Часть вторая

Полковник Гамон

С высокой горы старый дом Осипа Антоновича Затеева был виден не только в Груздевке, но и в близлежащей деревеньке – Красильниково. Красильниковские мальчишки не раз восхищались слепящим отсветом солнца в окнах затеевского дома.

Но то было в незабываемые дни мирного времени. Теперь высокий пятистенный дом угрюмо смотрел пустыми окнами, и в зените ли стояло солнце или было на закате – в Красильниково можно было различить только смутные, темные очертания его крыш и стен.

В старом доме стояли кони. Ульи на пасеке были свалены на землю, и пчелы улетели в лес искать убежища в дуплах. Плетень был разобран на топливо.

Родной дом последним покинул лохматый умный пес Космач. Чуя недоброе, он бежал сзади толпы арестованных, не спуская глаз с хозяев. Дедушка с бабушкой шли обнявшись, спотыкаясь, и, когда оглядывались, Космач нерешительно шевелил хвостом.

Ночью, подняв кверху морду, пес выл около свежего высокого холма, и шальная пуля часового обожгла ему заднюю лапу. Он с трудом возвратился домой и два дня пролежал в углу стайки, на соломе, зализывая рану и тихонько рыча на суетящихся во дворе немцев.

Когда же в полуразрушенный дом ввели коней, пес окончательно убедился, что старой жизни пришел конец, и, поджав хвост, с трудом волоча простреленную лапу, ушел в лес. Там к нему присоединились озверелые от голода груздевские псы. Стаей они уходили все дальше и дальше от людей, дичали и свирепели.

Жители Груздевки работали на немцев и при встречах с ними опускали лица, пряча глаза, но не из страха, а из желания до поры до времени скрыть ненависть.

Однако и в Груздевке нашлись негодяи, торгующие Родиной. Они тоже опускали головы перед хозяевами, но из подобострастия и страха.

Илья Плетнев, бывший груздевский торговец и кулак, был теперь сельским старостой. Ломал он перед немцами шапку, кланялся низко, заискивающе заглядывал в глаза хозяевам, и взгляд его был беспокойным и жалким. Власть не давала удовлетворения, и положение не казалось прочным.

Но больше немцев боялся он партизанского отряда «Жар-птица», слухи о котором росли с каждым днем. Ночами перед Ильей вставали страшные призраки, он холодел от ужаса, метался в постели, и толстая, спокойная Варвара, жена, прыскала на него водой и отпаивала крепким, горячим чаем.

Плетневы жили в просторной избе, но занимали только кухню. Большая, солнечная горница, всегда по-парадному прибранная, служила немцам. Здесь устраивались всякого рода сборища и обеды, и Варвара прислуживала гостям.

В ясное зимнее утро Илью Плетнева известили, что вечером этого дня в село должен прибыть сам полковник Гамон, только что назначенный комендантом этого района.

В помощь к Варваре пригнали баб. Варвара поручила им разные дела – одних заставила тереть полы, мыть и без того чистые окна горницы, другим поручила щипать кур и чистить картошку.

Сам Илья Плетнев бегал по селу, проверяя, все ли в порядке.

Еще засветло, вздымая снежную порошу, на дороге показалась грузовая машина. Шла она быстро и вскоре мягко остановилась у дома старосты. Мотор тяжело вздохнул и замолчал. Вокруг наступила тишина.

Из кузова машины выпрыгнули четыре офицера и два солдата. С помощью одного из офицеров осторожно по колесу спустилась молодая русская девушка-переводчица, в короткой плюшевой жакетке и пуховой шали. Она остановилась позади всех. Лицо у нее было синее от холода и в глазах застыл страх.

Из кабины боком вылез румяный полковник, замшевой перчаткой потирая покрасневшие уши.

– Хайль Гитлер! – рявкнул он, выбрасывая вверх руку, и его тучная фигура неуклюже склонилась вперед.

– Хайль Гитлер! – дружно ответили немцы, встречающие полковника.

Илья Плетнев в замешательстве потирал руки, не зная, нужно ли ему приветствовать фюрера. Он шагнул назад, спрятался за спиной немецкого солдата и не поднял руки, не крикнул приветствие.

Благосклонно принял полковник поджаристый хлеб от Ильи Плетнева и, сыпля соль из солонки, вделанной в ковригу, небрежно, через плечо, подал ее черноглазому адъютанту.

В жарко натопленной избе Ильи Плетнева полковник не снял шинели и недовольно покосился на стол, заставленный всевозможными яствами.

– Я буду ошень быстрый, – по-русски сказал он огорченному хозяину и, обратившись по-немецки к коменданту, приказал тому собрать всю охрану села.

Комендант козырнул и поспешно пошел исполнять приказание полковника.

Гамон присел на стул. Караул полковника – солдаты и офицеры стояли у окон. Вскоре вошел комендант. Шумно пристукнув каблуками и отдав честь, он от порога отрапортовал, что приказание полковника выполнено – охрана села Груздевки во дворе.

– Ввести! – распорядился полковник и встал. Пухлой рукой с короткими пальцами он провел по щекам и подбородку.

Илья Плетнев заметил на его указательном пальце обручальное кольцо и нарядный перстень с бирюзой. Илья отважился и перехватил беспокойный взгляд полковника.

На крыльце загромыхали сапоги. Четко ступая, не отводя глаз от полковника, охранники заполнили просторную горницу. Офицер скомандовал «смирно».

Брови полковника сдвинулись. Он круто повернулся к коменданту и приказал:

– Разоружить всех!

Комендант замер от удивления и несколько секунд стоял не шевелясь. Затем он вытянулся и, заикаясь, сказал:

– Господин полковник! Видимо, вас неверно информировали в отношении нашей охраны…

– Вы слышали приказ, капитан? – возвысил голос полковник. – Я знаю, что делаю!

Комендант козырнул.

Солдаты, растерянно переглядываясь, снимали автоматы, и офицер бережно складывал их в угол.

Разоруженных вывели во двор.

Теперь в горнице остались полковник, комендант, два офицера, Плетнев и немцы, приехавшие из штаба вместе с полковником.

– Разоружиться! – приказал полковник.

Побледневшие офицеры трясущимися руками отстегивали кобуры револьверов.

– Господин полковник! – с отчаянием воскликнул комендант, вытягиваясь перед Гамоном. – Вы получили ложную информацию. Я буду жаловаться…

– Потом можете жаловаться, капитан, – насмешливо сказал полковник, – а пока выполняйте приказ. Всё? – грозно спросил он, следя глазами, как комендант медленно, точно святыню, положил револьвер на окно. И вдруг, обращаясь ко всем, полковник сказал на чистом русском языке: – Хватит ломать комедию. Я – «Жар-птица»! Жарко? – И он громко, раскатисто засмеялся: – То ли будет!

Это был Тарас Викентьевич Гринько.

Немцы стояли в оцепенении. Они плохо понимали, что произошло. Илья Плетнев побледнел и, качаясь, попятился к стене. Луч заходящего солнца скользнул в окно и, нежно алея, рассыпался вокруг него мелкими золотыми пылинками.

В этот момент красильниковские мальчишки увидели, как прежним алым, слепящим светом на закате вспыхнули окна затеевского дома. На секунду стало на сердце ребят отрадно, точно ожило что-то родное, хорошее, близкое.

«Верно, вставили стекла», – подумали они.

Заметил это и немецкий офицер, вышедший на крыльцо штаба. Он посмотрел в бинокль на старый дом и приказал выяснить по телефону или слетать на мотоцикле в Груздевку и узнать, кто разрешил поджечь этот дом.

Посыльный не добился ответа по телефону и, вскочив на шумный мотоцикл, помчался по изрытой бомбами и снарядами дороге в Груздевку. А пламя уже вырывалось из окон и захлестывало весь дом.

Между тем партизаны «Жар-птицы» продолжали свое дело. Они заперли в горнице Плетнева и офицеров. Девушка-переводчица с автоматом в руках охраняла дверь. Солдат разместили в амбарах.

Внезапно послышались троекратные выстрелы. Это был сигнал, предупреждающий о тревоге.

Командир подозвал черноглазого партизана, разыгрывавшего роль адъютанта, и приказал разузнать, в чем дело. Вскоре тот вбежал во двор.

– Товарищ командир! Кто-то поджег дом на пасеке. Это привлекло внимание немцев из соседней деревни, и они приближаются к нам.