Вечером он снова зашел к Маякиным. Старика не было дома, и в столовой за чаем сидела Любовь с братом. Подходя к двери, Фома слышал сиплый голос Тараса:
- Что же заставляет отца возиться с ним? При виде Фомы он замолчал, уставившись в лицо его серьезным, испытующим взглядом. На лице Любови ясно выразилось смущение, и она, как бы извиняясь, сказала Фоме:
- А! Это ты...
"Про меня шла речь!" -сообразил Фома, подсаживаясь к столу.
Тарас отвел от него глаза и уселся в кресло поглубже. С минуту продолжалось неловкое молчание, и оно было приятно Фоме.
- Ты на обед пойдешь? - спросила наконец Любовь.
- На какой?..
- Разве не знаешь? Кононов новый пароход освящает... Молебен будет, а потом поедут вверх по Волге...
- Меня не звали, - сказал Фома.
- Никого не звали... Просто он на бирже пригласил - кому угодно почтить меня, - пожалуйте!
- Мне не угодно...
- Да? Смотри - выпивка будет там грандиозная, - искоса взглянув на него, сказала Любовь.
- Я и на свои напьюсь, коли захочу...
- Знаю! - выразительно кивнув головой, сказала Любовь.
Тарас играл чайной ложкой, вертя ее между пальцами, и исподлобья поглядывал на них.
- А где крестный? -опросил Фома.
- В банк поехал... Сегодня заседание правления... Выборы будут...
- Опять его выберут?..
- Разумеется...
И снова разговор оборвался. Тарас медленно, большими глотками выпил чай и, молча подвинув к сестре стакан, улыбнулся ей. Она тоже улыбнулась радостно и счастливо, схватила стакан и начала усердно мыть его. Потом ее лицо приняло выражение напряженное, она вся как-то насторожилась и вполголоса, почти благоговейно спросила брата:
- Можно возвратиться к началу разговора?
- Пожалуйста! -кратко разрешил Тарас.
- Ты сказал - я не поняла - как это? Я спросила:
"Если всё это утопии, по-твоему, если это невозможно... мечты... то что же делать человеку, которого не удовлетворяет жизнь?"
Ее глаза с напряженным ожиданием остановились на спокойном лице брата. Он взглянул на нее, повозился на кресле и, опустив голову, спокойно и внушительно заговорил:
- Надо подумать, из какого источника является неудовлетворенность жизнью?.. Может быть, это от неумения трудиться... от недостатка уважения к труду? Или - от неверного представления о своих силах... Несчастие большинства людей в том, что они считают себя способными на большее, чем могут... А между тем от человека требуется - немного: он должен избрать себе дело по силам и делать его как можно лучше... Нужно любить то, что делаешь, и тогда труд -даже самый грубый -возвышается до творчества... Стул, сделанный с любовью, всегда будет хороший, красивый и прочный стул... И так -во всем... Ты почитай Смайльса -не читала? Очень дельная книга... Здоровая книга... Леббока "Радости жизни" почитай... Вообще помни, что англичане самая трудоспособная нация, чем и объясняется их изумительный успех в области промышленной и торговой... У них труд - почти культ... Высота культуры всегда стоит в прямой зависимости от любви к труду... А чем выше культура, - тем глубже удовлетворены потребности людей, тем менее препятствий к дальнейшему развитию потребностей человека...
Счастье -возможно полное удовлетворение потребностей... Вот... И, как видишь, счастье человека обусловлено его отношением к своему труду...
Тарас Маякин говорил так медленно и тягуче, точно ему самому было неприятно и скучно говорить. А Любовь, нахмурив брови и вытянувшись по направлению к нему, слушала речь его с жадным вниманием в глазах, готовая всё принять и впитать в душу свою.
- Ну, а ежели человеку всё противно?.. - заговорил Фома.
- Что именно противно? - спросил Маякин спокойно и не взглянув на Фому.
Тот наклонил голову, уперся руками в стол и так, быком, продолжал изъясняться:
- Всё - не по душе... Дела... труды... люди... Ежели, скажем, я вижу, что всё - обман... Не дело, а так себе - затычка... Пустоту души затыкаем... Одни работают, другие только командуют и потеют... А получают за это больше... Это зачем же так? а?
- Не могу уловить вашу мысль!.. - заявил Тарас, когда Фома остановился, чувствуя на себе пренебрежительный и сердитый взгляд Любови.
- Не понимаете? - с усмешкой посмотрев на Тараса, спросил Фома. -Ну... скажем так: едет человек в лодке по реке... Лодка, может быть, хорошая, а под ней все-таки глубина... Лодка - крепкая... но ежели человек глубину эту темную под собой почувствует... никакая лодка его не спасет...
Тарас смотрел на Фому равнодушно и спокойно. Смотрел, молчал и тихо постукивал пальцами по краю стола. Любовь беспокойно вертелась на стуле. Маятник часов глухим, вздыхающим звуком отбивал секунды. И сердце Фомы билось медленно и тяжко, чувствуя, что здесь никто не откликнется теплым словом на его тяжелое недоумение.
- Работа - еще не всё для человека...- говорил он скорее себе самому, чем этим людям. - Это неверно, что в трудах - оправдание... Которые люди не работают совсем ничего всю жизнь, а живут они лучше трудящих... это как? А трудящие -они просто несчастные лошади! На них едут, они терпят... больше ничего!.. Но они имеют пред богом свое оправдание... Их спросят: "Вы для чего жили, а?" Они скажут: "Нам некогда было думать насчет этого... мы всю жизнь работали!" А я какое оправдание имею? И все люди, которые командуют, чем они оправдаются? Для чего жили? А я так полагаю, что непременно всем надо твердо знать - для чего живешь.
Он помолчал и, вскинув голову, воскликнул глухим голосом:
- Неужто затем человек рождается, чтобы поработать, денег зашибить, дом выстроить, детей народить и - умереть? Нет, жизнь что-нибудь означает собой... Человек родился, пожил и помер -зачем? Нужно сообразить - зачем живем? Толку нет в жизни нашей... -Потом- не ровно всё - это сразу видно! Одни богаты - на тысячу человек денег у себя имеют... и живут без дела... другие - всю жизнь гнут спину на работе, а нет у них ни гроша... А между тем разница в людях малая... Иной- без штанов живет, а рассуждает так, ровно в шелки одет...
Охваченный своими мыслями, Фома долго бы излагал их, но Тарас отодвинул свое кресло от стола, встал и со вздохом негромко произнес:
- Нет, спасибо!.. Больше не хочу... Фома круто оборвал свою речь и повел плечами, с усмешкой взглянув на Любовь.
- Откуда это ты набрался такой философии? - спросила она недоверчиво н сухо.
- Это не философия... Это... наказание! - вполголоса сказал Фома. - Открой глаза и смотри на всё - тогда это само в голову полезет...
- Вот кстати. Люба, обрати внимание, - заговорил Тарас, стоя спиной к столу и рассматривая часы, - пессимизм совершенно чужд англосаксонской расе... То, что называют пессимизмом Свифта и Байрона, -только жгучий, едкий протест против несовершенства жизни и человека... А холодного, рассудочного и пассивного пессимизма у них не встретишь...
Затем, как бы вдруг вспомнив о Фоме, он обернулся к нему, заложил руки за спину н, дрыгая ляжкой, сказал:
- Вы поднимаете очень важные вопросы. Некоторые считают их детскими... Если они серьезно занимают вас- вам надо почитать книг... В них вы найдете немало ценных суждений о смысле жизни... Вы - читаете книги?
- Нет! - кратко ответил Фома. - Не люблю.
- Но однако они могли бы кое в чем помочь вам...- сказал Тарас, и по губам его скользнула улыбка...
- Если люди помочь мне в мыслях моих не могут - книги и подавно!.. угрюмо проговорил Фома.
Ему стало скучно с этим равнодушным человеком. Он хотел бы уйти, но в то же время ему хотелось сказать Любови что-нибудь обидное об ее брате, и он ждал, не выйдет ли Тарас из комнаты. Любовь мыла посуду; лицо у нее было сосредоточенно и задумчиво, руки двигались вяло. Тарас, расхаживая по комнате, останавливался пред горками с серебром, посвистывал, щелкал пальцами по стеклу и рассматривал вещи, прищуривая глаза. Фома, заметив, что Любовь несколько раз вопросительно, с неприязнью и ожиданием взглянула на него, понял, что он стесняет ее.