Чарли пристально посмотрел на меня. И наконец покачал головой.

— Нельзя так говорить. И нельзя так себя мучить.

— Я и не мучаю, — прошептала я, наклоняясь вперед. — По крайней мере, не очень часто. В этом мой секрет. Конечно, когда мне было очень плохо, я иногда страшно грызла себя, но все же это бывало лишь временами. И не в ущерб моей семье. Лишь однажды, когда я напилась и стала убиваться, я призналась в своих мучениях одному другу. Потому что, Чарли, это все равно что нажимать на кнопку саморазрушения, не говоря уж о том, что это причиняет боль людям, которых ты любишь! Чарли, ты же любишь Миранду и Эллен, не говори, что это не так. Перестань вести себя как идиот, возвращайся к ним! Спаси свою семью. Не надо прятаться в постелях чужих женщин, стань снова семьянином, заведите еще детей… Ты же ни в чем не виноват! — Я смотрела на него, и мне хотелось, чтобы мои слова отпечатались у него в мозгу. — Ты же не видел Ника! Иначе не стал бы нестись так быстро, правда? Разве ты не понимаешь? Несчастные случаи происходят, они трагичны, и ничего с этим поделать нельзя. С людьми постоянно случается что-то плохое, но это вовсе не значит, что мы вдруг ни с того ни с сего становимся плохими! Это не значит, что ты — плохой человек!

Чарли ничего не ответил. Мы все еще смотрели друг другу в глаза, потом он отвел взгляд.

— Ладно, если никакие уговоры на тебя не действуют, — прошептала я, — то сделай это ради Ника. Постарайся ради него. Потому что, скажу тебе честно, Чарли, бывают дни, когда я просыпаюсь и мне хочется взять бутылку чего-нибудь покрепче и опять завалиться в кровать. Но я так не поступаю. Я встаю, готовлю завтрак и живу обычной жизнью, и причина, по которой я это делаю, вовсе не во мне, не в моих детях. Нед тому причиной. Я заставляю себя поверить, что он за мной наблюдает. Что он следит, как я воспитываю его сыновей.

Последовала тишина. Наконец Чарли заговорил.

— Когда я сказал, что с тобой все по-другому, Люси, я говорил правду. Знаю, ты считаешь меня отвратительным старым донжуаном, отчаявшимся волокитой, но я чувствовал… и все еще чувствую… что ты мне небезразлична. Несмотря на то что мы никогда… ну, ты понимаешь.

Я улыбнулась.

— Понимаю.

— И самое ужасное то, — вздохнул он, — что я знаю, почему это так. — Он поднял глаза и посмотрел на меня. — Я знаю, почему ты мне сразу понравилась. Ты напомнила мне Миранду. Когда я впервые увидел тебя вместе с Максом в Лондоне — в магазине, в автобусе, светловолосую, улыбающуюся, хорошенькую, с маленьким сыном… Вы были как Миранда и Ник, которые выходили из школы, держась за руки. Миранда и Ник, которые шли в магазинчик на углу, чтобы купить газеты и сладости. Ты ходишь, как она. И говоришь, как она.

Я задумалась и поняла, что тоже заметила это сходство. Даже Лавиния заметила.

— Но я не такая хорошая, как она, — проговорила я. — Она намного лучше.

Чарли горько улыбнулся.

— Она раньше и не была хорошей, — сказал он почти обиженно. — Раньше она была безобразницей, между прочим. Знала бы ты, что она вытворяла. — При воспоминании об этом в его глазах заиграли искорки, как будто где-то внутри зажегся огонь. — Вот было времечко. Еще до того, как родились дети. И даже после этого. Чудесные, замечательные годы.

— Все еще можно повторить, Чарли, — горячо проговорила я. — Правда, можно, потому что Миранда, та девушка, в которую ты влюбился, та, которую ты любил, до сих пор здесь. Тебе просто нужно копнуть поглубже, вот и все. И она до сих пор на многое способна. Просто ты забыл о том, что она может. Но если приглядеться, то ты увидишь, что в ее сердце до сих пор теплится огонь.

— Думаешь, он разгорится? — Он посмотрел на меня сквозь длинные ресницы. — Я-то думал, что мне удастся зажечь этот огонь в тебе. Думал, чиркну спичкой и пламя сразу вспыхнет. — Он улыбнулся, и я снова узнала старого Чарли. Я усмехнулась.

— Вот именно.

Тут его улыбка погасла, как будто в нем не осталось больше энергии и силы иссякли. Он отвел глаза, и мы снова замолчали. Я поняла, что он вспоминает о прошлом и возвращается по жизненному пути назад. Это была та же дорога, по которой ступала и я, дорога потерь, боли и горя, но я знала, что он зашел дальше меня по этому пути. Наконец я встала, перекинула сумку через плечо и наклонилась, чтобы поцеловать его в щеку. Он потянулся и крепко сжал мою руку, но ничего не сказал. И даже не посмотрел на меня. Наверное, просто не смог.

— Прощай, Чарли, — прошептала я.

Он кивнул, и я взглянула на его макушку. Его волосы завивались кудрями, и среди них было всего несколько седых нитей; на нем была бело-голубая клетчатая рубашка с рукавами, закатанными до локтей. Я долго смотрела на него.

А потом ушла.

Глава 26

Я ехала домой, измученная, усталая и расстроенная за нас обоих. Жизненная несправедливость злила меня невероятно: мне казалось, что двое людей просто не в силах вынести такие беды. Что это за Бог такой, Мимси, который позволяет таким вещам случаться за долю секунды и разрушать человеческие жизни навечно? Ребенок, взлетающий в воздух, муж, выбивающий собой лобовое стекло… И ничего уже не изменить: отныне вина и горе переполняют тех, кто остался в живых. Я ничего не понимала, как не понимала и тогда, когда умер Нед. Тогда я тоже думала о Боге, анализировала ситуацию, спрашивала Его, хотела узнать, что же заставило Его указать именно на Неда, что заставило Его побудить меня набрать номер мужа в тот день. По горькому опыту я знала, что ответов не будет. И еще я знала, что если так думать, то можно сойти с ума, и тогда меня ждут бессонные ночи и страшные рыдания в ванной: я буду смотреть в зеркало и ненавидеть, презирать себя. О да, в Лондоне я уже тысячу раз это проходила, но я научилась бороться с чувством вины и забывать о нем, запирая угрызения совести на ключ. Теперь я уже напрактиковалась в этом, набила руку и почти гордилась собой. Так что сейчас, проезжая по проселочным дорогам мимо белоснежных полей, заросших купырем, я не думала о Неде и об откровениях, высказанных там, в гостинице. Все мои мысли были о Чарли.

Чарли, который, несомненно, прошел через ад и вернулся к жизни. Но теперь, через четыре года, сможет ли он справиться со своей бедой и начать все с чистого листа? Сможет ли он начать новую жизнь с Мирандой? Я знала, что он пережил страшную боль, но я также чувствовала, что он не омертвел. Я очень на это надеялась. И еще я понимала, что легко решить начать жизнь сначала, но как сложно не сбиться с этого пути! Легко проснуться в чудесный денек и сказать себе: «Прекрасно, пора начать новую жизнь! Погоревала четыре года и хватит! Все, что тебе нужно, Люси — это переехать за город, сменить обстановку, и… о да, самое главное — найти себе мужчину! Кстати, смотри, вот как раз очень симпатичный и идет прямо по твоей улице!»

Неужели все было именно так? Я задумалась, вспоминая недавнее прошлое. Неужели я его выбрала вот так случайно, наобум? И неужели в словах Джесс была доля правды — насчет того, что я намеренно выбрала женатого, того, кто мне совершенно не подходит? Ведь теперь, когда с Чарли у меня ничего не вышло, я совсем не расстроилась. Я не схожу с ума от горя, потеряв желанного мужчину. Интересно, где же мои слезы? Почему у меня сухие глаза? Или же в глубине души я чувствую облегчение, что так легко отделалась и опять осталась в одиночестве — и в безопасности?

Я вздохнула, грустно взглянула в зеркало заднего вида и провела рукой по волосам. Действительно, ни слезинки. Но вид у меня все равно расстроенный, и еще я кажусь старше, чем я есть на самом деле. Состарилась от забот. Я потерла лицо тыльной стороной ладони. А любила ли я Чарли вообще? Если я сейчас чувствую себя невероятно спокойно, разве я его любила? Или же мне просто снова хотелось вернуться к нормальной жизни, чтобы меня больше никто не считал эмоциональным инвалидом? Только не в полную силу, не с холостяком, потому что это было бы слишком страшно, это было бы слишком похоже на нормальные отношения, может, даже привело бы к замужеству. А вы только посмотрите, что я сотворила со своим предыдущим мужем. Тут мне вспомнились слова Чарли. «Да как я смею», — сказал он. И как я смею завести другого мужа, раз уж на то пошло? Я вцепилась в руль и осознала, что на глаза наворачиваются слезы — только плакала я не об утраченной любви, а о самой себе. Я знала, что лезу в такие уголки своего сердца, куда лучше бы не заглядывать. «Прекрати, Люси, — зашипела я на себя. — Прекрати, ради бога!»