Это было сущей правдой. Не только Куйбышев, но и все тогдашние наркомы буквально изматывали себя многочасовой работой, принося ей в жертву даже праздники и выходные. В кабинетах сидели до утра, бодрствовали у телефона всю ночь — зная рабочий режим Сталина, мордовали бессонницей себя, своих замов, начальников главков и членов коллегий, а те руководителей рангом пониже: а вдруг зазвонит кремлевская вертушка? В отпуск тоже годами не ездили, и чаще всего не потому, что дела не отпускали — обстановка была такая, что длительным отсутствием тут же не преминут воспользоваться завистливые конкуренты. Нашепчут, наплетут, ошельмуют — и прощай, просторный кабинет! Постоянное присутствие возле хозяина позволяло владеть ситуацией, быть в курсе тонкой сети аппаратных интриг, своевременно разгадывать ходы соперников и парировать их.

Ольга Андреевна настояла и на включении еще нескольких важных эпизодов. В частности, в новое издание попала и такая сцена. Когда Куйбышев пришел с работы на свою квартиру, чтобы отдохнуть перед выступлением на съезде Советов, дома никого из близких не было. Жена находилась на службе. Работница вошла в кабинет, где прилег Куйбышев, и спросила, не нужно ли ему чего-нибудь. Валериан Владимирович последние дни пил молоко с боржомом, так как горло его все еще болело. «Нет, мне жидкого нельзя, я чувствую, что у меня плохо с сердцем, — сказал он работнице. — Зайдите ко мне через десять минут». Через десять минут, войдя в кабинет Куйбышева, она нашла его мертвым.

Итак, существенная деталь: горло у Куйбышева болело! Значит, ангина еще не прошла.

Громкий процесс по делу антисоветского «правотроцкистского блока», рассмотренному Военной коллегией Верховного суда Союза ССР 2–13 марта 1938 года, призван был, по замыслу его вдохновителей, убедить народ в том, что правотроцкистские заговорщики Бухарин, Рыков, Ягода, Крестинский, Шарангович и другие видные деятели партии и государства, а также врачи Левин, Плетнев и Казаков, секретари Куйбышева и Горького Максимов и Крючков перешли к подготовке и совершению террористических актов против руководителей правительства и ВКП(б). Военная коллегия под председательством Ульриха вынесла приговор, согласно которому смерть В. Р. Менжинского, В. В. Куйбышева, А. М. Горького и его сына объявлялась «медицинскими убийствами». «Правотроцкистам» приписывалось и убийство Кирова. В обвинительном заключении утверждалось, что по решению руководителей «правотроцкистского блока» Ягода организовал методами вредительского лечения убийство В. В. Куйбышева, и что в совершении террористического акта против него непосредственное участие принимали врач Левин и бывший секретарь Куйбышева, участник подпольной организации правых с 1928 года Максимов-Диковский. По решению Военной коллегии Верховного суда врачи Левин, Казаков и секретарь Куйбышева Максимов были приговорены к высшей мере уголовного наказания — расстрелу, а доктор Плетнев, как не принимавший непосредственного активного участия в умерщвлении Куйбышева и Горького, хотя и содействовавший этому преступлению — к тюремному заключению на двадцать пять лет.

Полный текст стенографического отчета этого судебного процесса публиковался в основных центральных газетах в течение полумесяца. Полуграмотная страна, ничего, кроме примитивной советской прессы в жизни не читавшая, с жадностью набрасывалась на газетные столбцы, находила в отчетах признания подсудимых, что считалось главным доказательством вины, и полностью верила всему, что там было написано. Что поделать, основная масса уцелевшего в годы великих чисток населения не была знакома с римским правом, да и о таких юридических тонкостях, как презумпция невиновности, слышать от новых властей не приходилось. Зато черные тайны фашистских наймитов налицо, и раскрыты они славной советской разведкой под руководством сталинского наркома товарища Ежова.

Верила ли версии о медицинском убийстве Куйбышева Ольга Андреевна? По ее собственным словам, сначала и она поддалась всеобщему психозу идеологического кликушества, но по истечении некоторого времени здравый смысл взял верх. Кто-кто, а она хорошо знала своего мужа, его слабости и недостатки. Особенно тот порок, который тщательно скрывался, в итоге и приведший к неизбежной развязке. Но о нем немного попозже. Что могла она, слабая, больная женщина, против могущественного государства? Ей оставалось только молчать и ожидать лучших времен, когда к власти придут другие люди, когда можно будет смело говорить о трагедии поколения, принуждаемого государством ко лжи и лицемерию во имя Системы. В меру своих возможностей Ольга Андреевна добивалась воссоздания полной картины обстоятельств смерти Куйбышева, и иногда это удавалось, хотя и стоило неприятных сцен, слез, горьких упреков со стороны многочисленных родственников мужа. Она была его второй женой, дети были и от первого брака. Словом, никому не хотелось расставаться с красивой, подброшенной самой Системой легендой, которая, кроме ореола загадочности и таинственности, давала немало материальных благ.

Льву Григорьевичу Левину во время судебного процесса было 68 лет. Занимая должность старшего консультанта Медицинского управления Кремля, он лечил членов Политбюро и правительства, включая самого Сталина и его дочь Светлану. Привилегированное положение видного кремлевского врача, вхожего в семьи высшего руководства партии и государства, было предметом зависти многих его коллег. Теперь они потирали руки от злорадства, слушая страшные признания сломленного на допросах старого человека, еще недавно бывшего недосягаемым медицинским светилом, 42 года состоявшим членом терапевтического общества России.

Приведем отдельные фрагменты допроса Левина в суде, где он признался, как умертвлял Куйбышева (Левин обвинялся также в отравлении Менжинского, Горького и его сына Максима).

Л е в и н. Когда Ягода меня спросил, кого я мог бы еще наметить (к отравлению. — Н. З.), я ему сказал, что это можно осуществить по отношению к такому человеку, который часто болеет, который нуждается в частой медицинской помощи, к члену Политбюро Валериану Владимировичу Куйбышеву. Я могу привлечь Дмитрия Дмитриевича Плетнева, который знал Валериана Владимировича. Оба мы его знали лет двенадцать.

Плетнев его знал так же, как и я, оба мы его знали лет двенадцать, как больного. Я еще сказал о том, что в медицинских кругах в Москве все знают, что настроение Дмитрия Дмитриевича Плетнева антисоветское, он легче пойдет, чем кто-либо другой. Ягода сказал: «Хорошо, я поговорю сам. Вы предупредите Плетнева, что я вызову его сам и поговорю. Кроме того во всем, что касается Алексея Максимовича, Крючков может помочь, а в отношении Валериана Владимировича в курсе будет его секретарь Максимов».

Вышинский. Подсудимый Максимов-Диковский, вы подтверждаете показания Левина?

Максимов—Диковский. Подтверждаю, но меня привлек не Левин, а Енукидзе и Ягода.

Вышинский. Подсудимый Плетнев, вы подтверждаете показания Левина, ссылавшегося на ваше участие в этом преступлении?

Плетнев. Подтверждаю.

Левин. Я просил бы разрешить мне маленькое отступление для чисто медицинских пояснений, чтобы было понятным, как мы действовали.

Председательствующий. Пожалуйста.

Левин. Для того, чтобы заболеть каким-нибудь инфекционным заболеванием, скажем, дифтеритом, не надо непременно, чтобы во рту сидела дифтерийная палочка, или чтобы заболеть крупозным воспалением легких, не надо, чтобы непременно в нашем дыхательном органе сидел пневмококк, который является возбудителем болезни. Эти бактерии могут находиться в организме и до поры до времени не причинять вреда — они не вирулентны; но наступает момент, когда они становятся вирулентными. Для того, чтобы этот момент наступил, надо создать в организме такую обстановку, при которой он мог бы потерять свою сопротивляемость, защитную силу, сделался бы способным воспринять какую-нибудь инфекцию. Для того, чтобы заболеть, скажем, воспалением легких или другим острым заболеванием, достаточно иногда бывает одной только простуды. В этом я твердо уверен, несмотря на то, что есть врачи, которые считают, что простуда — вещь не реальная. Но я считаю несомненным, что если мы откроем здесь с двух сторон окна, то завтра многих здесь не будет. Для того, чтобы ослабить сопротивляемость организма, надо знать, что в этом организме слабо, что в этом организме является местом наименее сопротивляемым, какие органы наиболее раздражимы и легче воспринимают ослабление. Наконец, не надо думать, что человек отравляется только каким-нибудь ядом. Надо знать, что каждое лекарство в своем существе заключает в себе яд, дело зависит от дозы; каждое лекарство, самое простое, в неподходящей дозе и в неподходящий момент можно сделать ядом. Вот, исходя из этих соображений, мы и подходили к нашим жертвам. Не желая применять остродействующих отравляющих веществ, мы действовали неправильным лечением».