Однако он не слишком афишировал свое мнение, находясь в Йелинге, поскольку король Харальд легко впадал в гнев, а когда это случалось, он мог сделать что угодно с кем угодно. После официальных приветствий они почти не разговаривали друг с другом, а также и не произносили друг за друга больше тостов, чем этого требовали законы вежливости.

В Сочельник была сильная метель, но теперь она закончилась, и сейчас погода была спокойной и холод­ной, а утром в Рождество, когда священнослужители читали мессу и весь двор наполнился чудесными за­пахами приготовляемой пищи, большая длинная ладья приплыла с юга и причалила к пристани. Парус ее был изорван, а весла покрылись слоем льда. Король Ха­ральд присутствовал на богослужении, но к нему был послан гонец, чтобы проинформировать. Думая о том, кто бы могли быть эти новые гости, он поднялся на ступеньки, чтобы посмотреть на корабль. Он был крепко построен, на искривленном носу была статуя дракона, его челюсти покрылись льдом в суровых морях, через которые прошел корабль. Они увидели, как на берег сходили люди, одежда которых была также покрыта льдом, среди них был их предводитель, одетый в синий плащ, и еще один, равного с ним положения, одетый в красный. Король Харальд осмотрел их на­столько внимательно, насколько мог с того места, где находился, и сказал:

— Похоже на судно йомсвикингов, а может это шведское судно, и в команде его смелые люди, раз они приближаются к королю Дании, не имея на мачте щита мира. Я знаю только троих, кто осмелился бы на это: Скоглар-Тосте, Вагн Акессон и Стирбьорн. Более того, они приплыли, не сняв с корабля головы дракона, хотя им известно, что материковые тролли не любят драконов. А я знаю только двоих, кого не беспокоит то, что подумают тролли, это Вагн и Стирбьорн. Но я вижу по состоянию корабля, что его капитан не стал искать укрытия во время ночного шторма, и есть только один человек, который не склонится перед такой бурей. Следовательно, я делаю вывод, что это — мой зять Стирбьорн, которого я не видел четыре года. Один из них одет в синий плащ, а Стирбьорн поклялся носить синее до тех пор, пока не вернет себе свое наследство, отобрав его у короля Эрика. Кто может быть этот второй, столь же высокий, как и он, я не могу сказать с уверенностью, но сыновья Струт-Харальда выше, чем обычные люди, все трое, и все они друзья со Стирбьорном. Этого не может быть! Ярл Сигвальд, самый старший из них, потому что он не любит Святки теперь, когда он покрыл свое имя по­зором, когда увел свои суда во время битвы под Иорундфьордом, а его брат, Йемминг сейчас в Англии. Но третий сын Струт-Харальда, Торкель Высокий, может приехать.

Так король Харальд показал свою мудрость, и когда чужеземцы достигли дворца и стало очевидно, что он прав, его настроение еще более улучшилось. Он приветствовал Стирбьорна и Торкеля, приказал не­медленно приготовить для них ванну и предложил им и их людям подогретого пива.

— Даже величайшим из воинов,— сказал он,— надо согреться после такого путешествия, как ваше. И верно говорится в старой пословице:

Несколько товарищей Стирбьорна были настолько усталыми, что едва держались на ногах, но когда им предложили кружки с подогретым пивом, оказалось, что руки их достаточно тверды для того, чтобы ни одна капля не пролилась.

— Как только вы примете ванну и отдохнете,— сказал король Харальд,— начнется святочное праз­днество, и я пойду на него с лучшим аппетитом, чем если бы мне пришлось смотреть только на физионо­мию моего сына.

— Вилобородый здесь? — спросил Стирбьорн, ог­лядываясь вокруг себя.— Мне бы очень хотелось по­говорить с ним.

— Он все еще лелеет надежду, что когда-нибудь сможет увидеть меня мертвым от перепития,— сказал король Харальд,— поэтому он и приехал. Но если я когда-нибудь и умру во время празднования Святок, то я думаю, что это произойдет от того, что я вынуж­ден смотреть на его перекошенную рожу. В свое время у тебя будет возможность поговорить с ним. Но скажи мне одно: между ним и тобой есть кровь?

— Пока ещё нет,— ответил Стирбьорн.— Что же касается будущего, то ничего не могу сказать. Он обещал мне помощь людьми и кораблями в борьбе против моих родичей из Уппсалы, но пока нет ни того, ни другого.

— Во время праздника в моем доме не должно быть никаких драк,— сказал король Харальд.— Ты должен сразу же уяснить себе это, хотя я и понимаю, что тебе будет трудно сохранить мир. Дело в том, что я сейчас являюсь поклонником Христа, который был мне хорошим союзником, а Христос не потерпит ни­каких драк в день Рождества, который является его днем рождения, а также и в течение следующих священных дней.

Стирбьорн ответил:

— Я — человек без страны, и как таковой не могу позволить себе удовольствия быть мирным человеком, потому что лучше я буду вороном, чем той падалью, которую он поедает. Но пока и твой гость, я думаю, что смогу сохранять мир, как и все другие, какие бы боги ни присутствовали на празднестве. Ты мне хороший тесть, и у меня никогда не было причин для ссоры с тобой. Но у меня есть для тебя новости: а именно, что твоя дочь Тира умерла. Мне хотелось бы приехать с более радостными новостями.

— Да, это печальное известие,— сказал король Харальд.— Как она умерла?

— Ей не понравилось,— сказал Стирбьорн,— что я нашел себе сожительницу из земли вендов. Она так рассвирепела, что начала харкать кровью, после чего она зачахла и умерла. Во всех остальных отношениях она была отличной женой.

— Я замечаю в последнее время,— сказал король Харальд,— что молодые меньше цепляются за жизнь, чем старики. Но мы не должны допустить, чтобы это горе испортило нам настроение на празднике. И в любом случае у меня осталось еще много дочерей, даже не знаю, что мне с ними делать. Они о себе высокого мнения и не пойдут замуж за человека не­благородного происхождения и не заслуженного. Так что тебе не обязательно долго оставаться вдовцом, если среди них ты найдешь себе девушку, которая тебе понравится. Ты увидишь их всех — хотя я и боюсь, что когда они узнают, что ты снова одинок, им будет трудно сохранить святочный мир.

— Сейчас мои мысли занимает кое-что поважнее женитьбы,— сказал Стирбьорн,— но об этом мы мо­жем поговорить позднее.

Множество глаз смотрело на Стирбьорна из всех дверей и щелей, когда он проходил в баню со своими людьми, потому что он редко пользовался чьим-либо гостеприимством и считался величайшим воином, ког­да-либо жившим на севере со времен сыновей Рагнара Волосатого. У него была короткая светлая борода и светло-голубые глаза, и те, кто его раньше не видел, удивлялись его худобе и тонкой талии. Ведь всем было известно о его силе, которая была такова, что он сгибал щиты, как ковриги хлеба, а мечом рассекал человека от шеи до пупка — это называлось «спеть колыбель­ную». Мудрые люди говорили, что древняя удача уппсальских королей принадлежала ему, и именно она давала ему такую силу и успех во всех его предпри­ятиях. Но было также известно и то, что проклятие его семьи и их древних неудач также частично лежит на нем, и именно поэтому он является вождем без стра­ны. По этой причине он был также часто подвержен плохому настроению и меланхолии. Когда такое слу­чалось с ним, он закрывался от всех и сидел, вздыхая и что-то бормоча в течение нескольких дней, не мог переносить присутствия людей, кроме женщины, при­чесывавшей его и старого арфиста, подававшего ему пива и игравшего для него печальные мелодии. Но как только все проходило, он вновь стремился в море, в бой, и тогда он доводил до изнеможения даже самых сильных своих людей, которые были в отчаянии от его неутомимости и от его невезения с погодой.

Итак, его боялись, как не боялись ни одного вождя на Севере, как если бы часть силы и величия богов была в нем. Были и такие, которые верили, что когда-нибудь в будущем, когда он достигнет пика своего могущества, он отправится в Миклагард, и возложит на себя корону императора, а затем в триумфе объедет всю землю во главе своих свирепых воинов.