— Я настаиваю, — сказала президент. — По некоторым причинам я не хочу, чтобы меня нашли. Пока не хочу. И мне совершенно необходимо принять ванну… — Она обернулась к Ханне и попыталась вежливо улыбнуться, отчего разбитая нижняя губа опять треснула. — И я с радостью воспользуюсь чистой одеждой.

Ханна кивнула.

— Я сейчас же распоряжусь, госпожа президент. Однако надеюсь, вы понимаете, что мне нужна причина не афишировать ваше пребывание здесь. Строго говоря, я совершаю проступок, не извещая полицию…

Ингер Юханна нахмурила брови. С ходу она не могла припомнить ни единого пункта Уголовного кодекса, где бы говорилось, что подобное решение наказуемо. Но ничего не сказала.

— …и потому смею попросить объяснений. — Ханна быстро улыбнулась и добавила: — Хотя бы минимальных.

Президент попробовала встать. Пошатнулась. Ингер Юханна бросилась к ней, опасаясь, что она упадет. Но на полпути резко остановилась.

— No thanks. I'm fine.[41]

Хелен Бентли на удивление твердо стояла на ногах, когда дотронулась до виска и попыталась оторвать прилипшую к коже окровавленную прядку. Гримаса боли скользнула по ее лицу и тотчас исчезла. Она кашлянула и посмотрела на обеих женщин.

— Я здесь в безопасности?

— Вполне, — кивнула Ханна. — Вы не могли попасть в более безопасное место, оставаясь при этом в центре Осло.

— Вот, значит, где я. В Осло?

— Да.

Президент одернула перепачканный жакет. Впервые за все время на ее лице отразилось легкое смущение.

— Я конечно же позабочусь, чтобы вам возместили ущерб. И здесь… — Она шевельнула рукой, указывая на темные пятна на диване. — И… в подвале?

— Да. Вы сидели в подвале. В заброшенной студии звукозаписи.

— Тогда понятно, почему стены там мягкие. Вы не покажете мне, где ванная? Мне нужно хоть немного привести себя в порядок.

По лицу ее опять скользнула заносчивая улыбка.

Ханна улыбнулась в ответ.

Ингер Юханна была в замешательстве. Не верилось ей, что президент на самом деле так владеет собой. Контраст между жалким внешним видом и учтиво-решительным тоном был слишком велик. Больше всего ей сейчас хотелось взять эту женщину за руки. Крепко обнять, стереть кровь со лба. Помочь ей. Только вот она понятия не имела, как утешить Хелен Лардал Бентли.

— Вообще-то меня никто не бил, — сказала президент, словно прочитав мысли Ингер Юханны. — Меня, видимо, чем-то одурманили, да еще и руки связали. Все вспоминается как в тумане. Но я точно помню, что упала со стула. И сильно ушиблась. И я не… — Она осеклась. — Какое сегодня число?

— Восемнадцатое мая, — сказала Ханна. — Вечер, двадцать минут десятого.

— Почти двое суток, — подытожила президент. Казалось, она говорит сама с собой. — Мне нужно кое-что сделать. Отсюда можно выйти в Интернет?

— Да, — кивнула Ханна. — Но, как я уже говорила, хотелось бы услышать объяснение…

— Меня считают мертвой?

— Нет. Пожалуй, предположений никто не строит. Все просто… в смятении. В США думают, что…

— Даю вам слово, — сказала президент, протягивая узкую руку. Она слегка пошатнулась и невольно сделала шажок в сторону, чтобы удержать равновесие. — Даю вам слово: очень-очень важно, чтобы никто пока не знал, что я нашлась. Надеюсь, моего слова вам достаточно?

Ханна пожала протянутую руку. Холодную как лед.

Они переглянулись.

Президент сделала еще шажок в сторону. Казалось, одна нога у нее подгибается, но она все-таки сумела выпрямиться и лишь после этого выпустила руку Ханны и прошептала:

— Не звоните никому! Прошу вас!

Она медленно опустилась на диван. Упала на бок, словно тряпичная кукла. Головой на подушку. Да так и замерла — одна рука на бедре, другая под щекой, словно вдруг решила вздремнуть.

— Вот и суп, — сказала Марри и остановилась посреди комнаты с дымящейся чашкой в руках. — Бедняжка, должно, до смерти умаялась. — Она повернулась к хозяйке и Ингер Юханне: — Ежели кто желает супчику, милости прошу на кухню.

— Давай все-таки позвоним, — с отчаянием сказала Ингер Юханна, присев на корточки подле бесчувственного президента. — Хотя бы врача вызовем!

27

Майская ночь опустилась на Осло.

Иссера-черные тучи нависали так низко, что скрывали верхние этажи отеля «Плаза». Казалось, стройная башня таяла в вышине. Воздух дышал прохладой, но теплые дуновения обещали, что завтра будет хороший день.

С весной Ингвар Стубё не ладил. Не любил погодные контрасты: то прямо-таки летняя жара, то жалкие три градуса выше нуля, то ледяной дождь, то впору купаться — непредсказуемые, резкие перепады. Одеться по погоде совершенно невозможно. Пойдешь на работу в свитере, поскольку утро выдалось холодное, а к полудню обливаешься потом. Утром мечтаешь о тепле, а в полдень это тепло оборачивается сущим кошмаром.

И пахнет по весне плохо. Особенно в центре. Под стаявшим снегом обнаруживался зимний мусор, гниль минувшей осени и экскременты несчетных собак, которым в городе вообще не место.

Ингвар любил осень. И больше всего — ноябрь. Сплошные дожди, мало-помалу понижающаяся температура, так что в лучшем случае еще до сочельника ложился снег. Ноябрь пах только сыростью и тленом, предсказуемый, унылый месяц, который, однако, всегда приводил его в хорошее настроение.

Не то что май.

Он сел на лавочку, глубоко вздохнул. От ветра пруд в Средневековом парке подернулся легкой рябью. Ни души кругом. Даже птицы, которые в эту пору года гомонили с утра до вечера, и те ушли на покой. Маленькая стайка уток дремала на берегу, спрятав головы под крыло. Только упитанный селезень вперевалку бродил поблизости, охраняя свое семейство.

События последних суток, казалось, обессилили не только Осло, но и весь западный мир. Ингвар успел посмотреть вечерние новости. Улицы Нью-Йорка безлюдны, как никогда. Бессонный город словно оцепенел, скованный ожиданием. В Вашингтоне и Лиллесанне, в маленьких городках и столицах — повсюду царила напряженная атмосфера, будто пропажа президента предвещала что-то еще более страшное, а потому самое милое дело сидеть дома, заперев двери и закрыв шторы.

Ингвар зажмурился. Немолчный шум большого города и рев трейлеров, нет-нет да и проезжающих по магистрали на том берегу, напоминали ему, что он в центре столицы. Если б не это, он мог бы вообразить, что находится совсем в другом месте. Один как перст.

Больше часа он пробовал связаться с Уорреном Сиффордом. Нет смысла ехать домой, не переговорив с американцем. Дважды он оставлял сообщения и на мобильном автоответчике и в посольстве. В гостинице сказали, что последний раз видели мистера Сиффорда вскоре после полудня.

Мертвого агента Secret Service Джеффри Уильяма Хантера нашли уже через час после того, как замотанный таксист принес в полицию удостоверение, которое обнаружил в кармане куртки умершей матери. Поскольку служба «Скорой помощи» точно сообщила, где они забрали сраженную инсультом женщину, искать стали в ближайших окрестностях.

Труп нашли в двенадцати метрах от указанного места. В ложбине, недалеко от дороги. Голова пробита девятимиллиметровой пулей «Зиг-Зауэра Р-229», который он сжимал в руке. Некоторое время криминалисты недоумевали по поводу того, что правая рука оказалась зажата между двух камней. На первый взгляд поза довольно странная. Однако быстрая неформальная реконструкция падения убедила их, что здесь произошло самоубийство. К такому же выводу пришел и патологоанатом, хотя и оговорился, что окончательное заключение потребует еще нескольких дней работы.

Было уже почти пол-одиннадцатого, Ингвар зевнул. Он устал и мечтал прилечь. Во всем теле чувствовалась тяжесть. Но вместе с тем его терзала тревога, которая наверняка не даст заснуть.

Полицейское управление превратилось в невыносимо сумбурное место. Никто уже не сетовал на незаконные сверхурочные, не заикался о том, что пора бы по домам. Народ сновал туда-сюда, как в муравейнике. Людей в большом здании, казалось, все прибывало, но никто не уходил. В коридорах кишмя кишели сотрудники. Свободных комнат нет. Чуланы и те были заняты многочисленным конторским персоналом.