Едет умирать Кюхельбекер. Грибоедов возвращается мертвым.

Но Кюхельбекер в сцене встречи с, Пушкиным оживающий человек. Он будет упорно бороться за жизнь и литературу и создаст в крепости и в Сибири свои лучшие вещи.

"Узник № 25... получил чернила, перья, бумагу и книги".

"Росли груды рукописей - комедии, поэмы, драмы, статьи, и в конце месяца являлся комендант и отбирал у него новый запас.

- Многонько нынче! - говорил он, покачивая головой с удивлением".

Грибоедов во всем романе не написал ни строки. Он открыл трагедию, прочел из нее несколько стихов и закрыл навсегда. Пушкин встречает не поэта, а труп.

Сходство материала "Кюхли" и "Смерти Вазир-Мухтара" не было главным обстоятельст-вом, определившим решение возникших проблем. Сходство и непохожесть романов были связаны преимущественно не с материалом, а с задачами, которые решались на нем. Решения оказались зависимыми не столько от материала, сколько от воздействия второй истории - современности, определяющей отношение писателя к первой истории - материалу, на котором он работает. Материал же был в значительной степени лоялен в отношении задач, которые на нем решались.

Обращение писателя к одному и тому же или сходному материалу в разное время почти всегда связано не только с извлечением неиспользованных возможностей и новых значений, а с решением на старом материале новых задач. Два рассказа, две драмы и один роман А. Н. Толстого о Петре - это один материал и пять возможных вариантов решений. Они возникли в результате переосмысливания материала в разные периоды деятельности писателя, всегда зависимого от истории своего времени.

Эта подвижность, эта изменяемость отношения к материалу свойственна и писателям, привычно считающимся "цельными", то есть такими, которые работают на определенной теме и связанном с нею определенном круге образных средств.

Но дельность, писательская верность своей манере существует в значительно более разнообразных проявлениях, чем это иногда кажется. Речь, разумеется, идет не только о приверженности к "экзотической тематике" или "светской жизни", но о сквозных стилистических решениях. Тынянов оказался как раз таким писателем, цельность которого в читательском сознании все время поддерживалась постоянством жанра и материала и колебалась от того, сколь близка или удалена манера других вещей от меры - "Кюхли". "Кюхля" и "Пушкин" создали некое единство, "Вазир-Мухтар" из единства выпадал, разрушал целостность и объединялся с рассказами. Получался не один цельный, а два цельных писателя. "Кюхля" и "Пушкин" создавали светлое кольцо, в котором помещался темный период творчества писателя. Темное и светлое начала творчества не соединились. Пространство между темным и светлым заполнялось удивлением: как это автор "Кюхли", чистого и звонкого, как весенний ручей, мог написать "Смерть Вазир-Мухтара", книгу, лишенную элементарного оптимизма? Второй роман связывался с первым лишь дружбой двух приятелей, но никак из него не вытекал. Путь читателя от "Кюхли" к "Вазир-Мухтару" был затруднен отсутствием какого-либо связывающего звена. Разрыв между первым и вторым романами зиял, ничем не заполненный.

Этот разрыв мнимый. Он возник из-за того, что "Вазир-Мухтар" обманул ожидания*: после "Кюхли" ждали интересную книжку еще про какого-нибудь хорошего писателя, а получили тяжелый роман про человека, который вместо того, чтобы спокойно сидеть и писать знаменитую комедию, дружит с Булгариным и разоряет поверженную страну.

* Об обманутых ожиданиях говорят Б. Вальбе ("Юрий Тынянов и его исторические романы". "Ленинград", 1931, № 10), Н. Маслин ("Юрий Тынянов (1894-1943)". В кн.: Ю. Н. Тынянов. Избранные произведения. М., Гослитиздат, 1956) и даже такой умный и проницательный, как Л. Цырлин ("Тынянов-беллетрист". Издательство писателей в Ленинграде, 1935).

Нельзя сказать, чтобы претензии к автору "Смерти Вазир-Мухтара" были совершенно неосновательны. И дело, конечно, не в критиках, которые всегда знают, как надо писать, а в остальной части человечества (я имею в виду читателей), которая хотела не только услышать о том, что Грибоедов был противоречивым человеком и поверить Тынянову на слово, но и понять историческую вынужденность его противоречивости. Это было естественным требованием, предъявленным писателю, создавшему роман, опровергающий сложившееся мнение о великом поэте.

Когда человеку, привыкшему с глубоким уважением относиться к великому поэту, о котором хорошо известно, что его строки десятилетиями формировали русское демократическое сознание, говорят, что этот великий поэт дружил с Булгариным и разорял поверженную страну, то лишь очень равнодушный и черствый человек не попытается опровергнуть все это или в лучшем случае не попытается объяснить каким-нибудь достойным образом.

Так как в истории мировой культуры не один Грибоедов был противоречив (ему только больше других повезло, потому что о нем это громко сказали, а о других лишь пошептались по литературоведческим углам), то вопрос этот приобретает серьезное значение в связи с самыми широкими концепциями.

В "Смерти Вазир-Мухтара" Тынянов вызывающе перечеркнул равенство "хороший писатель - хороший человек".

Проблема равенства "хороший писатель (композитор, политический деятель, математик) - хороший человек" возникла у Тынянова не в "Вазир-Мухтаре", а в "Кюхле", и придумал ее не Тынянов, а создали исторические обстоятельства этих лет.

Говоря "хороший человек", я имею в виду не мнение жены и соседей, а выполнение личностью своего главного назначения. Главное назначение личности заключается в том, чтобы проявить свои наиболее социально полезные свойства.

Понятие "хороший человек" в истории всегда насыщается строго определенным значением. Это значение определено временем и социальной позицией оценивающего. Как всякое понятие, оно исторически видоизменяется, и в то же время оно заключает в себе элементы абсолютной истины, и поэтому наиболее существенные его свойства оказываются не только исторически преходящими, но и имеющими значение для последующего времени. Так, "хороший человек" в одних исторических условиях и при одной социальной оценке может стать плохим в других исторических условиях и при другой социальной оценке. Но всякое большое явление во всякое время может получить положительную оценку за то, что в нем заложена исторически непреходящая ценность. Крупное историческое явление дает возможность каждому времени и каждому обществу извлечь из него необходимые черты. Поэтому в каждом большом писателе, произведения которого пережили его время, всегда есть не только исторически преходящее, умирающее вместе с ним, с его обществом и его временем, но всегда есть исторически "вечное", остающееся жить для людей другого времени и другого общества.

Неосторожная попытка Тынянова перечеркнуть равенство "хороший художник - Хороший человек", разумеется, не снимала необходимости думать об этом. Для русской литературы, в которой этому равенству всегда придавалось большое значение и его всячески старались уберечь от посягательств, тыняновский пересмотр показался более чем неуместным. Дело было даже не в том, что писатель доказал или не сумел доказать правильность своих соображений, а в праве на существование этих соображений. Утверждение несостоятельности или сомнительнос-ти равенства не частный случай "Смерти Вазир-Мухтара", а одна из главных идей Тынянова. Это равенство с особенной настойчивостью он стал разрушать в "Исторических рассказах".

К сожалению, очень скоро стало очевидным, что разрушается не только равенство, но и сам "хороший писатель". Как всегда, полемическая декларация вызвала обилие всяких вещей, которые без полемической задачи писатель не стал бы защищать. Выяснилось, что историческому деятелю, взятому независимо от исторического деяния, грозит опасность оказаться лишь мелким и неприятным человеком. Между ним и его делом разрушалось не только равенство, но и связь. Это не было выходом из положения, как никогда не было и никогда не будет выходом замалчивание человеческих слабостей исторического деятеля. Необходимо понять путь исторического деятеля, а не прощать его.