Этими словами, судя по всему, и должны были закончиться воспоминания Елены Владимировны. Потому что появившееся неожиданно продолжение имело совершенно иную тональность. О его конъюнктурном происхождении свидетельствует уже само название «Мой брат пал от руки врагов народа», крикливое, резко диссонирующее с заголовками предыдущих глав, отличающихся мягкостью, лиризмом, налетом сентиментальности и грусти.
«В зале суда 2 марта 1938 года я увидела их всех, — читаем будто в газетном репортаже, сварганенном лихим репортером по заказу сверху. — Вот они, убийцы! Это они убили товарищей Кирова, Куйбышева, Менжинского, Горького и его сына. Оказывается, они еще в самом начале Октябрьской революции, в 1918 году, готовили покушение на товарищей Ленина, Сталина и Свердлова. Это они послали эсерку Каплан убить Ленина; это они дали ей в руки револьвер с отравленными пулями.
На скамье подсудимых сидели кровавые псы фашизма, шпионы, диверсанты, убийцы, предатели Родины.
Вот Левин. Он монотонно и спокойно, словно читая лекцию, рассказывает суду, как он умертвил Менжинского, Куйбышева, Горького и его сына. Он рассказывает, как его задаривал и подкупал Ягода, снабжая цветами, французским вином, дачей, разрешая беспошлинный провоз вещей из-за границы. Ягода подговорил его отравить сначала сына Горького, потом самого Горького и Менжинского, а затем Куйбышева…
Он стал неправильно лечить тех, кого ему было поручено убить. Он давал такие лекарства, которые разрушали здоровье. Он привлек к себе на помощь и других убийц: профессора Плетнева, доктора Казакова, секретаря Куйбышева — бандита и убийцу Максимова.
Максимов говорил на суде, что он получил распоряжение от лидеров антисоветского «правотроцкистского блока», а также лично от Ягоды и Енукидзе следить за здоровьем Куйбышева; он знал, что Левин и Плетнев уже делают все, чтобы разрушить здоровье Куйбышева. А ему, Максимову, оставалось, если Куйбышеву станет плохо, замедлить врачебную помощь, а если и звать на помощь, то только Левина или Плетнева.
Максимов так и сделал. И вот 25 января 1935 года, видя смертельно бледного Куйбышева, отпустил его одного домой, вместо того, чтобы уложить здесь же в кабинете и позвать скорую медицинскую помощь. Он знал, что приближается приступ грудной жабы, и он не торопился с вызовом врачей.
Валериан был очень тепло одет. На нем была меховая тужурка, теплые сапоги и галоши. Для сердца была большая нагрузка пройти по всему кремлевскому двору, подняться на третий этаж.
А Максимов послал поручение искать Левина, несмотря на то, что в первом этаже дома, где жил Валериан Владимирович, в том же подъезде находилась амбулатория, где всегда дежурили врач и сестра.
Валериан, обливаясь потом и еле держась на ногах, поднялся на третий этаж, в свою квартиру, и в валенках и меховой куртке прошел прямо в свой кабинет.
— Никогда Валериан Владимирович даже в коридор не входил в галошах, а тут вдруг в кабинет… — рассказывала работница.
Валериан сам взял из соседней комнаты с кровати подушку и плед, снял через голову суконную гимнастерку и, не повесив ее, как обычно, бросил на стул, снял валенки и лег в брюках на кушетку, закрывшись пледом.
Работнице он сказал, что хочет отдохнуть, ничего ему не надо, что у него что-то нехорошо с сердцем и что порученец поехал за доктором. Просил ее зайти к нему через десять минут…
Работница позвонила Максимову, что Валериану Владимировичу очень плохо. Максимов сейчас же позвонил Енукидзе и сказал ему, что, видимо, близок конец, что Куйбышеву очень плохо. Енукидзе успокоил его, чтобы он не волновался, не звал врачей, что все идет очень хорошо…
Через десять минут работница вошла в кабинет к Валериану Владимировичу и нашла его уже мертвым.
Прибежал Максимов. Несколько позднее приехал Левин. Заехал Ягода узнать, кто присутствовал при смерти Валериана Владимировича и, узнав, что Куйбышев был один, не вошел даже к нему в комнату, а сказал Максимову, чтобы тот не волновался, держался молодцом…
Все это я слышала на суде. Все это говорили подлые изверги-убийцы Левин, Плетнев и Максимов. Все это подтверждал своим замогильным голосом обер-бандит и убийца Ягода. Все это подтверждали лидеры антисоветского «правотроцкистского блока» фашистские бандиты Бухарин и Рыков.
Так был умерщвлен Валериан Владимирович Куйбышев, заместитель Председателя Совета Народных Комиссаров СССР, член Политбюро ЦК ВКП(б), Председатель Комиссии советского контроля.
И вот на суде вижу его убийц…
… Я видела, с какой злобой и ненавистью все слушали последние лживые слова подсудимых. Гнев и злоба горели в глазах всех присутствовавших на суде.
Вот суд выносит приговор: высшая мера наказания — расстрел!
Вздох облегчения пронесся по залу».
После этого фрагмента следовало еще несколько абзацев, отбитых от основного текста «звездочками». Они носили личностный характер, но, поскольку касались общей боли, по-видимому, неоднозначно были восприняты кем-то из близких родственников, скорее всего, женой Куйбышева. Встреча с Ольгой Андреевной, скончавшейся несколько лет назад, подтвердила мои предположения. Действительно, вдова Куйбышева настояла, чтобы в последующие издания воспоминаний Елены Владимировны были внесены необходимые дополнения и уточнения. Сестра Куйбышева долго сопротивлялась, но настойчивым просьбам Ольги Андреевны все же уступила, и в следующем издании книги, вышедшей в 1941 году в Куйбышеве, появились детали, о включении которых требовала вдова умершего. Разницу в текстах легко обнаружить, выстроив их рядом.
Из воспоминаний Е. Куйбышевой 1938 года издания: «25 января 1935 г. на тревожный звонок по телефону я прибежала в Кремль, на квартиру брата. Первый, кого я встретила в коридоре, был Рыков. Он — вожак и подстрекатель подлых убийц — пришел посмотреть на свою жертву. По его директивам совершилось это убийство. И все-таки он пришел и даже печально опустил голову, желая показать, что он грустит. Подлый лгун! Презренный убийца!
Войдя в кабинет, я увидела Валериана, лежащего на кушетке без дыхания. Он был бледный, спокойный и не открыл своих ласковых глаз, не улыбнулся приветливо.
Около него сидела его жена, Ольга Андреевна. Она не плакала, а только удивленно смотрела на плотно закрытые глаза Валериана и гладила его большой лоб, совсем уже холодный.
Жизнь прекратилась…»
А вот как выглядит эта сцена в издании 1941 года: «Мне позвонили из квартиры брата. Я услышала тревожный голос: «Валериану очень плохо — приходи скорей!»
…Около Валериана на кушетке сидит Ольга Андреевна и гладит его большой, уже холодеющий лоб.
— Его убили? — шепотом, еле слышно спросила я.
Ольга Андреевна отрицательно покачала головой и тоже шепотом, точно боясь разбудить спящего, сказала:
— Умер от разрыва сердца.
Я сажусь на кушетке, у изголовья Валериана.
Он умер… Не верится, не хочется верить, что Валериана уже не будет с нами… Как это случилось? Почему перестало биться его сердце? Ведь еще несколько дней назад специальный консилиум врачей констатировал, что сердце Валериана здоровее всего его организма. Ему были даны, по словам врачей, какие-то «невинные лекарства», чтобы «укрепить» его нервную систему».
В беседе со мной Ольга Андреевна Куйбышева подтвердила, что изменения внесены по ее настоянию, ибо в первом издании было немало умолчаний и неточностей, которые искажали объективную картину случившегося. Она перечислила наиболее существенные, на ее взгляд, искажения, исправленные при переиздании книги. Во-первых, на скорее утвердительную, чем вопросительную интонацию догадки золовки «его убили?» Ольга Андреевна дала однозначно отрицательный ответ: умер от разрыва сердца. Во-вторых, не до конца воспроизведен разговор у изголовья брата с доктором Левиным. Елена Владимировна привела ответ только на первый вопрос. Помните, по поводу ее недоумения относительно причин внезапной остановки сердца Куйбышева доктор сказал: ничего неожиданного нет, напряженная нервная работа привела сердце в такое состояние, что катастрофы можно было ожидать каждую минуту. Золовка тогда спросила Левина, почему они не запретили ему работать? На что доктор ответил буквально следующее: как можно было Валериану Владимировичу запретить работать, когда он стремился к работе и никакие доводы со стороны врачей его не убеждали.