Судья удаляет присяжных и предупреждает Яшина о нарушении порядка. Шугаев тут как тут: требует удалить Яшина из зала суда и расценивает объявление Квачковым себя потерпевшим как давление на присяжных – это их может разжалобить. Адвокат Квачкова в недоумении: «Это же реплика на заявление Шугаева, что мы издеваемся над потерпевшими». Вдруг водитель Чубайса, чуть не плача: «Да, вы каждый раз издеваетесь! Ё-моё! Достали уже!». Все озадаченно примолкли, глядя на прослезившегося Дорожкина. Судья быстро переключает всеобщее внимание на очередной проступок защиты: «Господин Першин, Вы позволяете себе в суде совершать религиозные обряды. Да, он крестится! Свои религиозные убеждения Вы должны совершать в ином учреждении!». Это уже почище «ё-моё!». Судья поставила вопрос об удалении подсудимого Яшина из зала.
Прокурор не поддержал, адвокаты - тоже.
Квачков: «Попытка удалить Яшина – это попытка суда пресечь объективное судебное разбирательство. Вы, Ваша честь, препятствуете объективному рассмотрению дела. То, что господин Дорожкин путается в своих показаниях, - это же очевидно. То, что он в течение двух лет обманывал и следствие, и суд, является косвенным свидетельством имитации покушения. Думаю, что возражение Яшина, выраженное в резкой форме, является ответом на Ваши неправовые действия, Ваша честь».
Судья: «Суд считает возможным не удалять Яшина, ограничившись предупреждением».
Присяжные возвращаются, суд продолжается.
Смертельный коктейль
Заседание третье
Если кто думает, что суд – это место, где нудным голосом зачитываются скучные документы, он глубоко заблуждается. В наше время в нашей стране суд – это площадка политических споров, яростных дебатов, страстных речей, обращенных к ловящей каждое слово аудитории. Именно таковым является суд по делу о покушении на А.Б. Чубайса. И третье заседание началось именно в таком драматическом ключе.
В этот день стороны защиты и обвинения предстали перед судьей без присутствия присяжных, чтобы обсудить процедурные вопросы, а именно – отвод судьи по требованию В.В. Квачкова. Суть отвода подсудимый Квачков представил кратко: «Судья Пантелеева прямо или косвенно заинтересована в обвинительном исходе судебного процесса, все вопросы защиты снимает. И, главное, судья отказывается исследовать объект преступления – самого Чубайса. Имеет ли он статус государственного и общественного деятеля, из-за чего применяется к подсудимым 277-я статья (теракт), или он деятель антигосударственный и антиобщественный, каковым его считает вся Россия. Вот почему защита требует отвода судьи…».
При упоминании имени Чубайса его адвокат Шугаев встрепенулся: «Кто вам дал право выступать от имени всей России? С чего вы взяли, что вся Россия ненавидит Чубайса? Почему Квачков позволяет себе называть Чубайса мошенником и жуликом? Это не ходатайство об отводе судьи, это политическое заявление! Прошу как представитель моего подзащитного, виноват, не подзащитного, а моего доверителя, оставить ходатайство Квачкова без удовлетворения».
Лизнуть Чубайса прилюдно не упустил случая не то охранник, не то помощник Чубайса С.А. Крыченко: «Жалко, Квачков, что вас не слышит моя девяносточетырехлетняя бабушка, которая является представителем многочисленной части россиян, которые не считают его тем, кем… не хочу даже здесь говорить!».
В опрос мнений об отводе судьи включилась сторона защиты. Спросили мнение Ивана Миронова.
Миронов: «Моя бабушка тоже любит моих начальников, Ваша честь».
Судья тут же обрывает: «Здесь Вам не политический театр, Миронов».
Миронов: «При всем уважении к Вам, Ваша честь, будучи на стороне общей линии защиты, я поддерживаю Ваш отвод».
В отводе судьи Пантелеевой судья Пантелеева Квачкову отказала. Но это было не последнее заявление со стороны защиты. А.В. Першин (адвокат Квачкова), напомнив, что судья сделала ему предупреждение за то, что он перекрестился и сказал «Слава Богу!», заявил: «Уголовно-процессуальный кодекс России не содержит запрета на жест крещения и упоминание имени Бога, статья 28 Конституции гарантирует свободу вероисповедования, а ст. 148 Уголовного кодекса предусматривает уголовную ответственность за незаконное воспрепятствование совершению религиозных обрядов!». Правда, Першин пообещал, что отныне в суде вместо «спасибо» намеревается говорить «благодарю», ибо слово «спасибо» означает «спаси Бог».
Сторона обвинения глумливо хихикала, и не успел Першин завершить, как тут же поднялся Шугаев (адвокат Чубайса): «23 ноября Квачков, во-первых, громко заявил отвод судье, во-вторых, сказал: «Вот такое судилище идет пятый год». Он, Ваша честь, оказал на присяжных незаконное давление! Прошу внести мое заявление в протокол».
Защита заулыбалась - очень уж комичен Шугаев в стойке боевого слона. Но, чтобы обезопасить себя от выговоров судьи, адвокат Першин подстраховался: «Прошу господина Шугаева не смешить участников процесса!».
Шугаев обиделся: «Господин Першин, я клоуном выступать в процессе не собирался».
Но, как говорится, что получилось, то получилось.
С заявлением к судье обратился Иван Миронов: «В газете «Завтра» опубликована рецензия на мою книгу «Замурованные», и господин Шугаев оставил на форуме этой газеты свой отклик - гнусный пасквиль под псевдонимом «Аскет», оскорбляющий меня, моего адвоката О.И. Михалкину, подсудимых Александра Найденова, Роберта Яшина. Прошу приложить текст пасквиля к материалам уголовного дела, и мы готовы подать в суд по факту клеветы с приложением адреса, с которого господин Шугаев отправил свой текст. Кроме того, представитель Чубайса господин Гозман в эфире Русской службы новостей в 19.20 вчера заявил о виновности подсудимых и о запугивании ими потерпевшего Дорожкина. В деле нет документов о том, что Гозман ознакомился с материалами уголовного дела, поэтому заявление о нашей виновности может быть основано лишь на глубокой проницательности Гозмана, а это равносильно клевете. В силу огромной популярности господина Гозмана в народе, он может влиять на общественное мнение населения страны, в том числе и на присяжных. Прошу запретить Гозману публичное искажение фактов».
Шугаев бурчит: «Где написано, что это я?», озадаченно молчит и не находит ничего лучшего как броситься к судье за защитой: «Что происходит за стенами суда, как я Вас правильно понял, Ваша честь, это не касается суда. Не надо пачкать мою фамилию. Я газету «Завтра» не выписываю, и у нас в стране свобода слова – каждый может высказываться, как он хочет. Прошу отказать».
Миронов: «Свобода слова, господин Шугаев, не есть свобода лжи и оскорблений. Но, как я понимаю, сторона обвинения поддержала мое ходатайство запретить Гозману клеветать в средствах массовой информации, пользуясь своим глубочайшим авторитетом лидера СПС среди населения нашей страны…».
Судья: «Я запрещаю вам выступать с политическими заявлениями!».
Миронов: «Ваша честь, мы говорили о клевете Гозмана…».
Судья посчитала лимит на свободу слова исчерпанным и решительно пресекла дебаты. Пригласили присяжных. Продолжился допрос потерпевшего С.А. Крыченко, не то охранника, не то помощника Чубайса с «полным, - как он сам заявил, - средним образованием», сопровождавшего А.Б. Чубайса 17 марта 2005 года в машине. Он был интересен не тем, что говорил, а тем, что пытался не сказать.
Прокурор: «Кем вы работали на состояние 17 марта 2005 года?».
Крыченко: «Помощником председателя РАО ЕЭС».
Прокурор: «Как часто вы встречались с председателем РАО?».
Крыченко: «Может быть раз в месяц, может быть раз в полгода, может быть раз в неделю».
Прокурор: «17 марта – не единичный случай?».
Крыченко: «Я и до этого приглашался в машину».
Прокурор: «Расскажите о событиях 17 марта».
Крыченко: «17 марта 2005 года утром я приехал на дачу Анатолия Борисовича. Подошел Анатолий Борисович. Сели в машину, поехали на работу, по дороге обсуждали с Анатолием Борисовичем служебные вопросы. Не доезжая до перекрестка Митькинского шоссе с Минским шоссе справа от автомашины раздался взрыв настолько сильный, что посыпались детали обшивки внутри автомашины. Спустя мгновение раздались удары, явно не снежки. Я инстинктивно пригнулся. Сначала я не поверил, что это был взрыв. Потом вспомнил эпизод в 99-м году, когда меня взорвали в Грозном, я тогда работал в ФСО. Мы доехали до Минского шоссе, я позвонил в приемную правления, сказал, что нас взорвали, но мы можем двигаться и едем в РАО. Кому-то звонил Анатолий Борисович. Я заметил, что машина двигалась странно. Оказалось, что у нее пробито колесо. Потом оказалось, что оно разломано. Я позвонил водителю «лэнд-крузера», чтобы он нас встречал. Тут мне водитель сказал, что у нас горит колесо. Мы остановились и пересадили Анатолия Борисовича в другую машину. Спустя время я осмотрел машину. Зрелище было удручающее. В стойке отверстия – аккуратно против моей головы. Капот пробит, а колесо – его практически не было! Нас спасла эта машина, если бы не она, вряд ли бы мы имели возможность здесь сейчас выступать».