Однако, будучи человеком со средствами, он достаточно быстро оправился. Во всех юридических вопросах Торговая палата Нью-Йорка на него молилась. Он преподавал конституционное и договорное право в самых престижных учебных заведениях. Кое-кто считал, что он состоит членом какой-то могучей тайной организации. И дальше в том же духе. В марте 1888 года произошло событие, изменившее судьбу Нью-Йорка, а заодно и будущее Лестера. Невероятной силы снежная буря на два дня остановила жизнь всего города. На некоторых улицах толщина снежного покрова достигала трех метров. Охвативший город паралич стал для мэра Хьюетта чем-то вроде благословения Господня. Случившееся самым удивительным образом подтвердило его точку зрения о том, что лишь самая современная транспортная система сможет уберечь город от таких происшествий. Так родился грандиозный проект строительства нью-йоркского метрополитена.
Мэр Хьюетт выступил с оригинальной блестящей концепцией «сотрудничества общественного и частного секторов», В некоторых деловых кругах такого рода государственное вмешательство в общественные дела рассматривалось как «неконституционное»; их представители заявляли, что государству лучше заниматься не строительством транспортных систем, а возведением зданий. Однако всемогущая Торговая палата выступила в поддержку «формулы Хьюетта». Преуспевающего адвоката, считавшегося признанным экспертом в этом вопросе, сочли самой подходящей фигурой для умиротворения взбунтовавшихся представителей деловых кругов. С того дня состояние Кальяри стало увеличиваться в геометрической прогрессии. Лестер был одним из участников тех масштабных преобразований, которые этот проект вызвал к жизни. С тех самых пор судьба его семьи оказалась тесно связанной с американской Гильдией разрушителей. Ведь перед тем, как построить, надо разрушить: выкопать, снести, взорвать – таков порядок вещей. Благодаря Лестеру Гильдия получила контракт на земляные работы. А Гильдия никогда не забывала своих друзей. Память эта обретала материальные формы в виде ценных бумаг, недвижимости и банкнот.
Но по мере того, как богатство Лестера росло, проблемы его семьи обострялись. Чувства власти не подвластны – Лестер любил жену, а той все меньше и меньше хотелось бороться за жизнь. Легкие Бернис стали похожи на паутинку. Возвращаясь каждый вечер домой, он боялся, что жена скончалась. Это сильно выводило его из равновесия. Но были еще и дети, которые тоже постоянно его тревожили. Как-то раз молодой Вильям пошел с сестрой на урок танцев. По возвращении домой он заявил:
– Вот чем я хочу заниматься. – Раздался смех.
– Господин Вильям хочет стать танцором?
– Нет, я хочу быть балериной.
Когда об этом доложили Лестеру, ему это вовсе не показалось смешным. Его сын, его единственный сын захотел стать балериной? Он решил воспитывать его дальше так, как подобает растить настоящих мужчин. Заставил сына подчиняться жесткой дисциплине, чтобы из пуделя сделать бульдога. Чередовавшиеся занятия подростка включали теперь борьбу, крикет, бокс, фехтование, французский бокс, греблю, холодные ванны и гимнастику. Он также стал давать сыну уроки шахматной игры, полагая, что это лучшее средство сформировать мужской характер. Два года, на протяжении которых Вильям должен был жить в таком режиме, стали для него пыткой, воспитавшей нем стойкую враждебность к отцу.
Единственной отрадой были для него шахматы – скоро юноша достиг на этом поприще весьма существенных успехов, свидетельствовавших о раскрывшемся в нем таланте. При первой же возможности он освободился от ига отцовской тирании, поступив на юридический факультет университета. Но вскоре Вильям забросил занятия и стал прогуливать, уверенный в том, что для сдачи всех экзаменов ему достаточно будет взяться за учебники перед началом сессии. Дни напролет он проводил в шахматном клубе на Манхэттене. Там он несколько раз встречался с такими знаменитостями, как Ласкер, Маршалл и даже Стейниц, который в то время жил в страшной лужде, почти сошел сума, страдал от гангрены одной ноги; Вильям с радостью оплачивал его сигары и кофе. Именно там он встретился и с молодым канадским студентом-медиком, которого, как и его самого, заразили шахматы. Звали будущего эскулапа Рогатьен Лонг-д’Эл. И вот уже на протяжении почти тридцати лет их связывали странные отношения приязни и соперничества.
В то время психическое здоровье его отца было уже сильно расшатано. Вскоре после кончины супруги Лестер начал страдать хронической бессонницей. Кроме того, его неотвязно, с нарастающей силой мучило ощущение того, что «подлинная» реальность от него скрыта. Что жена его лишь «для вида» покинула этот мир. Он стал верить в сверхъестественное, занялся спиритизмом, искал поддержки у ясновидящих и прорицателей, читал все, что мог найти, о теософии и медиумах, потратив в итоге небольшое состояние на эктоплазму и другие атрибуты «материализации» духов. Он поехал в Англию, чтобы встретиться там с дряхлой дамой, похожей на скелет, ростом почти два метра, безобразной, как горгулья, – все это не смущало его, потому чтб она прославилась тем, что проводила спиритические сеансы с Виктором Гюго на острове Джерси. В то же время нельзя было сказать, что Лестер и впрямь повредился в рассудке, – он был не из тех, кто дает себя, легко одурачить. Вскоре он обнаружил, что с ним ведут нечестную игру. Он разочаровывался раз за разом, но это только разжигало его жажду «знания». Ему казалось, что покров, отделяющий его от Тайны, где-то рядом и что вот-вот он сможет получить доступ к Знанию. Такие погружения в мир сверхъестественного продолжались около двух лет и кончились тем, что его снова выловили из Гудзона. Но на этот раз вернуть Лестера в нормальное состояние оказалось выше человеческих возможностей. Пришлось его определить в сумасшедший дом, где его поместили в обитую войлоком палату. Там он и скончался, уморив себя голодом. Когда лев испустил последний вздох, он весил всего тридцать два килограмма.
За два года, что он страдал расстройством психики, существенно пострадало семейное благосостояние. Вот тогда-то Вильям, которому было только девятнадцать лет, показал, на что он способен. Всего в течение нескольких месяцев семья Кальяри восстановила былое благосостояние и стабильность, причем не просто восстановила, но даже увеличила. Более того, Вильяму удалось приобрести значительное влияние в индустрии развлечений. К этому времени он стал хозяином артистических агентств, мюзик-холлов, театров, ночных клубов и кабаре, где из-под полы торговали спиртным. Благодаря тщательно продуманной схеме сноса старых домов он смог одного за другим обойти всех своих конкурентов. На деле эстрадный бизнес был для него чем-то вроде хобби, надводной частью айсберга, составлявшего его огромное состояние. Главным источником миллионов, сделавших его очень богатым человеком, была биржа, где он играл, как виртуоз на рояле. Несколько лет кряду он также прилично грел руки на военной промышленности. У него были партнеры в Берне, которые путем придуманных им хитроумных комбинаций отмывали его деньги и вкладывали в дело в Германии. Он полагал, что в течение ближайших пяти лет в Европе вспыхнет война. Вот так его корабль шел вперед на всех парусах.
– Лягушка, можешь ты себе такое представить? – обращается он к шоферу, пока машина движется к цели, преодолевая заторы на улицах Манхэттена.
– Да, господин, – отвечает чернокожий водитель.
– Лягушка, это же надо!..
– Да, господин.
Кальяри ухмыляется, как вредная мышка. У него прекрасное настроение, лишь совсем немного омраченное тенью беспокойства. Несмотря на кажущуюся беззаботность, подспудно Вильяма-Говарда терзает страх перед таким же, концом, как у его отца, выжившего из ума. Поскольку он знает немецкий язык, он – один из первых американцев, читающих работы Фрейда в качестве меры предосторожности. Более того, он пригласил из Австрии специалистку-психоаналитика, которой очень неплохо платит за то, чтобы она занималась только им одним. Еще он внимательно читает работы Карла Маркса. Что же касается его состояния, мастерски заработанного на бирже, еще до конца текущего года оно рухнет как карточный домик, когда начнется кризис. Но Вильяму-Говарду Кальяри уже не будут до этого никакого дела. К тому времени тело его будет гнить в могиле.