— Да ты, никак, еще и голосист, будто соловей, — удивился князь.

Сенявин, захмелев, собрался с духом, высказал со­кровенное:

— Ваша светлость, простите, который год я в адъю­тантах пробавляюсь. По мне, лучше службы корабель­ной не сыскать.

Все вокруг примолкли, зная, что светлейший не пе­реносит какие-либо просьбы во время застолья.

Сейчас Потемкин будто не слыхал Сенявина, гля­нул на него с усмешкой.

— А ну-ка, новоиспеченный флота капитан, спой-ка нам что-либо развеселое, — махнул платком пев­чим, и застолье продолжалось как ни в чем не бывало. Закончилось оно под утро.

Солнце только-только взошло, а Сенявина разбу­дили. Князь требовал его к себе. Быстро собравшись, он чуть не бегом поспешил к шатру. Вошел и поразил­ся. Потемкин, словно и не было ночного пиршества, сидел за столиком, деловито перебирал бумаги, делал пометки.

— Ты давеча о службе корабельной пекся, — отки­нувшись на спинку кресла, начал он, — так помни. Я взял тебя не для прислуги, а советы мне по делам флот­ским сказывать, когда в том нужда будет. Морское ре­месло хитрое, сие я давно уразумел. Потому ты мне по­требен. Особливо ежели в море случится пла­вать. — Князь встал, поманил Сенявина к карте и про­должал: — А то, что в море просишься, похвально. И тут я тебе случай припас.

Все это время Сенявин не проронил ни слова. Остат­ки хмельного давно улетучились, и он внимательно слушал князя.

— Турки нынче в Очакове крепко сидят, Порта мо­рем туда все припасы доставляет, капитан-паша запер Лиман, а Мордвинов со своей эскадрой ныне слабак. Да и твой Войнович в схватку не рвется, второй месяц канючит в Севастополе, то да се.

Потемкин провел ладонью по южному берегу Чер­ного моря.

— Задумку имею, как бы капитан-пашу от Очакова отвлечь. Для того диверсию к берегам анатолийским учинить. Гляди, — он ткнул пальцем в турецкий бе­рег, — здесь пристани у них знатные, Синоп, Трапезунд. В них какие ни есть, а суда содержатся.

Князь перевел взгляд на Сенявина, словно спраши­вая его мнение.

— Так разумею, ваша светлость, в те места надобно набежать, суда те изничтожить или пленить.

Потемкин одобрительно кивнул:

— Турки должны переполошиться и, глядишь, ки­нутся от Очакова к Анатолии.

Довольный Потемкин ухмыльнулся: «Стервец, мои задумки споро хватает». Но Сенявин не знал еще глав­ного.

— Диверсией будешь начальствовать ты, — сказал князь. — Возьмешь у Войновича пяток греческих кор­саров, которые к нам на службу определились, и айда в море.

Сенявин мгновенно расправил плечи, вытянулся стрункой:

—   Ваша светлость, живот положу, а без виктории не возвернусь.

—   Твой живот еще отечеству потребен, ты еще мо­локосос и холост, — деланно хмурясь, прервал его По­темкин. — Однако викторию добудь. Русский флаг ны­не впервой к анатолийским берегам наведается, не по­срами его.

В тот же день Сенявин помчался в Севастополь, с со­бой он вез не только рескрипт Потемкина о своем на­значении, но и указ императрицы о наградах для уча­стников сражения при Фидониси. Ушакову пожалова­ли орден «Святого Георгия» 4-й степени.

Войнович, узнав о назначении Сенявина, всполо­шился: «Как же я теперь без него обходиться буду?» Только что он получил депешу от Потемкина.

«Пребывание флота… в гавани не принесет ника­кой пользы в службе ее императорского величества. Флот неприятельский и крепость разделяют мое вни­мание, а капитан-паша спокоен со стороны моря, вмес­то того чтобы ваше явление должно было бы его озабо­тить и сею диверсиею уничтожить делаемое от него за­труднение в моих предприятиях. Вы сами из того ви­деть можете, какой должно ожидать пользы от флота Севастопольского, искусно и храбро предводимого».

Разлад с Ушаковым и полученное предписание По­темкина наводили на грустные размышления Войнови­ча. Скрепя сердце он отдал приказание готовить эскад­ру к выходу в море. В конце августа один за другим потянулись на внешний рейд корабли эскадры. Построив эскадру в кильватерную колонну, флагман обозначил на фалах курс — «Вест». Не получив перед выходом ка­ких-либо указаний, командиры недоумевали, что заду­мал Войнович. Отойдя десятка три миль на запад, флагман развернул эскадру на обратный галс к Херсо-несу. Два дня бесцельно блуждала эскадра на видимос­ти Севастополя. На третий день с севера задул штормо­вой ветер, развело волну, и Войнович приказал вер­нуться в Севастополь по причине «противного ветра».

Сенявину крепкий ветер оказался на руку. В сере­дине сентября он повел отряд быстроходных крейсеров к турецким берегам.

Две с лишком недели крейсировал отряд Сенявина вдоль турецкого побережья. Лихими налетами опусто­шал порты и базы неприятеля. В Трапезунде, Синопе, Бонне, Горесунде наделал переполоху. Прежде никог­да и никто не осмеливался безнаказанно нападать в этих водах на турок. Десяток судов и транспортов уничтожали крейсера, громили береговые батареи, легли склады с провиантом. Пленили большой транс­порт, но он затонул в штормовую погоду, по пути к Се­вастополю. Турки всполошились, отрядили для охра­ны побережья фрегаты.

За смелые действия и храбрость Сенявина удостои­ли ордена «Святого Георгия» 4-й степени.

Потемкин все-таки заставил Войновича вывести эс­кадру в море и направиться в сторону Лимана. Появле­ние Севастопольской эскадры подействовало на капу-дан-пашу. В первых числах ноября турецкая эскадра покинула Лиман, и Очаков остался без прикрытия с моря.

Войска начали готовиться к штурму Очакова. Пона­чалу запорожские казаки на своих челнах атаковали крепость на острове Березань и с ходу взяли ее присту­пом. Теперь Очаков попал под перекрестный огонь. 6 декабря на штурм крепостных укреплений с разных сторон двинулись шесть войсковых колонн. После двухчасового ожесточенного штурма над крепостью взвился русский флаг.

В тот день турки потеряли безвозвратно больше ше­сти тысяч, многие попали в плен. Редкий случай, в плен сдался командующий гарнизоном, трехбунчужный Хуссейн-паша. Достались богатые трофеи, триста двад­цать три медные пушки, полторы сотни знамен. С нача­ла осады под Очаковом полегло сорок тысяч янычар, турки потеряли сотню судов разных рангов. Но и росси­яне только во время штурма потеряли тысячу солдат, сотню офицеров, недосчитались двух генералов.

В Петербурге ликовали, императрица поздравила Потемкина, надеялась на скорый мирный исход. «Те­перь мириться стало гораздо ловчее, и никаких не про­пущу мер, чтоб к тому скорее достигнуть».

Но не всем пришлась по нутру победа россиян. Пруссия и Англия всячески подстрекали султана не идти на мировую с Россией.

В Константинополе султан гневался, отстранил Эс-ки-Хуссейна от флота, но жизни не лишил, заставил привести в порядок все корабли за свой счет.

Без особого восторга заканчивал кампанию верховод Черноморского Адмиралтейства контр-адмирал Морд­винов. Привыкший к пунктуальности, он не раз всту­пал в полемику с Потемкиным, который действовал без оглядки на Петербург и частенько «рубил с плеча».

«Я должен сказать, — извещал Мордвинов кня­зя, — на будущий год не будет морской кампании. Все силы истощены, способов никаких нет к восстановле­нию… Севастопольский порт ничем не снабжен, масте­ровые в Москве и Петербурге, леса на корне, железо в Сибири, припасы в дальних провинциях России, дол­гов бессчетно, артиллерии нет, доверенности нет нигде, а зима покрывает нашу степь».

По справедливости, старший член Черноморского Адмиралтейского правления был прав. Деньги и пушки, корабельный лес и канаты, прочие припасы в пер­вую очередь поступали на Балтику. Шла война со Шве­цией, до столицы рукой подать, а Севастополь далече, авось перетерпят. К тому же и светлейший не любил тревожить императрицу по «пустякам», от которых за­висела морская сила на юге. Мордвинов же настаивал на своем, дело доходило до перепалки с князем, и Мордвинов подал в отставку. Потемкин вздохнул с облегчением. Еще один строптивец не будет портить ему настроение. Получив рапорт Мордвинова, князь осуществил давно задуманное — развел в разные сторо­ны Войновича и Ушакова.