- Но что же тогда делать? Все потеряно? - рыдала она, ломая руки.
- Не отчаивайтесь так быстро. Я поговорю с министром иностранных дел. Прямо сегодня вечером, так как он будет в Версале на балу, на котором я также должен присутствовать. Может быть, он сможет что-то сделать против мощной армейской машины? Он мне скажет. Во всем этом деле для Фанфана Тюльпана есть один очень хороший момент: он боролся на стороне американских инсургентов, а к этому в данный момент очень хорошо относятся в высших официальных кругах. Но мои возможности ограничены тем, что я могу только поговорить с министром, что касается остального, то я не осмеливаюсь вам что-либо обещать.
- Его и моя судьба в ваших руках, монсеньор, - пробормотала графиня. Я заранее благодарна вам за все.
Когда она поклонилась ему на прощание, галантно проводив её до двери салона, он спросил:
- Кстати, сколько лет этому соблазнительному солдату, из-за которого вы подняли такую тревогу?
- Я думаю, двадцать один или двадцать два.
- Посмотрите-ка! Столько могло бы быть нашему ребенку... если он вообще есть на свете, - добавил он. Потом вернулся обратно и в задумчивости разгрыз ещё одну миндалину, думая о прошлом. Что же касается этого Тюльпана... у него нет никакой надежды. Стрелять в генерала! ...
ЧАСТЬ ПЯТАЯ. Американский герцог
1
Во время войны за независимость Америки, которую повстанцы называли войной против "омаров" - из-за красных мундиров англичан - она рассматривалась как череда переменных успехов и поражений, в которой никто не мог, по выражению историка Пермангара, "ликвидировать этот бардак" бардак, усложняющийся ещё тем обстоятельством, что шла гражданская война, то-есть большое число американцев, среди которых были фермеры, священнники, адвокаты и ремесленники, оставались сторонниками английской короны; одно только упоминание имени Вашингтона вызывало у них желудочные колики, имя Лафайета заставляло их кричать о французском вмешательстве, и можно было ожидать, что они перережут друг друга.
Это было не совсем точно. Существенным было то, что рассеянные по огромным пространствам, недисциплинированные, потому что хлебнули демократии, всегда плохо вооруженные, плохо обеспеченные и одетые в лохмотья отряды одерживали верх над армиями короля Георга, которые никогда не испытывали ни в чем недостатка - и не только в виски, - и никогда, за немногими исключениями, не имели более бездарных военачальнников. Они усиленно колотили друг друга, с той и с другой стороны хватало героизма, а не только поспешных отступлений, именуемых стратегическими отходами, и бросков вперед, артилерийских перестрелок и безудержнного драпа, - было хорошим тоном называть "переходом на новые позиции". Еще долго заключались пари о том, кто одержит верх. Но в конце 1781 года, немногим более двух лет спустя после тех событий, о которых мы только что рассказывали, размеры британских владений на восставшем континенте начали заметно уменьшаться.
В конце мая английский генерал Корнуэльс, который перед этим захватил Каролину, был в конце концов вынужден, несмотря на превосходство своих сил, вести оборонительные бои, так как тактика партизанской войны, применяемая Лафайетом и его вирджинцами, не давала ему возможности разделаться с ними, и дело кончилось тем, что он укрылся в районе реки Джеймс-ривер в Йорктауне, защищаемом флотом, размещенным в Чезапикском заливе, для того, чтобы немного перевести дух.
К несчастью для английской короны, Франция наконец-то бросила все свои силы на чашу весов и шестого сентября двадцать семь британских кораблей, размещеннных в Чезапике, под командованием Харда, Дрейка и Грейвса должны были выйти навстречу двадцати четырем линейным кораблям, десяти фрегатам и четырем корветам под командованием адмирала де Грасса, которые вышли 21 марта из Бреста, сопровождая сто сорок пять транспортных судов, груженых войсками и снаряжением.
Начавшись в три часа пополудни, битва продолжалась до захода солнца и окончилась победой де Грасса. И на следующий день после того как французский флот сменил английский в водах Чезапикского залива, у Корнуэльса остались за спиной лишь французские пушки, а вокруг Йорктауна, который был полностью окружен к 30 числу того же месяца, расположились около двенадцати тысяч человек, из которых две тысячи вирджинцев Лафайета и около пяти тысяч французов экспедиционного корпуса Рошамбо. У Корнуэльса насчитывалось шесть тысяч английских солдат и семь тысяч не слишком надежных негров, ко торые были собраны в Каролине и в течение нескольких недель работали, окружая осажденный город траншеями, земляными насыпями, редутами и площадками для артиллерийских батарей.
Ранно утром восьмого октября с Чезапикского залива, где неподалеку от берега расположились боевые корабли адмирала де Грасса с десятками огромных пушек, напоминавших больших спящих котов, дожидавшихся своего часа, долетал легкий ветерок. Из окопов противостоящих войск не доносилось ни звука. Улицы этого небольшого городка, который до этого ничем не был примечателен и которому предстояло войти в историю, были пустынны. Всем, кто не мог сражаться, - женщинам, детям, больным, - был отдан приказ не выходить наружу кроме острой необходимости, и потому в подвалах домов ожидали своей участи несколько десятков женщин, главным образом жены офицеров, детей и больных. Все они ожидали начала бомбардировки, прислушиваясь к странной, нереальной тишине, которая обычно предшествует урагану. Но откуда-то, словно для того, чтобы ещё больше подчеркнуть эту трагическую тишину, доносились негромкие звуки шарманки.
- Что гражданские лица? - спросил Корнуэльс. Спокойный, уравновешенный, он смотрел из окно своего штаба на узкую пустынную улицу.
- Некоторые незаметно покинули город, - сообщил полковник Диккенс. За теми, кто остался в городе, мы внимательно присматриваем. Но они не столь многочисленны, чтобы представлять опасность.
- Они считают, что мы уже потерпели поражение, Диккенс, - сказал генерал. - Но мы ещё не побеждены.
Он повернулся и взглянул на полковника. - Вы очень бледны, мой друг. Все ещё беспокоит нога?
- Меня беспокоит мадам Диккенс. Она вбила себе в голову, что она должна находиться вблизи наших позиций, чтобы оказывать помощь раненым. На все мои возражения отвечает: "Смерть мне безразлична". Может быть, это и есть главная причина моего беспокойства, сэр. Простите.
- Вы истинный англичанин, Диккенс.
- Да, сэр, я истинный англичанин. (Он положил бумаги, которые перед этим держал в руках.) Противник проложил длинную траншею параллельнно нашим окопам в четырехстах ярдах от них. Агент, который доставил мне это донесение, обнаружил батарею, из четырех мортир, двух гаубиц и двух 24-фунтовых пушек. Повсюду редуты.
- С моими шестьюдесятью пятью пушками я заставлю кое-кого поплясать, Диккенс. - Генерал помолчал. - Как вы думаете, когда это начнется?
- По мнению моих разведчиков и некоторых дезертиров, а они также есть, может быть, завтра.
- Вы сказали: - "Они также есть.". Вы хотите сказать...
- Да, сэр, к настоящему времени у нас их около десятка. Лейтенант Тарльтон расстрелял восьмерых...
- Вернитесь к вашей супруге, мой друг. Скажите ей, что я не одобряю способ её желания погибнуть. Разве это чему-нибудь поможет? Легко раненые справятся сами, а тяжело раненые...им не помочь...
Диккенс отдал честь и направился к выходу, но в этот момент Корнуэльс раздраженно спросил:
- Скажите, я ошибаюсь или действительно слышу звуки музыки?
- Это шарманка, сэр. Она принадлежит цирку, который прибыл сюда две недели назад и, повидимому, не смог уехать. Это цирк "Леди Гейм Циркус". Наши люди получили большое удовольствие, но сейчас у них дела поважнее, чем смотреть на акробатов, и боюсь, что цирк в течение нескольких дней стоит пустой. Нет сомнения, в напрасной надежде привлечь зрителей, они и завели музыку.