Многие до сих пор называют Берию убийцей Сталина. Рассмотрим имеющиеся на сей счет доказательства и прежде всего аргументы В. Ф. Аллилуева.

Итак, лечащий врач Сталина был посажен под арест и полностью от него изолирован. Берия, создав «дело врачей», таким образом шел прямой наводкой к своей цели — укоротить жизнь Сталина, поставить его здоровье под угрозу и тем самым простимулировать летальный исход.

Одновременно с «делом врачей» произошел еще ряд событий, которые выстраиваются в одну цепочку. Был арестован генерал Н. С. Власик, начальник личной охраны И. В. Сталина. В тот же год отстранен от обязанностей секретаря А. Н. Поскребышев. За этим также, как считает В. Ф. Аллилуев, прячутся длинные руки Берии. Именно Берия был в первую очередь заинтересован в портрете вождя в черной траурной каемочке.

— В конце своей жизни, — высказывает убеждение В. Ф. Аллилуев, — Сталин понял, кто такой Берия. Вот ведь как получается! Многие говорили Сталину, что Берия человек чуждый. В нашей семье об этом открыто говорили дед, бабушка, моя мать. Но Сталин вроде бы и не реагировал на это, даже спорил. Может быть, он что-то и «наматывал на ус», но никаких притеснений Берии не чинил, карьеру его не ломал. Циник до мозга костей, человек абсолютно чуждый идеям и идеалам коммунизма, ловкий карьерист и интриган, Берия умел работать и справлялся с любым поручаемым ему делом. А дела ему поручались ответственнейшие. Ведь разработка атомного оружия проводилась под личным контролем Берии, и это поручение дал ему Сталин. В годы войны патронировал боеприпасы, изготовление новых видов оружия.

В. Ф. Аллилуев считает, что именно дьявольская организационная хватка Берии импонировала Сталину, и он ему многое прощал. Но как ловко ни прятал Берия концы своей грязной работы, как ловко ни скрывал свое прошлое, что-то и прорывалось наружу. Аналитический ум Сталина сопоставлял отдельные факты, препарировал их и постепенно приходил к определенным выводам. Вот, например, кадры. Стоило Сталину кого-то выделить, похвалить, подумать о выдвижении и продвижении отдельных руководителей, как они потом куда-то исчезали. Где Вознесенский, Косарев, Кузнецов? Что со Ждановым, Орджоникидзе?

Почему умные, перспективные работники вдруг становились врагами народа? Тут было над чем поразмыслить…

И последний, «семейный» аргумент В. Ф. Аллилуева:

— Светлана рассказывала мне, что незадолго до своей смерти Сталин сказал: Берия, как он теперь понял, враг, и у него будет с ним поединок. Позднее прозрение! Времени на поединок ему уже не дали…

А. Л. Мясников, как и подобает врачу, подходит к этой загадке с медицинской точки зрения, но оставил для потомков строки, свидетельствующие о заинтересованности партийной верхушки в нежелательности выздоровления вождя.

«Третьего утром консилиум, — бесстрастно записывал он то, чему свидетелем был сам, — должен был дать ответ на вопрос Маленкова о прогнозе. Ответ наш мог быть только отрицательным — смерть неизбежна. Маленков дал нам понять, что он ожидал такого заключения, хотя и надеется, что медицинские мероприятия смогут если не сохранить жизнь, то продлить ее на достаточный срок. Мы поняли: речь идет о необходимом фоне для подготовки организации новой власти, а вместе с тем и общественного мнения.

Тут же мы составили первый бюллетень о состоянии здоровья И. В. Сталина (на 2 часа 4 марта). В нем имелась многозначительная фраза: «Проводится ряд терапевтических мероприятий, направленных на восстановление жизненно важных функций организма». Этим как бы выражалась в осторожной форме некая надежда на «восстановление», то есть расчет на некоторое успокоение страны. Тем временем всем членам ЦК и другим руководителям партийных и советских органов был послан вызов срочно прибыть в Москву для обсуждения положения в связи с предстоящей смертью главы государства».

Серго Берия, по его признанию, тогда, в марте пятьдесят третьего, не был уже тем мальчишкой из тбилисской школы, боготворившим вождя.

— Я многое знал, и многое понимал, — рассказывал он 1993 году. — Сегодня могу сказать совершенно однозначно: проживи Сталин еще несколько лет, и в Президиуме ЦК не осталось бы никого из тех, кто пережил Сталина. Мой отец, разумеется, не исключение. Его уничтожение готовилось еще при жизни Сталина, о чем он и рассказывал нам с матерью.

Серго запомнил, как уже после смерти Сталина, когда отец рассказывал матери, какие реформы тот предложил провести Хрущеву, Маленкову и другим, она сказала: «Какая разница, сделал бы это Иосиф Виссарионович или они… Если бы он — было бы не так обидно».

Нина Теймуразовна прекрасно знала сталинское окружение и не верила, что мужу позволят осуществить свои замыслы. Во всяком случае, никаких сомнений, что его отстранят, у нее не было и тогда…

— Вне всяких сомнений, — продолжал Серго Лаврентьевич, — смерть Сталина спасла жизнь его окружению. Он неизбежно заменил бы своих соратников совершенно новыми людьми, которые не знали бы всего того, что знали Молотов, Маленков, Хрущев и другие, включая, повторяю, моего отца. Убрал бы Сталин, вне всяких сомнений, и министра государственной безопасности Игнатьева. Сталин уже готовился войти в историю как абсолютно, я бы сказал, чистый человек, создавший великое государство, выигравший великую войну. Будем объективны: уходя, Сталин оставлял действительно великую страну, вполне обоснованно гордившуюся многими достижениями. Другой вопрос, какой ценой это было достигнуто…

Отец, по словам Серго Лаврентьевича, все это отлично понимал, но хотя и имел столкновения со Сталиным, как ни один другой член Политбюро, смерть главы государства его расстроила. Здесь не было наигранности, как, скажем, у Хрущева. Смерть Сталина, несмотря ни на что, Берия переживал чисто по-человечески. Наверное, это звучит несколько странно в контексте того же «мингрельского дела», но это так. Серго Лаврентьевич считает, что отец не был ни жестоким, ни злопамятным человеком. И об этом знали многие.

А как же тогда понимать слова Светланы Аллилуевой: «Страшную роль сыграл Берия в жизни нашей семьи. Как боялась и ненавидела его мама!»

— Дело в том, что моего отца мать Светланы, Надежда Аллилуева, не могла ни любить, ни ненавидеть. Они просто-напросто не были знакомы. Жена Сталина застрелилась в 1932 году, за шесть лет до переезда нашей семьи в Москву. Светлана была еще ребенком… Светлану я понимаю, хотя и не могу, естественно, согласиться с тем, что она сказала. Ей просто хотелось, чтобы ее отец выглядел не так ужасно… Широко известно имя человека, официально обвиненного во всех преступлениях, так что можно писать о нем что угодно. Мораль здесь, насколько понимаю, отступает на другой план…

У А. Авторханова свое, не заангажированное видение этой темной истории: «Итак, когда же, собственно, у Сталина был удар — в субботу 28 февраля, когда его посетила четверка; в воскресенье 1 марта, когда она его уже покинула (обе эти даты начала болезни названы Хрущевым); в ночь на 2 марта, как утверждает «Правительственное сообщение» (оно солгало о месте нахождения Сталина, могло солгать и о дате), или вечером того же 2 марта, как рассказывал Хрущев Гарриману?

Названы четыре даты, поэтому трудно с уверенностью сказать, какая из них истинная. Я склоняюсь к дате 28 февраля, ибо, как указывалось выше, уже 1 марта фактически власть была в руках четверки (объективное доказательство этого — внезапное прекращение 1–2 марта кампании в «Правде» против «врагов народа»). Однако заговорщикам очень важно скрыть не только от народа, но и особенно от партии и армии то, что происходит со Сталиным, чтобы выиграть время для беспрепятственного и успешного завершения переворота. Поскольку заговорщики заинтересованы в создании безупречного алиби, то они приглашают детей Сталина и двух избранных членов Политбюро (Ворошилова и Кагановича) к постели умирающего на второй или третий день болезни, а народу сообщают на четвертый или пятый день, когда смерть Сталина уже неизбежна.

Стало быть, после Сталина власть фактически была в руках Берии, но так как Сталин теперь лежал без сознания, то власть и над Сталиным — жить или умереть ему — тоже была в его руках. И Хрущев, и Аллилуева единодушны в своих наблюдениях: Берия желал смерти Сталина, а когда она наступила — он торжествовал. Теперь мы подошли к самому загадочному вопросу: не ухаживали ли за больным Сталиным по методу, который Сталин приписывал арестованным врачам Кремля, ставя неправильный диагноз и давая противопоказанные лекарства?»