Доктор Ланда улыбнулся и подтвердил: не только не хуже, но еще в десять раз лучше. Иона Овсеич прищурил правый глаз, как будто прицеливается, несколько секунд внимательно смотрел на полковника, потом попросил Зиновия, как хозяина дома, поставить для гостей какую-нибудь веселую пластинку, а то некоторые хотят на свадьбе играть панихиду.

Пока Зиновий возился с проигрывателем, Аня отняла ладони от лица, правая сторона, где было ранение, сделалась совсем синяя и прошептала:

— Ничего, товарищ Дегтярь, я еще дождусь в нашем дворе панихиды, на которой потанцую, как на свадьбе.

— Громче, Анна Котляр, — Иона Овсеич сильно прижался к спинке стула, от сиденья поднялся сухой скрип, — громче, чтобы все могли слышать.

— Боже мой, — заломила руки бабушка Оля, — я же говорила: «Зюня, не надо приглашать ее!» Но разве меня кто-нибудь послушает!

— Жена, — старый Чеперуха ударил кулаком по столу, две бутылки с водкой упали на пол, одна разбилась, — не подымай гвалт на весь мир! У Ани Котляр болит душа, а ты ее гонишь на улицу, как заразную собаку. Мне стыдно, стыдно перед детьми, перед людьми, перед соседями.

— Знаете что, папа, — вступилась за свекровь Катерина, — свои порядки будете устанавливать у себя дома: здесь нечего срамить. А ходить в гости с камнем за пазухой — это, я не знаю, кем надо быть!

— Дети, — замахала руками Клава Ивановна, — родные мои, перестаньте! Я вас умоляю, перестаньте.

Бабушка Оля взяла Клаву Ивановну за плечи и просила успокоиться, Ляля с Диной подали стакан воды и тройчатку, остальные даже не пошевельнулись, как будто ничего не видят и ничего не слышат.

— Зиновий, — обратился Иона Овсеич, — получается какое-то странное зрелище, а хозяин молчит.

Проигрыватель работал вхолостую, Зиновий выключил, осмотрелся, взял со стола графинчик с водкой, подошел к Ане, слышно было, как скрипит протез, налил в два стакана, один подал гостье, громко чокнулся, поднял свой стакан вверх и залпом выпил. Марина Бирюк вся встрепенулась и потребовала, чтобы хозяин налил остальным, а кто не захочет, пусть сидит и облизывается. Старый Чеперуха, Степан Хомицкий и Ефим Граник не заставили просить дважды и налили себе сами, полковник Ланда разделил свою порцию пополам с товарищем Дегтярем и сказал:

— Овсеич, даже бочка без вина рассыхается до дна, Товарищ Дегтярь сидел бледный, на висках сильно вздулись вены, рука лежала на столе возле стопки, как неживая.

— Дегтярь, — обратился старый Чеперуха, — мороз на дворе крепчает.

— Хорошо, — Иона Овсеич поднялся, взял стопку, вытянул вперед руку, — я предлагаю выпить за наше русское радушие и гостеприимство!

Зиновий, пока другие еще допивали, поставил новую пластинку, которую держал специально для гостей, включил через приемник «Балтика» проигрыватель, и люди получили настоящее удовольствие, когда женский голое, не хуже, чем у самой Клавдии Шульженко, запел про Мишку:

У Клавы Ивановны с самого утра бегали сегодня по всему телу мурашки, руки-ноги были как чужие, и Ляля с Диной, когда начались танцы, захватили полковника Ланду в полное свое распоряжение, так что другие женщины, пока полковник сам не пригласил Аню Котляр, не могли даже подступиться.

Ляля Орлова весь вечер не уставала повторять, что полковник Ланда, который уже почти генерал, держит себя так просто, словно между ним и остальными нет никакой разницы.

Аня, хотя кавалер во время танца много раз к ней обращался и пытался завести разговор, с самого начала опустила голову и упорно смотрела вниз, под ноги.

— Мадемуазель, — в отчаянии воскликнул полковник Ланда. — Перестаньте гипнотизировать меня: я едва держусь, чтобы не пасть перед вами на колени, а вокруг люди и сам товарищ Дегтярь.

Аня улыбнулась, но головы не подняла, наоборот, опустила еще ниже, так что ее волосы теперь щекотали полковнику Ланде подбородок и губы.

— Милая Анна, — совсем тихо прошептал доктор Ланда, — все будет хорошо, поверьте мне, все будет хорошо.

Пластинка была долгоиграющая, с небольшими паузами, и полковник хотел пригласить свою даму на следующий танец, но Зиновий опередил. Катерина смотрела на мужа во все глаза и не могла прийти в себя от удивления: с женой танцевать, так у него полторы ноги, а с другой — так на трех скачет, стрекозел.

Когда танец закончился, Аня хотела уйти домой, но Степан и Ефим пристали оба как банный лист, и загородили проход. Аня совсем растерялась, и Марина Бирюк открыто, на людях, призналась, что умрет от зависти, если эта гордячка не уступит ей хотя бы одного — Ефима или Степана.

— Марина, — подскочил Иона Чеперуха, — зачем вам этот старый хлам, возьмите меня, я лучше!

Нет, стояла на своем Марина, она хочет только Степу или Ефима.

Товарищ Дегтярь внимательно наблюдал за шутливой сценой, которая возникла стихийно, и сказал:

— Можно подумать, здесь собрались какие-то тайные франкмасоны, у которых свой устав, свои цели и свой особенный язык.

— При чем здесь особенный язык? — удивилась Клава Ивановна. — Просто у людей хорошо на сердце, и они хорошо понимают друг друга.

Ефим выпятил сильно вперед губы, как будто негр из Африки, и закричал гортанным голосом:

— Мир! Дружба! Дружба!

Гости не успели отреагировать, Иона Овсеич выхватил из кармана газету, свернутую в трубку, и со всего размаха хлопнул по столу:

— Перестаньте паясничать, Граник! Мы заплатили за мир своей кровью и не позволим делать из этого шутовские номера на потеху всяким беспачпортным бродягам.

От неожиданности Ефим вздрогнул, губы задрожали, но остались выпяченными сильно вперед, и товарищ Дегтярь приказал:

— Убери свою дурацкую маску — здесь тебе не Америка! Пластинка закончилась, Зиновий выключил приемник, на минуту воцарилась полная тишина. Первый нарушил старый Чеперуха:

— Овсеич, — сказал он и тяжело вздохнул, — я тебя хорошо понимаю и сочувствую: когда такая женщина, как наша Марина, проходит мимо и не останавливается, надо быть каменным, чтобы тебя не взяла зависть и досада.

— Нет, уважаемый Чеперуха, — Иона Овсеич разрезал пальцем воздух сверху вниз, — сейчас меня как раз волнует другая, и даже не другая, а другие, и ты в том числе. И я хочу, чтобы меня хорошо поняли.

— Не волнуйся, — вмешался в разговор полковник Ланда, — тебя хорошо поняли, но зачем портить людям настроение: тебе не нравится — повернись на сто восемьдесят градусов и гуд бай!

— Гуд бай! — повторил гнусавым голосом, как будто передразнивает, Иона Овсеич. — А я вас попрошу, доктор Ланда, как говорит наша русская пословица, не наводите нам тень на плетень!

Адя Лапидис, который за весь вечер не проронил ни одного слова, схватил Аню Котляр за руку и закричал:

— Идемте отсюда, тетя Аня, идемте!

Получилось так неожиданно, что никто не успел остановить: Адя, буквально силой, потянул за собой Аню, Зиновий побежал вслед, но гости уже скрылись за воротами.

Когда Зиновий вернулся, товарищ Дегтярь пристально посмотрел на него и усмехнулся:

— Ну что, хозяин, догнал?

Бабушка Оля громко застонала и поклялась, пусть она не сойдет с этого места, если еще раз устроит вечеринку: только наживать себе врагов, ничего больше!

Наоборот, возразил Иона Овсеич, все стало на свои места, а врагов бояться не надо — пусть они нас боятся.

Полковник Ланда сказал общее до свиданья, вежливо поклонился и вышел. Остальные гости тоже стали прощаться, благодарили хозяев за компанию, за настоящую фаршированную рыбу, скоро совсем разучатся ее готовить, и желали всему дому получить полное удовольствие от собственного душа и туалета.

Иона Овсеич, Малая и Степа Хомицкий вышли втроем. Посреди двора Клава Ивановна машинально остановилась, осмотрелась вокруг и сказала: