Ты понимаешь, в газетах много писали о том, что был обнаружен этот храм Нептуна. По-видимому, это важное открытие, и подробности о том, как его нашли в результате обвала земли стали настоящей сенсацией. Меня это очень заинтересовало, и я написала Родерику, как бы мне хотелось посмотреть этот храм.

Он приехал в Лондон. Я тогда еще работала, и он пришел на спектакль. Потом мы вместе поужинали. Он казался очень грустным. Ему не хотелось говорить о тебе, поэтому мы все больше говорили о храме, и он пригласил меня к себе в имение на выходные, чтобы я его посмотрела. Я поехала. Было очень интересно. Мне все страшно понравилось. Я познакомилась с этой симпатичной Фионой Вэнс, и она показала мне некоторые из ее работ. Это был исключительно приятный уик-энд. Леди Констанс отнеслась ко мне очень холодно. Она явно была недовольна. Я понимаю, что, должно быть, ты испытывала тогда.

За исключением этого, все было замечательно. Меня очень интересовало, чем занимается Фиона. Она показала мне, как кистью счищать землю и всякую грязь с сосудов для питья, и мне совсем не хотелось уезжать.

Фиона сожалела, что я не живу где-нибудь поблизости. Там был Чарли. У него тоже очень несчастный вид. Я уверена что они постоянно вспоминают тебя.

Оба, и Чарли, и Родерик, сказали, что я должна приехать еще. Леди Констанс не присоединилась к их приглашению.

Что же, может быть я и съезжу еще раз. Все эти римские развалины и правда кажутся мне потрясающе интересными.

Я все еще живу в этом доме. Пожалуйста, передай Роберу, что мне стыдно, что я еще тут, но здесь мне так удобно, и Кримпы не хотят, чтобы я уходила на другую квартиру. Им не нравится быть сторожами, как они говорят. Они привыкли к дому, в котором что-то происходит. Я знаю, что от меня им мало толку, но все-таки я живая душа, а они всегда интересуются, что происходит в театре. Поэтому, я так тяну с переездом.

Постарайся узнать у Робера, считает ли он, что я должна уйти. На самом деле, ему все равно, а для меня остаться здесь многое значит.

Наверное, скоро я опять буду занята в спектакле. Я на это надеюсь. Тогда мне не удастся больше съездить на уикэнд в Леверсон.

Я просто думала, что должна известить тебя, что я была там и видела их. Возможно, я и тебя скоро увижу. Какие у тебя планы?

Ах, дорогая Ноэль. Я так надеюсь, что у тебя все будет хорошо…»

Письмо выпало из моих рук.

Значит, она была там. Видела Родерика и Чарли, и леди Констанс. Она пишет, они были грустными.

Милый Родерик. О чем он сейчас думает? Сможет ли он со временем забыть меня? Я знала, что никогда его не забуду.

В этих сеансах я находила покой и некоторое облегчение. Я сидела в студии Жерара де Каррона, с высоты разглядывая город, в то время как он писал мой портрет.

Сейчас пережитая трагедия, казалось, ушла в прошлое дальше, чем когда-либо. Как будто передо мной еще раз приоткрылась дверь к спасению.

Я располагалась на стуле так, чтобы свет падал на мое лицо, Жерар стоял у мольберта. Иногда за работой он разговаривал со мной, иногда сосредоточенно молчал.

Он рассказывал мне о своем детстве в Мезон Гриз, о том, как ему всегда нравилось бывать в Северной башне. С ранних лет он делал наброски, этюды. Его серьезно интересовала живопись.

— Я часто разглядывал картины в нашей галерее. Мог пропадать там часами. Родители всегда знали, где меня искать. Они считали меня странным ребенком. Потом я вдруг понял, что хочу стать художником. Жизнь протекала спокойно и гладко. Отец был хорошим, добрым человеком. Я иногда думаю, как бы все сложилось, если бы он был жив. Если бы… Всегда повторяешь это «если бы». Вы тоже, Ноэль?

— Постоянно.

— Почему вы такая грустная?

— Как вы узнали, что я грустная?

— Вы стараетесь этого не показывать, но я чувствую.

— Вы знаете о моей маме?

— Да, я знаю о ее внезапной смерти. Робер очень любил ее, и поэтому вы здесь. Он обещал ей, что будет заботиться о вас. Поэтому… и, конечно, еще и потому, что он очень хорошо относится к вам. Может быть, вам больно рассказывать о ней?

— Не знаю.

— Тогда попробуйте.

И я начала рассказывать. О нашей жизни, о подготовке к спектаклям, о привычных драмах, о Долли. Я припоминала забавные случаи и обнаружила, что могу смеяться над ними, как делала это когда-то.

Он смеялся вместе со мной.

— Да, это настоящая трагикомедия, — говорил он.

Приходила мадам Гарньер, и тогда кухня наполнялась шумом. Как я догадывалась, шум был ей необходим, чтобы показать, с каким усердием она работает. Первое время она относилась ко мне немного настороженно, но через несколько дней стала дружелюбнее. Мы обе позировали для его портретов, и это как бы связывало нас некими узами.

Она сообщила мне, что ее портрет будет показан на какой-то выставке. Люди будут приходить и смотреть на него. А кто-то, может, и купит.

— Только, кто захочет повесить меня в своем салоне, мадемуазель?

У нее была привычка подталкивать меня локтем и заливаться смехом. Она покупала хлеб, молоко и еще кое-какую снедь, при этом, как я обнаружила, бессовестно прикарманивала часть денег. На эту мысль меня навело алчное выражение ее глаз, запечатленное на портрете. Я проверила свои подозрения и выяснила, что они не лишены оснований.

Однажды я сказала Жерару:

— Вы знаете, что мадам Гарньер жульничает при покупке продуктов?

— Разумеется — сказал он.

— И вы ничего ей не говорите?

— Зачем? Это такая мелочь. Мне нужно, чтобы она покупала для меня продукты. И пусть она при этом наслаждается своими маленькими победами. Это доставляет ей удовлетворение. Она ведь считает себя очень умной. И если поймет, что я знаю, все удовольствие будет испорчено. Кажется, есть такая английская пословица: не будите спящую собаку.

Я посмеялась над его словами.

Обычно после утреннего сеанса я шла на кухню и готовила что-нибудь из еды, и потом мы вдвоем это съедали. Иногда приходила Анжель, и мы вместе возвращались домой. Она осталась в Париже вместе со мной, а роберу пришлось вернуться в Мезон Гриз в связи с делами в поместье. Я знала, что Мари-Кристин очень расстроена тем, что мы уехали без нее. Ей бы очень хотелось присоединиться к нам, но мадемуазель Дюпон сказала, что впредь занятия не должны прерываться.

Изредка я оставалась в студии и после полудня. Часто, когда мы сидели за ленчем, приходили гости. С некоторыми из его друзей я познакомилась. Среди них был некий Гастон дю Пре, молодой человек из провинции Дордонь. Он был страшно беден и кормился в основном у друзей. Он часто приходил во время нашей трапезы и всегда присоединялся к нам. Еще был Ричард Харт, сын деревенского сквайра из Стаффордшира, мечтой всей жизни которого было стать художником. Были и другие, но среди всех, безусловно, выделялся Ларе Петерсон, самый удачливый из всех, так как уже добился некоторой известности благодаря портрету Марианны.

Он неизменно становился центром любой компании, отчасти благодаря тому, что был удачливее других, отчасти в силу своего бьющего через край темперамента.

Это была легкая, беззаботная жизнь, и через несколько дней я почувствовала, что начинаю втягиваться в нее. Каждое утро я просыпалась с ощущением радости. Я получала от всего этого такое наслаждение, какое уже не думала получить.

С нетерпением я ждала наших коротких стычек с мадам Гарньер. Я не собиралась позволять ей и дальше жульничать с покупками и каждый раз демонстрировала ей ошибки в подсчетах. Она в таких случаях свирепо смотрела на меня, прищурив свои и без того маленькие глазки. Однако она уважала меня. Думаю, она руководствовалась теорией, что, если человек настолько глуп, что позволяет себя обсчитывать, он этого заслуживает. Так что особых обид не было.

Мне нравилось готовить, и я часто приносила с собой продукты. Она не имела ничего против, потому что, лишившись возможности жульничать, она могла теперь меньше утруждать себя работой и раньше уходить. Таким образом, хотя с одной стороны я испортила этот маленький бизнес, с другой — облегчила жизнь.