В такой обстановке русским советникам было небезопасно оставаться в Китае. Они стали выезжать на Родину. 8 июля 1927 г. в Москве собирается экстренное заседание Политбюро ЦК ВКП(б) и заслушивает сообщение о положении в Китае. На нем принимается постановление, где говорилось, что «Банкиру (М. М. Бородину. — В. У.) советуем выехать (из Китая. — В. У.), чтобы не быть высланным. Отъезд Банкир должен обставить наиболее подходящими формальностями и мотивами».[887] 18 июля 1927 г. Политбюро ЦК принимает текст телеграммы в Ухань, которая в тот же день уходит в виде шифровки, следующего содержания: «Галину, Банкиру, Люксу (Блюхеру, Бородину, Пличе. — В. У.). В порядке партдисциплины Банкиру предлагается немедленно выехать Москву. Банкир не может назначить себе заместителя без разрешения Инстанции. Деньгами с настоящего момента должен распоряжаться Уральский (Блюхер. — В. У.) по предварительным указаниям отсюда. Инстанция».

16 июля 1927 г. днем Бородин в сопровождении трех десятков сотрудников и журналистов из Ханькоу выехал в Советский Союз, а в 2 часа ночи генерал Хань Цзянь устроил налет на его квартиру, рассчитывая расправиться с ним.[888] Сначала они ехали по железной дороге, затем на автомашинах по провинциям Шэньси и Ганьсу, через зыбучие пески Гоби на Улан-Батор. Обычный тракт через Калган был закрыт: там стояли войска Чжан Цзолиня. В Чжэнчжоу к Бородину присоединился советник Лапин. В Верхнеудинске Бородин появился только 29 сентября 1927 г. Еще раньше домой из Ханькоу выехали Вишнякова с Акимовым.

В августе 1927 г. Ханькоу нелегально покинули загримированные В. Блюхер и его жена, связная А. Л. Разумова и Ломинадзе. Вот в какой обстановке выехал Блюхер из Китая по воспоминаниям А. Л. Разумовой: «Василий Константинович оставался в Ханькоу, когда город покинули почти все русские советники. К Блюхеру приезжало много лиц, предлагавших ему свои услуги. Китайцы, зная, что генерал Галин плохо себя чувствует, особенно знойным летом, предлагали ему поехать в Куньмин, славившийся ровным мягким климатом круглый год, или в любое другое место. На приглашение Блюхер отвечал, что климат Китая вреден для его здоровья и что ему необходимо поехать в Кисловодск. Чан Кайши предлагал Василию Константиновичу крейсер, чтобы доехать до Шанхая, но Блюхер отказался воспользоваться этим предложением. Было ясно, что Блюхеру не вырваться из Ханьчжоу — так плотно он был окружен «вниманием» сторонников Чан Кайши. Тогда было решено, что Блюхер выедет нелегально. Василия Константиновича загримировали (загримировали и его жену). Это было необходимо сделать потому, что Блюхера слишком хорошо знали в городе. Он разъезжал по Ханькоу свободно и на машине, и на мотоцикле. Один из советских генералов организовал объявление в местной газете о том, что на таком-то пароходе такого-то числа выезжает генерал Галин со своим штабом. К указанному времени стали подъезжать машины, велась погрузка багажа на пароход, создавалась полная картина, будто Блюхер действительно уезжает. А когда подошел момент отъезда, то Блюхера не оказалось. Советский генерал объявил, что Галин заболел. Капитан сказал, что он ждать не может, и пароход отчалил».[889]

А В. К. Блюхер выехал в Шанхай на японском пароходе на следующий день. А по версии П. Балакшина, якобы «по дороге в Москву Галин — Блюхер заехал в Шанхай повидаться с Чан Кайши. У Чан Кайши отношения с Блюхером были такие, каких он не имел ни с кем из коминтерновских и красноармейских советников. Он считал его выдающимся военным, человеком положительным по своим качествам, совсем не похожим на других советских представителей. …При расставании с Чан Кайши в Шанхае Блюхер чувствовал себя подавленным. Чан Кайши сказал ему: «У нас еще будет возможность работать вместе, не стоит огорчаться». Блюхер ответил: «Надеюсь, что видимся не в последний раз».[890]

«Еще до того, как корпус советников при Блюхере выехал из Китая, — вспоминал разведчик И. Винаров, — наша группа незаметно „растаяла“ и исчезла, превратившись в группу из нескольких бизнесменов, срочно открывших небольшие торговые предприятия и начавших „делать деньги“. Разумеется, группа поддерживала связь с Центром, с управлением Берзина, через нашу шифровальщицу Галину, имевшую в то время „официальный статут“ в Пекине. Встречи с Галей и обмен секретной корреспонденцией с Москвой осуществлялись по всем правилам разведывательного искусства».[891] Была открыта шанхайская импортно-экспортная фирма во Французском сеттльменте Шанхая и такая же фирма в Пекине, хозяевами последней официально были поляк, немец и два бывших белогвардейца из армии Колчака.[892]

Налеты на советские учреждения в Китае продолжались.

7 ноября 1927 г. русские белогвардейцы при полном попустительстве местных властей совершили погромный налет на советское генконсульство в Шанхае. Разъяренная толпа, только что прослушавшая молебен «по убиенным членам семьи Романовых», ломилась в двери, собираясь разнести здание и уничтожить всех находившихся в нем женщин и детей. Вот как это происходило по воспоминаниям известного российского китаиста Ошанина, пересказанным нашим дипломатом Б. Н. Верещагиным: «Огромная толпа белоэмигрантов, вдохновляемая своими вожаками, в том числе священниками, обступила здание генконсульства. Парадную дверь закрыть почему-то не успели. Со стороны речки Сучжоу под стенами генконсульства на барке, стоявшей на канале, соорудили виселицу и подожгли подвешенное чучело «коммуниста». Электричество было отключено, и на одном из окон верхнего этажа от керосиновой лампы вдруг загорелась портьера. Это придало смелости разъяренной толпе, и несколько человек ринулись к парадным дверям, намереваясь ворваться в здание генконсульства. Спасла сотрудников, по словам Ошанина, счастливая случайность. Напротив парадного входа был установлен вышедший из строя пулемет «максим», который незадолго до этого оставили в здании спасавшиеся от преследований повстанцы-коммунисты. Белогвардейцев-эмигрантов при виде пулемета охватила паника, и они отпрянули назад, началась давка, в которой раздавили несколько человек. Воспользовавшись замешательством и страхом нападавших, сотрудники генконсульства сумели закрыть парадную дверь, забаррикадировав ее железным щитом, и припереть толстыми стальными стержнями, а наверху тем временем потушили огонь».[893]

В защите генконсульства в этот день отличился Людвиг Мадьяр. Он, вооруженный револьвером, был в числе тех сотрудников, которым была доверена самая передовая линия обороны, — непосредственная защита входа. Был момент, когда тяжелые двери поддались, и погромщики ворвались внутрь. Мадьяр и его товарищи, оказавшись лицом к лицу с ними, ни на миг не дрогнули и продолжали стрелять. Это создало перелом, толпа обратилась в бегство, унося с собой раненых, один убитый остался лежать на месте преступления. Только после того как все было кончено, появилась английская полиция сеттльмента.[894] По данным китаиста О. Непомнина, идея с пулеметом «максим» принадлежала именно Л. Мадьяру.

Заместитель народного комиссара иностранных дел Л. Карахан специальной телеграммой передал благодарность генконсулу в Шанхае Б. И. Козловскому и его сотрудникам, на первом месте среди этих сотрудников шла фамилия Людвига Мадьяра.[895]

11—13 декабря 1927 г. в Гуанчжоу вспыхнуло восстание («Кантонская коммуна») — последняя попытка КПК восстановить южную революционную базу. По предварительному решению восстание должно было начаться 13 декабря. Однако Ван Цзинвэй, находившийся в то время в Шанхае, получил сообщение о готовившемся восстании и 9 декабря телеграфировал об этом Чжан Факую и послал в Гуанчжоу свою жену Чэнь Бицзюнь с инструкциями. 9 декабря 1927 г. была перехвачена телеграмма Ван Цзинвэя следующего содержания: «Советское консульство является штаб-квартирой коммунистов. Мы ждем, что вы произведете обыск и выгоните советского консула. Все коммунисты подлежат аресту. Это важнейшая задача момента».[896] Эти требования Ван Цзинвэй повторил в телеграмме от 10 декабря 1927 г. Начало восстания было перенесено на 3 часа 30 мин. 11 декабря.[897] Восстание было потоплено в крови. Очевидно, в организации восстания видную роль играл разведчик Г. И. Семенов. Об этом говорит тот факт, что в начале 1928 г. после провала китайской революции и по возвращении в Москву он даже выступал с докладом о Кантонском восстании на расширенном заседании Президиума Коминтерна, специально посвященном причинам поражения «Кантонской коммуны», которая продержалсь всего три дня. Сам факт присутствия и выступления Семенова перед такой аудиторией лишний раз свидетельствует о том, что в тех событиях в Китае он играл не последнюю роль. Деятельность Г. И. Семенова в качестве военного советника, несмотря на общее поражение на том этапе революции в Китае, судя по всему, получила высокую оценку. Не случайно в 1928 г. Семенова не только перевели работать в центральный аппарат Разведупра, но и послали на повышение. До мая 1929 г. он служил в должности помощника начальника 2-го (агентурного) отдела Разведупра. Этот пост оказался пиком служебной карьеры разведчика Семенова.[898]