание советской шпионской активности. Я указал, что организация таких консульств в городах со значительным количеством населения славянского происхождения представит опасность для этих людей из-за угрозы использования запугивания и террора в целях их вовлечения в работу в интересах Советского Союза. И это особенно опасно для тех людей, родственники которых находятся за "железным занавесом".

К моему сожалению, договор был Сенатом ратифицирован, несмотря на предупреждения других хорошо информированных людей, которые рекомендовали не одобрять его пока идет вьетнамская война.

После этого, 6 апреля меня вызвали в Комитет по антиамериканской деятельности Палаты представителей Конгресса США для заслушивания в отношении того, как советские представители занимаются шпионажем в Соединенных Штатах. Комитет воспользовался моим выступлением для начала слушаний, имеющих целью определить, необходимы ли новые законодательные акты для взятия под контроль шпионской деятельности в Соединенных Штатах. На двухдневном заседании комитета присутствовали конгрессмены Уотсон из Южной Каролины, Так из Вирджинии, Раудебуш из Индианы, Калвер из Айовы и Уиллис из Луизианы.

Я подробно рассказал, как русские вербовали, обучали и использовали меня в качестве агента для своей шпионской сети, действующей под прикрытием своего посольства. Конгрессмены задали много вопросов в отношении техники "тайниковых операций", а также той свободы, которая позволяет советским представителям посещать научно-технические заседания в Соединенных Штатах. В частности, конгрессмены Уотсон и Раудебуш интересовались тем, как русские становятся членами научно-технических обществ и как они вербуют людей на их заседаниях и встречах.

Члены комитета сказали мне, что могут в будущем вновь попросить меня дать показания, в том числе и по другим вопросам, и выдали мне постоянный вызов в комитет для дачи показаний, так что я пользуюсь федеральной защитой на случай, если кто-либо попытается совершить посягательство на меня из-за моих свидетельских показаний в комитете Конгресса. Когда я, утомленный двухдневными слушаниями, спускался по ступеням здания Конгресса, мои мысли вернулись к шести годам моей деятельности в качестве двойного агента и к тем советским представителям, которых я знал. Меня интересовало, что они говорили сейчас своим шефам обо мне. Я подумал, и уже далеко не в первый раз за эти шесть долгих захватывающих и пугающих лет, что свобода стоит проявляемой ради неё бдительности. И гражданской лояльности. И смелости. Я думал об этих смелых, умных и самоотверженных людях из ФБР, которых я так хорошо узнал и с которыми так хорошо работал. И я думал о моей стране, Соединенных Штатах Америки, стране, которая предоставила мне столько возможностей, в том числе самую главную возможность - служить ей.

Меня часто интересует, как поживает мой бывший друг Валентин Алексеевич Ревин. Я надеюсь, что кремлевские руководители не обошлись с ним слишком сурово - он ведь искренне боролся за успех своего дела. Перефразируя Шекспира, хочу сказать: - Увы, бедный Ревин, я хорошо знал его.