На «Гиляке» мы расписывались по реям вперемежку с матросами, на остальных судах — отдельно по реям бизань-мачты. Главное внимание обращалось на парусные учения, на управление шлюпками, отчасти на управление кораблем, так как воспитанники ставились на руль, но не в качестве старшины, а подручного.
Кроме перечисленных судов, в состав отряда входили яхта «Забава» и тендеры — «Кадет», «Горлица» и «Малютка», на которые по очереди назначалось по половине отделения.
На старых парусных судах процветала «словесность» старших офицеров, вахтенных начальников и боцманов; училищные офицеры, столь вежливые и корректные в стенах корпуса, ступив на палубу корабля, беспрестанно подкрепляли, стоя на вахте, всякую команду каким-нибудь затейливым ругательством «в третьем лице», и хотя это официально воспрещалось, но унаследованный со времен Петра обычай был сильнее всяких приказов.
Училищные правила частенько нарушались, но свято соблюдались требования Морского устава, и считалось позорным нарушить какую-либо статью его.
На «Аскольде» плавали выпускные гардемарины, на «Варяге» — воспитанники среднего специального класса, и, начиная с нашего выпуска, к «Варягу» приписывалась баржа. Этой баржей командовал преподаватель астрономии, навигации и морской съемки капитан 2-го ранга А. О. Пиленко, помощником его был Ю. М. Шокальский. Баржа стояла на якоре близ острова Германшер на рейде Твермине; мы проводили на ней шесть недель и занимались береговыми астрономическими наблюдениями секстантом, ведением хронометрического журнала, мензульной съемкой берега, островов и промером. Эти занятия исполнялись с большим прилежанием, вполне ревностно и были весьма полезны, благодаря преподавательской опытности А. О. Пиленко и особенно Ю. М. Шокальского, который искусство в производстве наблюдений и вычислений, усвоенное им в Морской академии от профессора Н. Я. Цингера, в доступной форме, «показом», передавал нам.
Последние годы в Морском училище
Шторм в Аренсбурге. Салют гранатами
В 1882 г. наш выпуск плавал на корвете «Боярин», «Гиляк» оставался в Твермине. В начале августа отряд пришел на аренсбургский рейд и стал на якорь; этот рейд открыт с юга, дно — песок, суда становятся на якорь на восьмисаженной глубине в семи милях от берега. Не помню, какого числа, во время этой стоянки поднялся шторм с юга; на «Боярине» баркас и полубаркас были на бакштове, их поспели поднять на ростры; на «Варяге» смогли только снять дневальных, а баркас и паровой катер оборвало и унесло. То же было и на «Аскольде»,
«Боярин» стоял на трех якорях, канаты становых якорей были вытравлены целиком до жвака-галсов, канат запасного якоря был вытравлен до 80 сажен, не только были спущены брам-реи и брам-стеньги, но и марса-реи и нижние реи положены на планшир, и только тогда корвет прекратило дрейфовать. «Варяг» и «Аскольд» стояли на четырех якорях, развели пары и работали полным ходом своих машин, чтобы их не дрейфовало. К утру стихло, и после полудня, по сигналу адмирала, старшему офицеру «Боярина», капитану 2-го ранга К. И. Ермолаеву было приказано снарядить баркас его постоянной командой и полубаркас — воспитанниками и разыскать выкинутые на берег гребные суда. Все эти суда были вскоре обнаружены; они были залиты водой и стояли на мели близ песчаного берега.
Надо было их снять с мели; все поскакали в воду. К. И. Ермолаев не стал распоряжаться из баркаса, а, переложив спички и портсигар в фуражку, тоже прыгнул в воду во всей одежде и, покуривая сигару, давал свои приказания. Вода была холодная, нам было 17–19 лет. Константину Ивановичу было 45 лет. Мы все поняли, что он нам дает практический урок того, как должен офицер подавать своим подчиненным пример в трудном случае.
Прежде всего был снят с мели паровой катер, на нем тотчас же развели пары, вскоре сняли баркас и остальные суда и прибуксировали всю флотилию к «Варягу». Тогда на адмиральском корабле был поднят сигнал «Боярину»: «Адмирал изъявляет свое особенное удовольствие», затем сигнал повторен лично старшему офицеру «Боярина».
Кают-компания на «Боярине» была веселая; К. И. Ермолаев любил выпить, и чуть не до полночи в кают-компании раздавались тосты, чтобы «отогреть» старшего офицера и не дать ему простудиться.
К концу августа отряд пришел на Транзундский рейд и был присоединен к практической эскадре для маневров, после которых предстоял царский смотр Александра III.
Наша артель (полуотделение) была в это время на яхте «Забава», которая стояла на якоре примерно в 5 кабельтовых от отряда Морского училища на траверзе «Варяга», державшего брейд-вымпел начальника отряда, капитана 1-го ранга Владимира Николаевича Брылкина.
В то время по артиллерийской тревоге полагалось заряжать орудие снарядом, а вместо заряда вкладывать болванку, т. е. положенное в картуз деревянное полено, обточенное по форме и по размерам как пороховой заряд.
После смотра практической эскадры царь Александр III в сопровождении адмиралов и свиты прибыл на «Варяг» и велел сперва поставить паруса, затем закрепить паруса и пробить боевую тревогу; едва команда поспела разбежаться по орудиям и зарядить орудия, как полагалось, снарядом и болванкой, как царь поблагодарил, сел на катер и отвалил от борта. Надо было произвести салют в 31 выстрел с промежутками по 10 секунд между выстрелами. Артиллерийский офицер Опаровский командует левому борту: «первая» — осечка; тотчас же: «вторая» — и по рейду понеслась граната, рикошетируя по воде.
Перед командой — «третья», уже для правого борта, один из воспитанников заметил, что комендор вынул болванку, заменил ее зарядом, но, торопясь, забыл вынуть снаряд, и опять был бы произведен не холостой, а боевой выстрел; он едва поспел остановить комендора, разрядить орудие и вновь зарядить холостым. Этот снаряд полетел бы над царским катером в сторону царской яхты. Скандал был слишком велик, чтобы его скрыть; было наряжено следствие. Опаровский посажен на неделю под арест в каюту с «приставлением часового». Брылкин не был произведен в контр-адмиралы, на что имел право, а в генерал-майоры с назначением комендантом Кронштадтской крепости.
Выпускные Экзамены. Зыбин. Верховский
В сентябре 1883 г. я перешел в старший специальный класс. В числе предметов была «девиация компасов», считавшаяся особенно трудной. Я заинтересовался этим предметом, и так как в руководстве Зыбина он был изложен неполно и недостаточно ясно, то я купил французское руководство Madamet и в несколько дней изучил его, а в течение года изучил главнейшие статьи И. П. де Колонга.
Весною мой отделенный начальник Яков Иванович Павлинов представил меня И. П. де Колонгу, который для пробы задал мне несколько задач по математике и назначил день, когда ему представить решения. Задачи я решил, после чего И. П. де Колонг еще несколько раз призывал меня в Морскую академию, после лекций давал задачи по математике и оттиски своих статей по девиации. Эти статьи его я хорошо изучил и усвоил теорию и описание его новейших приборов и способов уничтожения девиации.
На выпускном экзамене главным экзаменатором по девиации был Н. Н. Зыбин. Мне достался вопрос об уничтожении полукруговой девиации по способу Эри.
Я изложил этот вопрос так, как это сделано в одной из статей Колонга, а не так, как в учебнике Зыбина, который меня прервал словами:
— Сотрите, у вас неверно, переходите к следующему вопросу.
— Позвольте вам доложить, господин капитан 1-го ранга, и доказать, что у меня верно, сделав более крупный чертеж.
— Делайте, неверное останется неверным.
Я стал чертить и одновременно объяснять чертеж, заняв более четверти громадной доски. Не успел я закончить чертеж, как Зыбин меня перебивает:
— Извините, у вас все верно, я ошибся. Довольно, я вижу, что вы отлично знаете предмет. Благодарю вас! — и без совещания с остальными экзаменаторами поставил 12; понятно, что и остальные экзаменаторы поставили тот же балл.