- Пусть крутят! - сказал Корнуэльс. - Это поддержит моральный дух тех, кто в этом нуждается.

Какое-то время он провожал взглядом полковника Диккенса, удалявшегося прихрамывая по улице. У него чертовски симпатичная жена, у полковника Диккенса, но такая печальная!

Печальная? Ни в коем случае. Совершенно утратившая надежду, так что вместо того, чтобы безразлично относится к смерти, как она говорила своему мужу, призывала её изо всех своих сил.

Связано это было со встречей, произошедшей прошлой ночью, встречей, на которой присутствовал Корнуэльс, хотя и не знал её исхода.

* * *

Видимо в силу того, что все военачальники той эпохи были сплошь аристократами, находившимися в более или менее близких отношениях, несмотря на границы, и обладавшими навязанной им воспитанием и ставшей их второй натурой утонченной вежливостью, неожиданные обстоятельства, возникавшие в ходе войн XVIII века, не мешали элегантности манер, что и было продемонстрировано прошлой ночью в Йорктауне.

В доме, который он реквизировал, генерал Корнуэльс собрал на обед своих соратников: генерала О`Хара, лейтенанта Тарльтона, а также полковника Диккеннса с мадам Летицией.

Атмосфера была не слишком веселой, что вполне объяснялось обстоятельствами, и Корнуэльс, нервы которого были на пределе, как он ни пытался продемонстрировать оптимизм, сказал своим гостям, что его начальник генерал Клинтон, находящийся неподалеку в Нью-Йорке, с многочисленными силами не преминет вскоре прибыть на выручку осажденным в Йорктауне.

И в тот самый момент, когда он разглагольствовал, в темном городе (было около десяти часов вечера) блуждал французский офицер, который его разыскивал.

Наконец этот офицер, около получаса круживший по городу, столкнулся с патрулем и потребовал на довольно приличном английском языке отвести его к генералу.

- Мадам, господа, - говорил в этот момент Корнуэльс, вот мои последние четыре бутылки бургундского и я надеюсь, вы поможете мне их осушить!

Тут раздался осторожный стук в дверь столовой. Порученец тихо прошептал несколько слов на ухо генералу, переставшему откупоривать первую бутылку из тех, которыми он похвастался, и медленно оглядевшему всех присутствующих с таким ошарашенным видом, который никак не подобал английскому генералу. Оглядев порученца, он спросил:

- Вы пьяны, Шелли?

- Нет, сэр, - Шелли покраснел от обиды. - Он так утверждает...

- Хорошо, пусть войдет! - сказал Корнуэльс, поднимаясь и протягивая руку французскому офицеру, успевшему раскла няться, как в Версале. При этом генерал сказал:

- Я полагаю, друзья мои, что по белому мундиру, плюмажу на шляпе и осанке все вы узнали генерал-майора маркиза Лафайета? Садитесь, мсье. Мы собираемся выпить за победу, окажите нам честь, выпив вместе с нами.

- Милорд, - сказал Лафайет, непринужденно усаживаясь после того как он поздоровался с каждым из представленных ему гостей, которые были совершенно ошеломлены. - Милорд, я поступлю также как вы и ваши друзья: я выпью за победу. Наверное, мы думаем одинаково? Я уверен в этом. (и поднимая бокал с бургундским, который ему налили) Мадам, милорд, господа, я пью за победу храбрости.

- Ах! Мсье, - смеясь сказал Корнуэльс, - я очень рад возможности встретиться с вами, возможно перед смертью, не лишайте меня этого удовольствия. Наделали вы мне хлопот, когда я должен был спешить на выручку генералу Арнольду в Вирджинии! Знаете ли вы, что я обещал представить министру пространный доклад о ваших методах ведения войны? Они могут нам рано или поздно очень пригодиться. О, мадам! - оживленно воскликнул он, обращаясь к Летиции, которая не сводила глаз с Лафайета с самого момента его появления. - Ах, мадам! Эти вирджинские дьяволы маркиза постоянно ускользали у нас между пальцев, исчезая в зарослях прежде чем мы успевали перезарядить наши ружья. Мсье Лафайет сам был сущим дьяволом. То на лошади, то пешком, вооруженный то саблей, то штыком, казавшийся неуязвимым, он оказывался у нас за спиной, когда мы ожидали его спереди - и наоборот.

- Вы не питаете ко мне нежных чувств, - также смеясь сказал Лафайет. В письме, которое вы направили в свой штаб и которое перехватили американцы, вы излили свою ярость и написали: "The boy can't escape me". [10]

- Бой - это я, - пояснил он, поворачиваясь к Летиции Диккенс.

- "Господи, Тюльпан был прав, - подумал он, - на свете нет никого восхитительнее ее!"

С того момента, как он был представлен и догадался, кто она такая, он не переставал ощущать на себе её взгляд. У него сжималось сердце при мысли, что он может на мгновение остаться с ней наедине, так как знал, о чем непрерывно вопрошает его взгляд Летиции.

Отвернувшись чуть быстрее, чем ему хотелось, он ответил на вопрос, заданнный Корнуэльсом, вновь наполнившим его бокал, почему он находится здесь, в Йорктауне?

- Милорд, едва ли я осмелюсь вам в этом признаться. Я инспектировал наши укрепления...и в конце концов оказался там, где стоят мои ирокезы...

- Ах! Это разумеется ваш друг Кут Луйя и те из пяти племен, которых ваш талант привлек на вашу сторону и которые вот уже три года вам помогают?

- Я нахожу, что они производят слишком много шума, - сказал Лафайет.

- Ну, что же, мой дорогой, отругайте их! Их песни не дали мне спать прошлую ночь.

- Ваша жалоба будет немедленно передана, милорд, - сказал Лафайет с серьезным выражением лица, вызвавшим смех генерала.

- Спасибо, дорогой маркиз. Но как вы оказались... по другую сторону барьера, если вы позволите мне так выразиться? У вас могли произойти очень неприятные встречи. С англичанами, например.

- Дело в том, что у меня очень рассеянный конь, милорд, или может быть его потянуло на приключения? У меня в голове было множество планов, я хотел оценить наши силы...наконец я просто задумался. А мой конь не терял времени. Когда я очнулся от задумчивости, он флиртовал с белой кобылицей, привязанной возле какого-то купола, показавшегося мне цирком.

- Мы ни в чем не испытываем недостатка, мой дорогой, - сказал Корнуэльс с широким жестом. - Да, у нас есть даже цирк.

- В конце концов я оставил там моего коня, который больше не желал никуда двигаться, и так как мне предстояло пройти до ннашего лагеря около пяти лье, если бы я отправился тем же путем, то решил позволить привести меня к вам для того, чтобы получить разрешение кратчайшим путем пересечь Йорктаун.

- Только не сегодня ночью. Я буду очень огорчен, если какой-нибудь часовой примет вас за шпиона и убьет. Уже то, что этого не случилось, пока вы добирались сюда, следует считать чудом!

- Я благодарю за это английскую армию.

- Тарльтон, - сказал Корнуэльс, обращаясь к лейтенанту, отправляйтесь в ту сторону и раздайте от моего имени несколько пинков под зад тем часовым, которые не убили господина генерал-майора.

И Тарльтон, козырнув, вышел.

- На рассвете, - продолжал генерал, - полковник Диккенс проводит вас до линии наших окопов. Прощайте, господин маркиз. Пусть Бог благословит вас и сопровождает вас в ваших делах!

Он добавил:

- Да здравствует Франция!

- Да здравствует Англия, - ответил Лафайет. Он пожал руку Корнуэльсу, а затем генералу О`Хара, который за все время не произнес ни единого слова, также как и все остальные, все ещё ошеломленные этой исторической встречей, которую не предвидела История, но которую спровоцировал влюбленный конь.

Затем сердце у Лафайета снова сжалось и он молил Бога, чтобы тот не оставил его наедине с Летицией, когда он последовал за ней и полковником Диккенсом, которых Корнуэльс, не имевший лишней постели, попросил устроить на ночь их "гостя".

* * *

На верхнем этаже дома рыбака, который армия реквизировала для своих нужд, Летиция долго готовила комнату для Лафайета. Это была комната их маленькой чернокожей служанки, которая три дня назад исчезла, как и большинство остальных слуг, из-за страха, что в городе начнется резня. Летиция сменила простыни, зажгла все свечи в подсвечнике, принесенном специально для маркиза, машинально вытерла стол и единственное кресло; но она не решалась спуститься, прикованная к месту страшной тревогой.