В одном случае, однако, Хаус попадает в тупик. Он оказывается отчужденным не только от своей команды, но даже от собственного разума — в Хауса дважды стреляет в упор человек по фамилии Мориарти («Без причин» (2/24)).[66] Фамилия говорящая: Мориарти — заклятый враг Холмса, который появляется в «Последнем деле Холмса» и «Долине ужаса». Настоящий гений преступного мира, профессор Джеймс Мориарти равен Холмсу по интеллекту:…я вынужден был признать, что наконец-то встретил достойного противника».[67] Холмс испытывает глубочайшее уважение к способностям Мориарти: «Он — Наполеон преступного мира, Уотсон. Он — организатор половины всех злодеяний и почти всех нераскрытых преступлений в нашем городе. Это гений, философ, это человек, умеющий мыслить абстрактно. У него первоклассный ум. Он сидит неподвижно, словно паук в центре своей паутины, но у этой паутины тысячи нитей, и он улавливает вибрацию каждой из них».[68]

Одержав победу над сонмом лондонских преступников, Холмс оказывается в самом центре этой паутины. Ему противостоит глава всего преступного мира, и финал, в котором великий Холмс погибает от руки столь же великого Мориарти, представляется закономерным. Но эта смерть — иллюзия. В рассказе «Пустой дом» («Возвращение Шерлока Холмса») Холмс, к великому потрясению Уотсона, чудесным образом воскресает. «Холмс! — вскричал я. — Вы ли это? Неужели вы в самом деле живы? Возможно ли, что вам удалось выбраться из той ужасной пропасти?».[69]

Этот цикл «убийство и возрождение» имитируется в эпизоде «Без причин», когда Мориарти стреляет в Хауса и считает, что убил его. Хаус, чуть живой, приходит в сознание на больничной койке рядом со своим убийцей, которого ранили охранники. Самоуверенный диагност, Хаус думает, что уже решил свой собственный случай — разгадал причину, по которой Мориарти в него стрелял. Но он ошибается: диагностический гений его оставил, и теперь уже Мориарти читает Хауса, словно книгу. Хаус пытается руководить своей командой, но после ранения что-то случилось с его разумом. Обычно он задает подчиненным направление, но на этот раз Хаус еще не успел подвести теоретическую базу, а они уже сделали нужные анализы. Даже Чейз, который соображает медленнее остальных членов команды, теперь слишком быстр, слишком хорош. Хаус обеспокоен, Мориарти же упивается положением, в которое поставил Хауса, и язвит: «Может, он знал ответ, потому что вопрос оказался не настолько сложным, как ты думал. Может, это не он становится умнее, а глупеешь ты».

Но даже если Хаус и поглупел, он сознает, что Мориарти знает слишком много. И что с пространственно-временным континуумом что-то не так. И, что совсем уж неожиданно, он может ходить без палки и нога у него не болит. Аномалии берут Хауса в тесный круг, позволяя ему сделать абдуктивное заключение — это галлюцинации. Нет никакого Мориарти, он у Хауса в мозгу. Чейз не стал гениальным, и нога Хауса не перестала болеть. Но результат абдукции неутешителен для Хауса — он не в состоянии вырваться из плена галлюцинаций одним усилием воли. Следует новая абдукция — круг можно разорвать, если атаковать производящий галлюцинации разум. Стремясь встряхнуть свой мозг, доведя иллюзию до абсурда, Хаус хладнокровно убивает пациента. Он использует то, что Лоренцо Маньяни называет «манипулятивной абдукцией»: «манипулирование наблюдениями с целью получения новых данных и «агрессивное» экспериментирование».[70]

И здесь Хаус — наследник Холмса. Перед первой встречей с великим детективом Уотсон узнает, что тот бьет палкой трупы. Приятель Уотсона, Стэмфорд, говорит: «Если дело доходит до того, что трупы в анатомичке он колотит палкой, согласитесь, что это выглядит довольно-таки странно». Уотсон не может поверить, но Стэмфорд продолжает: «Да, чтобы проверить, могут ли синяки появиться после смерти. Я видел это своими глазами».[71] Аналогично, часто Хаус назначает пациенту коктейль из препаратов или непомерные нагрузки для того, чтобы выявить новые симптомы.

Теперь же он должен опробовать эту методику на себе: ма-нипулировать собственным сознанием, чтобы получить новые данные. Это срабатывает — Хаус приходит в себя на каталке, его везут в отделение неотложной помощи. Прошло всего несколько минут после выстрелов, но к этому моменту Хаус пришел к трем абдуктивным заключениям: у него галлюцинации; он может прекратить эти галлюцинации, нарушив клятву Гиппократа; от боли в ноге можно избавиться. Галлюцинируя, он просматривал свою медицинскую карту и обнаружил, что ему назначали кетамин. Кадди, от которой Хаус потребовал объяснений, сказала: «В Германии есть клиника. Там лечат хронические боли, индуцируя состоянии комы. Происходит, по сути, перезагрузка мозга». Это объясняет, почему нога больше не болит (но не объясняет внезапное восстановление удаленной мышцы). Хаус понимает, что разговаривал не с Кадди и не с Мориарти — он разговаривал с собой и, даже в бессознательном состоянии, пришел к абдуктивному заключению. Едва вернувшись в сознание, он успевает выговорить только: «Передайте Кадди, что мне нужен кетамин».

Определенно, самая знаменитая фраза Шерлока Холмса — это «Элементарно, мой дорогой Уотсон!». Все ее знают. Но есть небольшая загвоздка: Холмс никогда не произносил таких слов. Впрочем, он вполне мог так сказать, учитывая его привычку регулярно оскорблять своего тугодума-адъютанта. Точно так же и Хаус обращается со своей командой. Хуже всех приходится, пожалуй, Кэмерон, которая его любит. Однажды они ужинают в ресторане, и у Кэмерон развязывается язык. Это так просто, думает она, они могут быть вместе, надо только, чтобы он постарался. В конце концов, она точно знает, что интересна ему. Но для Хауса очевидно, что они не могут быть вместе. И вместо того, чтобы поддержать романтическую беседу, Хаус-ищейка ставит девушке диагноз, бессердечный и прямой, как будто Кэмерон лежит на больничной койке, а не сидит перед ним, сногсшибательно разодетая для ужина при свечах: она ущербна и влюбляется в ущербных мужчин, она относится к ним, как к проектам, с которыми нужно работать. Теперь вот она выбрала его.

Слушая диагноз Хауса, Кэмерон понимает, что он прав. Но чего она не знает, и чего, видимо, не знает и Хаус — почему он ущербен. Это не отсутствие любви, и не боль в ноге, и даже не наркотическая зависимость — это симптомы, а не причины, и, кроме того, Хаус был тем же Хаусом до того, как пережил инфаркт мышцы бедра. Его болезнь носит логический, точнее говоря, силлогический, а еще точнее — абдуктивный характер и является прогрессирующей и дегенеративной. Чем гениальней становится Хаус, тем сквернее его психическое состояние. Абдукции ускоряются, восприятие становится острее. Сверхкодированная абдукция сменяется недокодированной, эту сменяют две сразу, и снова, и снова, словно белка в колесе, весь день напролет: умозаключения о членах команды и их проблемах, о Кадди, крысе, типе в парке, о чем угодно и ком угодно, о Боге и человеческом существовании. Он не может остановиться, и, сколько ни глотай викодина, таблетки не избавят Хауса от его великих даров. Подлинная трагедия Хауса это абдукции, неистовствующие в мозгу безумного гения, который, как все безумные гении, обречен на саморазрушение.