Более того, Министерство юстиции изъявило готовность взвалить на себя дополнительные функции — вопросы помилования. Можно себе представить Минюст (а почему бы не прокуратура?) в роли этакого завзятого филантропа, благотворителя… Но что-то не сладилось. Видимо, президент проявил выдержку и не стал ничего менять.

И все же столь длительная и активная чиновничья возня делу не шибко способствовала, вызывая нервозность и неуверенность, руки опускались… И даже всегда спокойная, уравновешенная Валентина Платоновна Колесова, председатель комиссии, однажды не выдержала, сорвалась и в сердцах обронила: «Как все это надоело!» А один из членов комиссии написал открытое письмо В.В. Путину, в котором «излил душу», сказав, что, если положение региональных комиссий и впредь будет оставаться столь двойственным, он, имярек, и без того занятый по горло своими профессиональными делами, вынужден будет выйти из этой весьма затянувшейся игры… Письмо опубликовала «Алтайская правда». Но большого резонанса не получилось. Кураторы отмолчались. До президента же эти «слухи» наверняка не дошли.

И что же дальше? А ничего. Как говорится, мавр сделал свое дело — мавр может уйти. Или сделать вид, что ушел. Впрочем, результаты не замедлили сказаться — и количество ходатайств о помиловании заметно поубавилось. Теперь за месяц поступало не более пяти-шести «дел», а бывало и того меньше — два, три прошения. Барометр качнулся в сторону «пасмурно», погода и впрямь складывалась неблагоприятной, и страждущие, столь же чуткие к любым переменам, утратили охоту искать милости… И это в то время, когда количество заключенных в России давно и опасно зашкаливает, почти в десять раз превышая среднеевропейский уровень; прошений же о помиловании гораздо меньше, чем в любой другой стране, уже не говоря о количестве самих помилований.

Отчего же так? Или народ российский носит в себе некий особый генезис и столь охоч до всевозможных причуд и острых ощущений, что и хлебом его не корми, а дай только посидеть в застенках — оттуда ж его и калачом не выманишь… А может, есть все-таки иные, нешуточные причины, более основательные и глубокие — экономические, правовые, социальные, наконец, которые возникли не враз, а годами, десятилетиями копились и зрели. Одно ясно: причины — системные. Стало быть, и бороться с ними нужно системно, последовательно, а не абы как, спустя рукава, от случая к случаю, как это делается у нас… и только у нас, к сожалению.

Два года работы в комиссии позволили, что называется, вплотную приблизиться к этой болезненной, жгучей проблеме и «подсмотреть» немало печальных явлений. Это и «молодеющая» год от года преступность — средний возраст нынешних заключенных (по крайней мере, тех, которые обращались в комиссию с ходатайствами о помиловании) 20–25 лет, не более. Добавьте к тому несовершеннолетних «колонистов», коих в России на сто тысяч населения — 17 человек. Немного? Но по тем же европейским меркам — более чем где-либо на континенте. Первенство удручающее!

И еще: почти треть нынешних заключенных больны туберкулезом, привнесенным отнюдь не с воли, а, как говорится, «домашним», приобретенным уже здесь, в местах не столь отдаленных.

Такова статистика. И еще: мне, человеку сугубо штатскому и юридически малосведущему, иные судебные решения (далеко не единичные) кажутся, мягко говоря, странными, неадекватность которых вызывает некую оторопь, а то и душевный протест. И дело тут, видимо, не только и не столько в моих альтруистских наклонностях — слишком разительны факты.

Вот передо мною два «дела», две папочки, будто вобравшие в себя всю горечь и боль человеческого несовершенства. Открываю первую из них и внимательно перелистываю. А суть такова. Вадиму Н. двадцать один год. Ранее не судим. До ареста учился в лесном техникуме. Родители — медики, авторитетные, уважаемые люди. Да и Вадим старался держать семейную «марку», не давал повода краснеть за себя. Учился ровно, хотя и не хватал звезд с неба, был компанейским, отзывчивым парнем; никаких аморальных, а тем более криминальных выходок раньше не замечалось и не числилось за ним — словом, парень как парень, вполне нормальный и предсказуемый, как отмечалось в характеристике.

И вдруг как гром с ясного неба — Вадим Н. арестован! Шок, недоумение. Как, почему, что случилось? А случилось непредсказуемое, к чему и сам Вадим, похоже, не был готов.

Однажды стылым декабрьским вечером (как раз в канун всенародного праздника — Дня Конституции) зашли они с другом в некую забегаловку, выпили «для сугрева» и, слегка захорошев, отправились, что называется, искать приключений. А кто ищет — найдет.

Скоро вечерний морозец выстудил хмель, захотелось еще подогреться, а денег — тю-тю. Что делать? Хотели зайти в общежитие к знакомым девчонкам, у них можно перехватить… Но тут и подвернулся тот парень. Вадим остановил его и предложил составить компанию. Парень вежливо отказался. И двинулся было дальше. Но Вадим ухватил его за воротник: «Постой! Одолжи на бутылку». Парень сказал, что денег у него нет. И тогда они силком увлекли его в затемненный проулок и прижали к глухой стене дома. Вадим для острастки и складень достал: «Ну, хватит отнекиваться. Выгружай бабки!»

Парень взмолился: «Ребята, я же не вру, нет у меня на бутылку… всего восемь рублей. Да вы хоть топором рубите, а больше нет» — и вывернул карман, достав из него всю мелочь и пересыпав в ладонь Вадима. «Ты, что ли, студент? — усмехнулся тот. — С такой мелочью ходишь… — увидел в руке парня перчатки, вырвал без всякого противления, куражливо упредив: — Теперь буду я греться. А ты гуляй, гуляй, коли такой неимущий…»

И этак мирненько разошлись — парень в одну сторону, они в другую. Казалось, инцидент был исчерпан. Однако минут через пять услышали за спиной шаги и чей-то властный оклик: «Эй, голубчики, притормозите!» Оглянулись — и опешили, увидев того же парня, только что ими ограбленного, а рядом с ним довольно внушительного вида и решительно настроенных оперативников. «Когда же он успел доложить?» — удивился не без тревоги Вадим. И, протрезвев окончательно, понял, что врюхались они по уши, что дело — швах; и не столь испугался, сколь растерялся, не найдя ничего лучшего, как снять злополучные перчатки и бросить на тротуар, в сторону подходившего парня с оперативниками: «На, возьми свои грелки, мне они не нужны… — и шепнул другу: — Бежим!»

Но бежать было уже поздно.

Вторая история гораздо серьезнее и мрачнее. И сам осужденный — не чета этим наивным «романтикам», сопливым мальчишкам, во всяком случае, Михайлов (фамилия изменена) никогда бы не опустился до восьми рублей — тут все круче замешано, и не рубли, а тысячи и тысячи зелененьких, будь они трижды прокляты, застили свет… помутили в последний момент и разум, толкнув человека на преступление…

Михайлову сорок лет. Человек он деловой, обстоятельный и достаточно образованный. До ареста возглавлял довольно солидное предприятие, ворочал, можно сказать, делами нешуточными… А начиналась эта история спокойно, при полном согласии обеих сторон: речь шла о регистрации импортных автомобилей, не прошедших таможенного оформления, стало быть, подложным путем, или, как сказано в приговоре, «легализацией нерастаможенных машин».

Доводкой же всей этой операции до полного, так сказать, ажура занимался некто Изосимов (фамилия изменена), человек, близкий к тем кругам, где и вершились, прокручивались эти дела, профессионал, работавший чисто, без сучка и задоринки, прямо-таки ювелир высшей пробы. И Михайлов, естественно, за него держался — дока незаменимый. Хотя и «дока» загодя предупредил Михайлова: счетчик работает! А когда истекло обусловленное время — сумма набежала кругленькая, о чем Изосимов и предупредил своего «работодателя». Михайлов молча кивнул, как бы соглашаясь, да, да, мол, долг платежом красен — однако сумма показалась завышенной. Вот уж поистине собственническая психология: берешь чужие, отдавать же приходится свои. Изосимов разгадал колебания гендиректора и предложил иной вариант. «Знаю, скоро ты получаешь новые машины, — закинул удочку. — А у меня такая рухлядь, пора на свалку… Улавливаешь мою мысль?»