И вновь она улыбнулась ему, подобно солнцу, хотя в ее глазах и поблескивали слезы, но в этот момент король Харальд поднялся и спросил сердито:

— Кто ты, произносящий это карканье с моей женщиной?

— Я — Токе, сын Серой Чайки из Листера,— ответил Токе,— и мой меч, а также ловкость моего языка — это все, что у меня есть. Но я не намеревался оскорблять тебя, о король, обращаясь к твоей женщи­не. Она спросила меня о колоколе, и я ответил ей. А она ответила, что такой подарок доставит тебе не меньшее удовольствие, чем то, которое она доставляет тебе, и будет не менее полезным.

Король Харальд открыл было рот, чтобы ответить, но в тот же миг лицо его почернело, и он испустил страшный рев и откинулся назад на подушки, так что две молодые женщины, сидевшие у его ног были опрокинуты на пол. Это в его больные зубы вернулась страшная боль.

В этот момент в спальне наблюдался большой пе­реполох, те, кто стоял поблизости от постели короля, отступили на шаг назад, чтобы он не пришел в ярость. Но брат Виллибальд уже к этому времени приготовил свое лекарство и смело вышел вперед с радостным выражением лица и бодрыми словами.

— Ну же, великий король,— сказал он успокаива­юще и перекрестил сначала короля, а затем чашу с лекарством, которую держал в руке. Другой рукой он взял маленькую ложку и пропел торжественно:

Король уставился на него и его чашу, сердито хмыкнул, покачал головой и застонал, а затем, в при­ступе боли, нанес ему удар и дико зарычал:

— Прочь от меня, монах! Прочь со своими молит­вами и бульоном! Эй вы, Халлбьорн, Арнкель, Грим! Поднимите топоры и убейте этого вшивого монаха!

Но эти люди часто слышали такие его слова и не обращали на них внимания, а брат Виллибальд смело обратился к нему:

— Будь терпелив, о король, сядь прямо и выпей это лекарство, в нем сила святых. Только три ложки, о король, и глотать их не надо. Пой, брат Маттиас!

Брат Маттиас, стоявший за братом Виллибальдом с большим распятием в руке, запел священный гимн:

Казалось, это успокоило короля, поскольку он тер­пеливо позволил усадить себя на кровати. Брат Вилли­бальд быстро сунул ему в рот ложку снадобья, и в ходе этого стал подпевать брату Маттиасу, а все находивши­еся в спальне смотрели на них в великом ожидании. Лицо короля стало пунцовым от крепкого настоя, но он держал рот закрытым. Потом, когда три стиха были пропеты, он послушно выплюнул его, после чего брат Виллибальд, не прекращая пения, дал ему еще ложку.

Все присутствующие впоследствии соглашались, что всего лишь после нескольких секунд по принятии второй ложки и до того, как монахи успели допеть стих, король неожиданно закрыл глаза и выпрямился. Затем он снова открыл их, выплюнул лекарство, издал глубокий вздох и закричал, чтобы дали пива. Брат Виллибальд перестал петь и обеспокоенно наклонило к нему.

— Вам лучше, Ваше Величество? Боль прошла?

— Да, прошла,— сказал король, вновь сплевы­вая.— Твое лекарство было невкусным, но, кажется, подействовало.

Брат Виллибальд радостно вскинул руки.

— Осанна! — вскричал он.— Случилось чудо! Святой Иаков Испанский ответил на наши молитвы! Благодари Господа, о король, теперь наступят луч­шие времена! Зубная боль больше никогда не омра­чит твоего настроения, и тревога покинет души твоих слуг!

Король Харальд погладил бороду и кивнул голо­вой. Он двумя руками схватил большой сосуд, кото­рый слуга принес ему и поднес его ко рту. Вначале он глотал осторожно, опасаясь, что боль может вер­нуться, но потом пил уверенно и выпил все. Он приказал наполнить сосуд вновь и предложил его Орму.

— Пей! — приказал он.— И прими нашу благодар­ность за ту помощь, которую ты оказал нам.

Орм взял сосуд и стал пить. Это было самое луч­шее пиво, которое он когда-либо пробовал, крепкое и вкусное, какое только короли могут себе позволить, и он пил его с удовольствием.

Токе смотрел на него, вздыхая, затем сказал:

— Если ты поэт, ты выпьешь,— сказал король Харальд,— но потом тебе придется сложить стихи о напитке.

Итак, сосуд вновь наполнили для Токе, он поднес его ко рту и стал пить, все дальше и дальше откидывая голову назад, и все находившиеся в королевской спальне были согласны с тем, что им редко приходилось ви­деть, чтобы так красиво выпивали сосуд с пивом. Потом он подумал немного, вытер пену с бороды и затем прочел более громко, чем когда просил:

Находившиеся в спальне хвалили стихотворение Токе, а король Харальд сказал:

— Сейчас мало осталось поэтов, а из тех, что остались, почти никто не может слагать стихов без того, чтобы по несколько часов не сидеть в раздумье. Многие приходят ко мне с одами и поэмами, и мне очень надоело смотреть, как они сидят здесь всю зиму и пьют мое пиво, ничего не сочинив кроме того, что они принесли уже готовым с собой. Я люблю тех, к кому стихи приходят легко, тех, кто может доставлять мне удовольствие каждый день, слагая стихи, когда я обе­даю. В этом отношении ты, Токе, самый лучший поэт из тех, кого я видел с тех пор, как моими гостями были Эйнар Скалаглам и Вигфус Вига-Глумссон. Вы оба отпразднуете со мной Святки, и ваши люди тоже. Вас будут поить моим лучшим пивом, вы заслужили это своим подарком.

Затем король Харальд сладко зевнул, так как очень устал после бессонной ночи. Он поплотнее завернулся в меховое покрывало, улегся поудобнее в кровати и стал отдыхать, а две девушки лежали по бокам от него. Его укрыли покрывалами из шкур, а братья Виллибальд и Маттиас перекрестили его и прочли, молитву. Потом все покинули спальню, а смотритель спальни вышел на середину двора, держа в руке меч, и громко прокричал три раза: «Король Дании спит!», чтобы не было никакого шума, который мог бы потре­вожить сон короля Харальда.

Известные люди со всего Севера приехали в Йелинге, чтобы отпраздновать Святки с королем Харальдом, так что всем даже не хватало мест за столами и в спальнях. Но Орм и его люди не жаловались на такое многолюдие, поскольку получили хорошую цену за своих рабов и продали их всех еще до начала праз­дника. Когда Орм разделил между всеми доходы от продажи, его товарищи почувствовали себя богатыми и по-настоящему свободными, им захотелось вернуться в Листер и узнать, вернулись ли два корабля Берсе, или только они одни остались живы из всей экспеди­ции Крока. Однако они не возражали и против того, чтобы остаться в Йелинге до тех пор, пока не закон­чится праздник, потому что это считалось большой честью, и такой честью, которая добавляла славы имени человека до конца его дней — отпраздновать Святки с королем Дании.

Главным гостем был сын короля Харальда, король Свен Вилобородый, отец короля Канута Великого, который прибыл из Хедеби с большой свитой. Как и все сыновья короля Харальда, он был ребенком одной из сожительниц короля Харальда, и между ними не было особой любви, так что вообще-то они избегали друг друга по мере возможности. Однако каждый год на Святки король Свен предпринимал путешествие в Йелинге, и все знали почему. Дело в том, что на Святки часто случалось, из-за того, что пища была обильней, а напитки крепче, чем в любое другое время года, что старики неожиданно умирали в постели или во время выпивки. Так случилось со старым королем Гормом, который пролежал без сознания два дня, после того как объелся святочной свининой, а потом умер, и король Свен желал быть поблизости, когда король Харальд умрет. Уже в течение многих лет он ездил на Святки впустую, и каждый год его нетерпе­ние усиливалось. В его свите были задиристые и скандальные люди, и было очень трудно сохранять мир между ними и слугами короля Харальда, тем более, что сейчас, когда король Харальд принял хрис­тианство, многие из его окружения последовали его примеру. А король Свен все еще придерживался ста­рой религии и презрительно высмеивал обращение в христианство своего отца, говоря, что датчане были бы избавлены от всей этой глупости, если бы старик был достаточно умен, чтобы понимать, что прожил уже достаточно долго.